И пусть судьба не справедлива! Но жизнь игра, играй красиво! Не стоит слёзы лить напрасно... пошло всё на х*й - жизнь прекрасна!
Ох, наконец-то я закончила эту часть. Знаю, что долго тянула, но «институт, экзамены, сессия». Плюс новая работа. Однако вот - домучала. Господи, как же я рада!
Название: Работа на дом
Сиквел к «Да это ж сенсация, мать вашу!»
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Лекс/Кларк
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Рейтинг: NC-21 (за упоминание событий предыдущей части)
Жанр: AU, ангст, экшен
Warning: будет нецензурная лексика – впрочем, как всегда.
Саммари: хотеть и получать - совершенно разные вещи...
читать дальше
Сейчас ноябрь, но все каналы уже твердят, что «праздник приближается». Вот только Ол не знает – что такое «праздник». В его жизни не было праздников. Как всякий ребенок, взращенный на телевизоре и дочери его Рекламе, Ол отлично разбирается в подарках. Знает, что девушки любят, чтоб было «волшебно» и «гламурно», а парням необходимо дарить подарки «для настоящих мужчин», которые почему-то «не потеют ни при каких обстоятельствах». Всё это Ол знает. Не знает только, что такое «праздник»… Не было праздников в его убогой ускоренной жизни.
Но сегодня, в этом занюханном стареньком парке аттракционов, среди отвязных пацанов с пивом и разбитных девиц с окраины, среди скрипящих старых каруселей и прогорклого попкорна, среди разбитых фонарей и попахивающих биотуалетов – Олу почему-то кажется, что он понял наконец, что же такое праздник. Просто праздник. Без наигранного рекламного пафоса. Без дешевой мишуры и лживых улыбок.
Праздник – это свобода. Без стен и гардин на окнах. Без миссис Кент, умильно следящей за каждым шагом. Без мистера Кента, со лживой улыбочкой указывающего что и когда делать. Без Кларка…
Впрочем нет, без Кларка пока не получается. Но Ол что-нибудь придумает. Обязательно. Только попозже. А пока можно и с Кларком. Пока Лекс рядом – можно и с Кларком.
А Лекс рядом. Спокойно идет рядом. И от него пахнет, как от настоящего мужчины. Ол понятия не имеет – как пахнет от настоящего мужчины, но точно знает, что именно так. Лексом. Лекс хвойный и цитрусовый. Лекс пахнет солнцем. И человеческой кожей. Нагретой солнцем человеческой кожей. Сейчас, накануне зимы, этот запах манит Ола особо. Затягивает буквально. И не желает отпускать…
Ну, разве что в Королевство кривых зеркал.
– Господи, Кларк, да не попрусь я туда! Мне что, пять лет? Ол хочет – пусть Ол и идет! А меня подобная хрень не вставляет! Ну, и ты иди… Да-да, вперед! А я для своих двух долларов найду применение получше…
Но с Кларком всё не так. С Кларком Королевство – это просто комната. С грудой кривых жестянок, отполированных до блеска. Обоссанная по углам. С Кларком всё совсем не весело. И Ол ныряет в первую же щель в стене. Сейчас он выберется назад и скажет Лексу, что Кларк попросил их не ждать. А потом затащит его на колесо обозрения. И целых три минуты – только вдвоем! Просто надо поторопиться…
– Мистер Квин.
Ол испуганно охает и отшатывается к стене. Мозг выдает информацию кусками. Выталкивает ее толчками. Будто прибой – пустые бутылки к берегу прибивает. Такие же пустые, как мысли Ола.
Незнакомец. Бледный. Длинный. Щетина. Круги под глазами. Пальто. Зеленое. Пальцы. Тянутся.
– А-а-а…
Чужая рука успевает зажать Олу рот. «Пахнет лабораторией», – всплывает в мозгу. Не той, где он был. Другой. Но именно лабораторией, Ол в этом уверен.
– Мистер Квин, пожалуйста. Это я, Гарднер…
Ол засыпает прямо в машине – не потому что устал. И жмется к горячему телу рядом – не потому что замерз. Ол засыпает – чтобы не помнить. И жмется в поисках защиты. Жмется к Лексу.
Всё-таки Кларк – счастливая сука: как же классно засыпать рядом с Лексом! Как тепло и уютно засыпать рядом с Лексом. Спокойно. Надежно. Солнечно… Моё ночное солнышко! У тебя такая гладкая шелковистая кожа. Мягкая. Горячая. Родная… Ол с удовольствием попробовал бы ее на вкус, но… За рулем сидит Лоис, а рядом примостился Кларк. Поэтому Ол просто проводит носом по кадыку и сильнее вжимается в Лексову руку. Да, вот так. Теперь бы заснуть. Чтобы не помнить.
«Вы – Оливер Квин… Вы обязаны вспомнить… Квин… Ваша компания… Отец оставил Вам… Всё! Оливер Квин…»
Лекс. Лекс Лутор. Пахнет солнцем и мандарином с рождественской елки (Ол видел такое в рекламе). Лекс – рядом. Остальное – не в счет. Просто надо забыть. А кусочек бумажки с номером телефона, сунутый незнакомцем в его карман – сжечь и развеять пепел. И просто не помнить. Когда рядом Лекс, это действительно просто – не помнить всё, что не касается Лекса.
Жаль только, что всё так быстро кончается. Даже дорога домой.
– Осторожно, не разбуди.
– И что ж мне его теперь – на руках как новобрачную тащить?
– Лекс, ты неисправим.
– Скорей не всесилен.
– Хорошо, я понесу, ты – открывай двери.
Ол пытается удержаться от недовольной гримасы. Нет, нельзя, Лекс заметит. Но эти руки… Ол не хочет, чтоб его касались эти руки. Впрочем, те руки тоже рядом. И даже время от времени придерживают голову. А потом…
– Я его нес, значит, тебе раздевать…
– Вот еще!
– Тшш! Раздеть, а не разбудить. Да ладно тебе, Лекс, чего ты там не видел? Я в душ.
Тишина. И запах Лекса. Рядом. Потому что Лекс рядом. Потому что его руки скользят сейчас по твоему телу. Соскальзывая на кожу. Стягивают рубашку… джинсы… И при этом обхватывают запястья и лодыжки – также как сегодня утром обхватывали член. Нежно, но властно. Уверенно. Твердо. До дрожи в животе.
Ол хочет вдохнуть. Но кислород вдруг куда-то делся из этой Вселенной. Интересно, а во рту Лекса хоть что-нибудь осталось? Если вжаться в его рот губами – им хватит дыхания? Одного на двоих…
Ол инстинктивно тянется вперед – и натыкается на воздух. Лекса в комнате уже нет. Смылся втихомолку, оставив вещи валяться комками на полу.
Ушел.
Нет! Ол решительно спрыгивает с кровати. Сон как рукой сняло. А возбуждение осталось. И Ол идет… в душ. Да, в душ. Туда ведь надо ходить, когда член пульсирует и готов плеваться жидким огнем? Поэтому он идет в душ. В душ Лекса…
Одна дверь из коридора. Другая – в спальню. Очень удобно, когда надо подслушать. Или даже подсмотреть. Увидеть. Всё. Каждую капельку пота. Каждую мышцу, по которой эти капли бегут. Каждый толчок, который заставляет сжиматься эти самые мышцы… Всё. Даже розовое колечко сфинктера между Лексовых ягодиц.
У Ола, наверно, такое же. И у Кларка, наверно, такое же. Наверно, в такое вот колечко Лекс сейчас и вгоняет свой член. Со стонами и вскриками. До седьмого пота. Блестящего в лунном свете. Раз за разом. Туда и обратно. Впившись пальцами в ягодицы. Почти падая Кларку на спину. Раз за разом. Туда и обратно.
И, толкаясь в собственный кулак, Ол не знает, чего бы он хотел больше: чтоб Лекс толкался в него… раз за разом… туда и обратно…
Или чтоб он сам… владел Лексом…
Прискорбно, конечно, признавать такое, но материальное зачастую всё же превыше духовного. Проще говоря: хороший (нет, даже отличный) материальный секс зачастую всё же перевешивает духовные моральные принципы. И хоть принципы луторовские – но секс-то с Кларком!
Так что после чудной ночи Лекс пребывает в благостном настроении, несмотря – а вернее плюя с высоты «Дэйли-Плэнет» – на Джонатана с его подколками и Ола с его нытьем. Пусть себе нудят, сколько угодно, а Лекс и дальше будет попивать свой чаек с улыбочкой чеширского кота. И можете завидовать, придурки!
Марта, кстати, тоже улыбается как-то слишком уж благостно. Что-то странно на нее опера действует. Не может нормального человека так вставлять от «Севильского цирюльника». Или может? Интересно, а это наследственное? Может, стоит и Кларка в оперу сводить? Не то чтобы Лекс был чем-то недоволен… Но ведь нет предела совершенству, правда?
Лекс пьет чай и улыбается собственным мыслям. А Ол давится кашей и левой рукой массирует затылок, пытаясь унять непонятную головную боль. Может, стоит попросить у Марты таблетку? Или просто надо выспаться? Он отвратительно спал этой ночью. Да, считай, и не спал вовсе. Скорей, сам себя изводил… Причем, Ол сам не понимает – как и отчего так вышло. Зато точно знает, что повторения такой ночки не желает ни за какие коврижки. У него даже желудок с ночи ноет. Тупой противной болью. Поэтому он и давится склизкой кашей. Но овсянка тут не поможет. Потому что Ол откуда-то точно знает, что это всё от нервов. А нервы отчего?
Ол раздраженно швыряет ложку на стол и сжимает виски обеими руками. А Лекс продолжает пить чай как ни в чем не бывало. Ну что тебе стоит, скотина?! Просто подойти… приобнять… чтоб я окунулся в твой запах… чтоб все болезненные мысли растворились в стуке твоего сердца… Чтоб я успокоился наконец. Хотя бы на день. Хотя бы на час… Так нет же! Сидит и делает вид, что не замечает, как мне плохо. Лыбится, как мартовский кот. Точно, кота б своего ты пожалел. Кот тебе дороже меня. Вот бы его…
Великие планы спугивает появление Кларка. Этот тоже здоров и весел. И даже напевает что-то себе под нос.
Мельком заглядывает в отцовскую газету.
– Северный штат из шести букв – это Аляска, пап.
Играючись достает Марте какую-то банку с верхней полки.
– А можно и мне овсяночки, мам?
Как-то по-особенному переглядывается с Лексом.
– Подбросить тебя на работу?
И зачем-то лезет обниматься с Олом.
– Как спалось, дружище?
Ол вдруг отшатывается, зажимает рот рукой и кидается к раковине. Его тошнит. Буквально тошнит. От Кларка.
Краем сознания Ол слышит, как за спиной испуганно гомонят Кенты. Что-то о последствиях его простуды. А боковым зрением подмечает, как Лекс возится с заварником. Кажется, готовит ему чай. Угу, с имбирем.
А Ол врубает воду на всю и сует под нее голову. Чтоб скрыть злые слезы.
Сегодня, в это солнечное приветливое утро, он ненавидит Кларка Кента. До слез и рвоты ненавидит Кларка Кента.
Потому что сегодня Кларк пахнет Лексом. Этот Кларк пахнет его Лексом…
Лекс сам себе не хочет в этом признаваться, но утреннее происшествие с Олом напугало его. Каких-то логических причин для этого нет… Как, впрочем, и для самой Оловой истерики. Но все луторовские инстинкты разом вопят, что последствия будут. И как все последствия от Квинов – они придутся Лутору не по вкусу. Значит, пора насторожиться.
Черт, да он и так настороже с тех пор, как в доме объявился этот генетический подарок! Если он напряжется еще чуть-чуть, то от перенапряжения его просто замкнет.
Тогда нужно наоборот – расслабиться и успокоиться. Чтоб набраться сил для дальнейших испытаний. А они обязательно будут – Лекс нутром это чует.
Да, надо расслабиться. Передохнуть. Чтобы не сдохнуть. А как лучше всего отдыхается Лексу Лутору? Правильно, пора поработать.
– Что нового, Лейн?
Лоис настороженно выглядывает из-за монитора.
– В каком смысле?
– Твои новые позы с Адамом меня не колышат. Что в городе нового?
– У Эджа спроси. Уверена, если спросишь правильно – наш будущий мэр обеспечит тебе эксклюзив, достойный передовицы.
Уже прознала, зараза! Впрочем, чему удивляться – информаторы у мисс Лейн отменные, Лекс всегда это знал. К тому же есть целый ряд ребят, доступных Лейн, но не доступных Лексу. Про себя Лутор грустно вздыхает. Ну что поделать, если в наш прогрессивный толерантный век всё еще встречаются особи, которые с большей охотой имеют дело с обаятельной девицей, чем с обаятельным геем?
Лекс бы даже позавидовал заразе, но сейчас зависть звучит в голосе самой Лоис, а Лекс не терпит плагиата. Зависть и ревность. Лекс довольно хмыкает. Он даже не думает обижаться. Потому что точно знает: это не Лоис-девица ревнует к Эджу-мужчине – это Лоис-репортер ревнует к хорошему журналистскому источнику.
Нет, Лекс не обижается на Лоис. Лекс обижается на самого себя. За то, что не желает этим источником делиться. А еще его очень напрягает вопрос: кто именно не желает делиться – Он-репортер или Он-мужчина? Мда, дилемма…
– Это не его племянника я фотографировал вчера весь вечер.
От его милой улыбочки Лоис невольно ежится и неуверенно передергивает плечами.
– Может… колбасой?
– Давай гони тему. А колбасой будешь меня угощать на своем дне рожденья.
На самом деле племянник тут ни при чем. Просто уплывшая из-под самого носа Пулитцеровская премия до сих пор не дает Лексу покоя. Тоска по этой золотой медальке время от времени будит в нем демона. И Лексу даже не стыдно. Засунуть Пулитцеровку в фиалки! Его Пулитцеровку в эти ужасные фиалки! Да ни фига ему не стыдно!
– Ну, есть… слухи одни… так, сплетня даже…
– Договорились, я проверю.
Лоис смотрит на него глазами побитой кошки. Но благодаря мистеру Крайти у Лекса есть иммунитет. Не абы какой, но секунд на 30-40 хватит. Хм, пожалуй, стоит поторопиться.
– Гони тему, Лейн. Или можешь больше ко мне не обращаться. Ни по какому поводу.
И всё-таки хорошо, что Лоис еще не успела рехнуться на работе окончательно. Девчонка еще ставит живых людей выше печатных строчек. И отношения ценит больше работы. Салага!
– Ну!
– Помнишь, меня Уайт про лесбиянок писать заставил? Ну, в общем, я там, пока копала, наткнулась на одну тему…
– Ближе к телу, как говорит наш любимый начальник.
– Поговаривают, что в городе есть один подпольный клуб…
– Лоис, киса, позволь я открою тебе глаза: в нашем городе подпольный клуб далеко не один, – Лекс не злорадствует, просто провоцирует.
А наивная Лоис хватает наживку, как глупый котенок – фантик.
– Чтоб ты знал: таких больше нет, Лутор! Это специальный клуб для элиты. Свингерский клуб. Ты представляешь?! Все наши сливки! Сбитые в этакий убойный коктейль! – кошачьи глазки Лоис горят азартом. Она уже забыла о возможной подставе, просто стремится поделиться с товарищем своим успехом. Да и похвастаться, чего уж там. – Это же бомба, Лутор, бомба! Да мы эту «Оперу» так пропоем…
– Что, прости, пропоем?
– Ну, «Оперу». Клуб называется «Опера». Так говорят…
У Лекса перед глазами всплывает благостная улыбка Марты, а в ушах стоит довольное посвистывание Джонатана. Да нет! Не-е-ет… Не может такого быть… Совпадение. Или какая-то глупая шутка. Ну нет! Только не Кенты… Да ни за что! Уверен, всё прояснится.
Благостная улыбка. Довольный свист.
И свингерский клуб.
Лекс вдруг понимает, что не хочет ничего прояснять.
– Знаешь, Лоис, мне почему-то кажется, что Перри не пустит такое в номер. – Особенно, если он и сам… за компанию… Лекса передергивает. – Давай я лучше правда с Эджем поговорю…
– Но…
– Нет-нет, даже не спорь. Мы ж не «Пентхаус» какой. Нам нужна серьезная тема для серьезной статьи…
Лекс как бы невзначай приобнимает напарницу за плечи. Отворачивая ее от монитора. И заглядывая туда сам. Да нет, вроде ничего серьезного накопать не успела. И впрямь одни слухи.
– Что-нибудь о контрабанде, к примеру. Или о новом наркотике… Слышала о «зеленом фонарике»? Какая-то дикая химия. Говорят, вставляет не по-детски. Еще и последствия… Люди болтают о фриковских способностях. Хотя как по мне, так любой наркоша – тот еще фрик. Но проверить стоит, как считаешь? Я знаю, где можно найти образец. И знаю, что ты знаешь, где можно быстро и по-тихому сделать анализ этой дряни без лишней бюрократии… – Лексовы увещевания прерывает звонок мобильного. – Черт, это из дому.
– Плюнь на них! – потенциальная «зеленая сенсация» уже успела попасть Лоис в кровь. И теперь «фонариками» горят ее глаза. – Не будь ты маменькиным сынком, Лутор! Поехали за образцом. По дороге позвоню Адаму, договорюсь на счет анализа… Так уж и быть, будет ему тантрический минет… Главное, чтоб «Инквизир» не пронюхал…
Лоис судорожно ищет собственную мобилку. Давая Лексу возможность спокойно вытащить свою.
– Алло. Да, на работе… А, это Лоис… Да она по жизни бешенная… Давай быстрей, пока она меня не укусила. Да что случилось, Кларк?
Лоис успевает вызвать такси, договориться на счет лаборатории, отпроситься у Перри, собрать свою сумочку, повернуться… И замереть при виде Лексового лица.
– Что?
– Извини. Похоже, вместо сенсации я буду писать некролог…
Кота хоронят в тот же вечер. До обидного серый обыденный вечер. Ни дождя, ни ветра, ни прочих романтических спецэффектов. Просто вечер. Самый обычный вечер для похорон самого обычного старого кота. Просто коробку из-под старых кроссовок Кларка закопали под пионами Марты. Без панихид, прощальных речей и лишних слез.
Джонатан, правда, порывался было что-то сказать – да и махнул рукой. Отвернулся и побрел в дом шаркающей походкой. Он как-то даже постарел в один миг. Откуда-то взялись морщины на лбу, и стала заметна седина. А столь нехарактерная для него неряшливость в одежду только усиливает ощущение… ветхости старого – Господи, уже и впрямь старика! – сенатора Кента.
Марта не сводит с мужа встревоженных глаз: да что с ним такое? А вдруг опять… сердце?! Ох, не дай Бог! Неужто из-за какого-то кота? Жалко, конечно, животинку, но что ж так убиваться-то? Что поделать, отжил кот свое. Больной был, изможденный. В какой-то мере, оно и к лучшему, что сдох – отмучился, бедолага. Ну, взгрустнули чуток – и будет. А если так близко принимать к сердцу каждого кота, этак-то тебе, дорогой Джонатан, никакого сердца не хватит. А мне на тебя – никаких нервов. Ну-ну, Джо, будет тебе. Ты только плакать не вздумай, старый дурак. Глянь, вон даже Лекс, и тот не плачет.
Да, Лекс не плачет. Луторы вообще не демонстрируют чувств на людях (гордись, кстати, Джонатан, тебя к людям причислили). Тем более из-за каких-то там котов. Да если подумать… Но лучше не стоит. А то он разревется прямо здесь, при Марте и Кларке. Лекс представляет, как они тут с Джонатаном на пару дружно взвоют над коробочным гробом, обнявшись и втирая друг другу «А помнишь, как он…» да «А хвостик-то, хвостик был какой!» – и истерично подхихикивает.
Кларк тут же придвигается ближе. А Лекс инстинктивно отступает. Без обид, Кларк, но сочувствия сейчас я не выдержу. Я в домике, милый. Малейшее проявление чувств – и я окажусь под завалом. Видел когда-нибудь, как дома рушатся? Вот и меня так раздавит, любимый. Собственная натура раздавит. Ну, я ведь Лутор, помнишь еще? Я вот и рад бы забыть – да разве ж такое забудешь…
– Иди в дом, я еще постою.
– Лекс…
– Со мной всё в порядке. Просто хочу побыть один. Иди. Посмотри, как там отец.
Только забота о ком-то другом может оторвать Кларка Кента от заботы о ближнем. Лекс хорошо это знает. И играет на этом. Он вообще часто играет… Вот только с уходом Кларка – играть больше не для кого. И отчего-то хочется выть…
Интересно, если взвыть погромче – Кларк услышит? Вернется? У него отменный слух. А у Лутора отменная выдержка. Обязана быть. Поэтому надо стиснуть зубы и вдолбить в свою башку: это просто кот. Тварь бессловесная. Таких миллионы. Сдох и сдох. Это не повод для истерик. Просто забудь, Александр. Помнишь, как папа в детстве учил? «Любая привязанность – слабость. Поэтому, избавляясь от привязанности, ты должен испытывать радость и облегчение. Радуйся, сынок, что мать ушла от нас так рано. Пока еще не успела заразить тебя своей истерией… И гордись, что помог мне избавиться от этой дуры!»
Радуйся. В конце концов, кошачий труп – это разве не охрененный повод для радости? Радуйся, Лутор! Где твое облегчение, а?!
Лекса трясет. Он чувствует, как его накрывает. Ни радость, нет. И уж, конечно, не облегчение. Всё это бред, папа. Да ты и сам это знаешь. Это в тебе уязвленное самолюбие тогда говорило. И страх, ага. Что придется воспитывать сына. Не суть, что одному, суть – что воспитывать. Советы давать… Ну, это, допустим, ты любишь. Но ведь за ребенка придется отвечать. Брать на себя ответственность. Полную, да. Тут уже не наймешь адвоката. И не спихнешь на партнера. Тут надо снять с себя кожу и позволить детским рукам пройтись по оголенным нервам. А потом примерить на себя кожу дитятки. Предугадать каждый шаг. Простить каждую ошибку. Ответить за каждую слезу. И никакого облегчения, и не надейся! Этот груз ответственности – до самой смерти. Потому что с поста родителя не уходят по собственному желанию. Разве что вот мама… А папа?
Лекс с силой сдавливает виски и воет, по-звериному воет. Но тихо, чтоб не услышали в доме. Чтоб никто никогда… Потому что я – Лутор. Ты хорошо вдолбил в меня это, папа. Под самую кожу. И избавиться от этого теперь можно лишь вместе со шкурой. Со шкурой, да. Ведь мы дикие звери, папа. И этот кот – вот этот дохлый кот, папуля! – был человечнее нас. Во всяком случае, родитель из него вышел лучше, чем из тебя. Он никогда не требовал от меня ничего сверх того, что я мог ему дать. Всегда слушал, что я говорил – даже когда мне приспичивало обсудить с ним гипотезы касательно члена Моргана Эджа. Он никогда не делал мне больно…
Кроме сегодняшнего дня. Кроме одного сегодняшнего дня. Завтра я эту боль переживу. Завтра будет легче. Но сегодня мне очень больно, папа…
– Тшш… Тише… Всё хорошо… Всё будет хорошо… Ну что ты так? А? Ну ладно тебе, иди сюда, поплачь…
Наверно, Лексу стоит послать Ола подальше. Но что-то мешает. Может, тепло его рук. Может быть, тон. Без фальшивой язвительности и подспудной издевки. А, может, то – что все остальные слишком далеко… Плевать, что он сам просил Кларка! Иногда мы просим совсем не то, что хотим…
– Всё будет хорошо, – шипит змееныш на ухо. И прижимает Лекса поближе.
– Не будет… Нет, не будет… Что-то всегда… будет не так… Знаешь… Знаешь, Оливер, в детстве я мечтал… загадывал на каждую звезду… хотел так уметь… чтоб я щелкнул пальцами – и любое мое желание исполнилось…
– Исполнится. Точно исполнится.
– Да ни фига! Знаешь почему?
– Почему, лапа?
– А я пальцами щелкать не умею.
Ол недоуменно смотрит на него – и вдруг улыбается. Спокойно и нежно.
– Я тебя научу. Обещаю.
Лекс снова утыкается Олу в плечо. На этот раз сам. И от этого улыбка Ола становится шире. Правая рука уже смелее ласкает позвонки спины, пока левая осторожно массирует затылок.
Лекс потихоньку успокаивается в его руках. Ол и сам расслабляется. Прикрывает глаза. Полной грудью вдыхает любимый запах. Наконец-то!
Уже только ради этого стоило придушить облезлую скотину.
На следующий день Лексу действительно лучше. Это эгоистично звучит, он согласен. Но лучше быть эгоистом, чем мазохистом. Поэтому сегодня ему лучше. Он так решил. И это решение ничего не изменит. Кроме разве что…
– Мы пригласили Эджа на ужин. Ну и еще пару моих друзей, – в ответ на удивленное молчание Джонатан недоуменно вскидывает брови. – А что вы на меня так смотрите? Эт не моя идея, это Джейсон настаивал. Эджа – ради рейтинга, а друзей – «свечку подержать». Да ладно вам! – при виде скептических лиц отец семейства уходит в глухую оборону. – Это хорошая идея. И не моя, между прочим, вина, что придется эту идею воплощать. Да-да, Кларк, и не отворачивайся тут. И ты, Лекс, не вздумай кривиться. И не надо мне ля-ля про работу! Перри и Лоис тоже приглашены. Так что если приспичит – сможете поработать прям здесь, моя редакция на выезде. В общем, чтоб к пяти все были дома.
А фиг вам, сенатор Кент! Да вот никогда… Да я…
– Поехали, Лекс, я тебя домой подвезу.
– Э-э-э, Перри, да тут… понимаешь…
– Понимаю, – кривит губы Уайт. – Потому и подвезу. Пошли, Лоис уже спустилась.
В итоге, он сидит рядом с Морганом и давится бифштексом. Напротив сидит Кларк и вообще не ест. «Друзья семьи» не спускают с них глаз, Марта зачем-то пьет (а ей этого лучше не делать – Лекс это еще после ее дня рождения понял), а вот Джонатан, наоборот, какой-то слишком трезвый. Да еще и Лоис откровенно злорадствует! Черт! Лекс согласен вести прямые репортажи из самой «горячей точки» планеты хоть целую неделю – лишь бы смыться отсюда. Но приходится сидеть и давиться.
Никогда еще Лутор так не любил ванильные тортики, как сегодня. Ведь десерт – это уже почти свобода. Потом еще пара сигар да по стаканчику на дорожку – и всё, прощай, моя любовь, прощай. Ну, не любовь… так, недоразумение. Но главное – прощай.
И снова здравствуй. Рука Моргана. Опять ты. Что хочешь? Узнать мое к тебе отношение? Да нравишься ты мне… ага… Да-да, очень, я тебе уже говорил об этом… Ты нравишься мне даже на моей ноге… в опасной близости от паха… еще ближе… и по внутреннему бедру… Блядь! Ну не на семейном же ужине! У Кларка прямо под носом.
Лекс пытается оторвать нахалку от своей ноги. Но легче оторвать Лоис от намеченной темы. Лекс впивается в руку ногтями. Мать твою, ну уберись ты, а?! Люди же смотрят… И Кларк. А у Кларка, между прочим, рентгеновское зрение. С термоэффектом. Не уберешься подобру-поздорову – он тебе его сейчас продемонстрирует.
Морган продолжает ласкать бедро как ни в чем не бывало. Лекс продолжает как ни в чем не бывало улыбаться. Кларк начинает хмуриться. Лекс придвигает графин с водой поближе…
И в это время Ол опрокидывает на гостя десерт.
Браво! Господи, ну хоть для чего-то пацан пригодился.
– О боже! Надо срочно застирать, – вскидывается Марта. – Пойдемте, Морган, пойдемте. Я покажу вам, где ванная.
– А мы, пожалуй, перейдем пока в гостиную, – объявляет Джонатан. – Не волнуйся, Морган, старина, лучшую сигару мы оставим тебе как пострадавшему.
Старички подхихикивают над плоской шуткой и гуськом тянутся на выход. Ол с Кларком тоже выбираются из-за стола. В дверях Кларк тормозит:
– Лекс, ты идешь?
– Я догоню. Тортик доем и сразу.
– Ну ты и сладкоежка, – хихикает Кларк.
Лекс вымученно хихикает в ответ. Он точно знает: Кларк не смеялся бы так – если б видел сейчас его эрекцию.
Но вместо гостиной Лекс идет на кухню. Типа помогает Марте перенести посуду. Десертная тарелка с остатками тортика – это ведь посуда, не так ли?
На кухне он утыкается лбом в холодное стекло окна, пытаясь успокоить нервы. Но как раз напротив окна – долбанные пионы. А под пионами…
Черт, не лучший способ успокоится.
– Почему не включил свет?
Лекс вздрогнул бы – но подсознательно он этого ждал. Черт знает почему, чувствовал просто. Наверно, со стороны это вообще выглядит как сговор. Наверно, надо уйти.
– У меня кот умер.
– А у меня собака.
Лекс невольно оборачивается и недоуменно вскидывает брови.
– Давно уже, – поясняет Морган. – Хороший был пес, плевать, что дворняга. Я, правда, врал дружкам, что породистый. Но порода была местной, у него это на морде было написано, – ухмыляется Эдж.
– Что с ним случилось?
– Пристрелили. Чтоб меня проучить. Ну и чтоб под руку при случае не лез. Собака, она ж бесстрашная. И верная, гадина. Ей плевать с пистолетом на хозяина прут или с обрезом – она всё равно кидается наперерез. Больше у меня таких верных соратников не было.
– Вы очень… ну, переживали?
– Из-за дворняги, что ли? Ни фига. Крутые парни из-за псов не плачут. Крутые парни вообще не плачут. Так что я помянул ее в ближайшем баре и после пятого стакана торжественно пообещал дружкам, что к весне будет у меня новая псина. Стопудово породистая.
– Купили?
– Угу, целых пять. Бегают по двору, охраняют. Охранники ими занимаются. Я их, считай, и не видел ни разу.
Лекс снова отворачивается к окну.
– Жаль. Я вправду думал к весне нового завести. Но раз всё равно не поможет…
На кухне повисает тишина.
– А хочешь, я подарю тебе черепаху? Они долго живут.
Морган сам от себя такой глупости не ожидал. Да еще и сентиментальностью подванивает. Черт. Совсем ты, Морган, свихнулся на старости лет.
Но Лекс вдруг улыбается. Спокойно и лишь чуточку насмешливо.
– Спасибо. Я подумаю. – И выходит из кухни.
А вот Морган в гостиную не торопится: надо же стереть с лица тупую улыбку. Старый идиот!
– Шлюха.
Лекс вздрагивает от неожиданности. Поворачивает голову к говорящему.
Гости наконец-то разъехались, Марта убирает со стола, Кларк хвалится отцу успехами в учебе. А Лекс вышел подышать свежим воздухом. В одиночестве. Ола он с собой не звал.
– В чем дело, Ол? Собрался лишиться девственности и хочешь пригласить для этого профессионалку? Хорошая идея. Вот только это уже вторая хорошая идея за вечер. Для одного вечера многовато. Давай на завтра перенесем?
– Ты – шлюха. Я видел вас с Эджем за столом. Верней, под столом.
На этот раз Лекс разворачивается полностью. Тело рефлекторно подбирается в боевую стойку.
– О как.
Сейчас перед Лексом Оливер Квин. Самый натуральный Оливер Квин. Бокала не хватает.
– Маленькая похабная сука.
Лекс ухмыляется и издевательски подначивает:
– Какие еще новые слова выучил?
– Дрянь! Проститутка! – уже не сдерживаясь орет Ол.
– О, какой богатый словарный запас! Какая экспрессия! Какой стиль! Уж не на мое ли место в «Дэйли-Плэнет» ты метишь, Олли? А, может, сразу на место Уайта?
– А, может, сразу на тебя? Или у тебя только на дураков и стариков встает?
Лекс на секунду замирает. Он просто боится верить.
– Ты… предлагаешь мне… Так-так-так, ты гляди, как наш малыш вырос, – сюсюкает он, пытаясь скрыть растерянность.
– Да что тебя спрашивать? Достаточно подрочить немного – ты ж сразу потечешь, как сучка в течке.
– А дотянешься – чтоб подрочить? Или и дальше будешь из-за двери подглядывать?
Но вместо того, чтоб отступить, Ол вдруг решительно шагает вперед.
– Не волнуйся, Лекс, я до тебя дотянусь при любом раскладе.
Ох, не стоило ему подходить так близко…
В гостиной Лоис жадно припадает к окну.
– Кларк, ты на кого ставишь?
– В смысле? – хмурится парень.
А вот Перри расплывается в понятливой ухмылке.
– Что, у Лекса наконец-то сдали нервы? И сильно он ему?
– Не знаю сильно ли, но точно часто. Надеюсь, в той лаборатории сохранился генетический материал для запасного клона…
Кларк окидывает гостиную быстрым взглядом в поисках Ола, убеждается, что малыша нигде не видно, и пулей выскакивает из комнаты.
Лоис приходится выталкивать из дома почти силком: репортерская натура жаждет грязных подробностей. В конце концов, Перри грозится отправить ее отписывать вернисаж – и Лекс лишается последней соратницы.
Марта бинтует Ола в гостиной. Джонатан сторожит Лекса на кухне. Кларк замер на распутье где-то в коридоре.
Наконец Марта заканчивает и отправляет Ола спать. А сама несет аптечку на кухню. А что, очень удобный повод продемонстрировать Лексу свое недовольство. Осуждающий взгляд. Поджатые губы. И молчание. Не то чтобы ей нечего было сказать – но это не ее разговор. На этот раз Кларк должен сам всё решить. А она постоит в дверях и послушает. Джонатан предвкушающее замирает рядом, занимая свое законное место в «партере» .
Кларк нерешительно оглядывается на родителей, но, поняв, что те и не думают уходить, решает начать при них.
– Что на тебя нашло?
Лекс замер у раковины и тупо любуется бегущей из-под крана водой.
– Давай не сейчас, Кларк.
– Не сейчас? Ты его чуть не убил! И опять «не сейчас»?! Лекс, ради бога…
Лекс оглядывается через плечо. И тут же отворачивается снова. У Кларка сейчас вид, как у загнанной лошади: он шумно дышит, и глаза, как у больного жеребенка. Загнанных лошадей пристреливают, да? Ну что, Лекс, пустишь контрольный в лобик?
– Поговори со мной. ЧЕРТ ТЕБЯ ВОЗЬМИ, ПОГОВОРИ СО МНОЙ!
В буфете трескается стекло. А что вы хотели? Расстроенный Кларк – это, между прочим, опасно для здоровья. Уж Лекс-то знает. Но всё равно молчит.
– Кларк, дорогой, – пытается вступиться Марта.
– Мама, не сейчас.
Лекс еще никогда не слышал у Кларка такого тона. Такого взрослого строгого тона. И никогда до этого не видел, чтоб у Кларка текла кровь. Чтоб он сам себя… до крови… пытаясь сдержаться…
– Твои ладони… Разожми пальцы, – глухо просит Лекс.
– Поговори со мной, – и голос Кларка тоже глух. – Пожалуйста, Лекс. Ты всё время твердишь, что я не прислушиваюсь к тебе… Не забочусь… Чего-то там не думаю… Но, мать же ж твою, я мысли читать не умею! – на глазах Кларка выступают злые слезы. Но он снова пытается взять себя в руки. – Может, я и не умею слушать… Хорошо… Тогда послушай ты, ладно? Я не знаю, какое было у тебя детство. Потому что ты никогда не рассказывал об этом! Но я расскажу тебе о своем, хочешь? У меня не было друзей, Лекс. Никогда не было друзей. Потому что маленьким я не контролировал себя. А вдруг бы я на их глазах сломал качели? Или разбежался слишком быстро… А вдруг бы я сломал… их? Случайно, играя… причинил кому-нибудь вред. И я сидел дома. Учился контролировать себя. У меня отличные родители, Лекс. И я не жалуюсь на свое детство – в какой-нибудь правительственной лаборатории оно было бы намного хуже. Я просто пытаюсь тебе объяснить – что друзей у меня не было. Потому что к тому времени, как я научился контролировать себя, детские интересы моих сверстников уже были сформированы. Они уже разбились по командам. И мне не нашлось в них места. Может, поэтому я и выбрал командный вид спорта? Как там Лоис говорила? В детстве мы сознательно культивируем некоторые дисфункции, потому что считаем их необходимыми для нашего выживания. Так, кажется? В своем детстве, Лекс, я мечтал о своих друзьях. Не о детях друзей моих родителей, которые приходили ко мне в гости за компанию с родителями – а о моих собственных друзьях! Которым был бы нужен я! Не помощь с алгеброй. Не место в футбольной команде. Не сенаторский статус. Я, понимаешь?! Просто я!
На несколько секунд Кларк прячет лицо в ладонях. И продолжает дальше:
– Я не знаю, что у тебя было с Олли. Но для меня Олли был другом. Моим первым другом. И как бы оно не казалось со стороны – именно моим другом. С ним можно было… просто поговорить. Обсудить что угодно, не боясь, что завтра об этом напишут газеты. Его ничего не шокировало, ничего не смущало. Он был старше и опытней. Он казался мудрее. Это он учил меня, как клеить девчонок. А потом объяснял как это делают парни. Это с ним я узнал, что алкоголь на меня не действует – потому что только в его присутствии я решился напиться. Иногда мне кажется, что он бы смог… хранить мою тайну. Принять меня таким. Он никогда не злорадствовал. И никогда не прощал. А я… я до последнего верил, что ему нечего будет мне прощать… – глубокий вдох. И как прыжок в воду: – Но я подвел его, Лекс. Я не смог его спасти. И теперь у меня нет друзей. Нет друзей, понимаешь? Ты понимаешь или тебе объяснить на пальцах?! Ткнуть пальцем в Лоис и объяснить что такое друзья! Если бы она вдруг свихнулась и попыталась меня убить – как бы ты себя чувствовал? Что бы ты мне потом говорил?
Кларк садится прямо на пол, упирается локтями в колени, а лбом – в скрещенные руки.
– Но ты не говоришь. В этом вся беда. Ты совсем со мной не говоришь. Никогда. Ни разу. Не было случая, чтоб ты сел рядом и просто рассказал какую-нибудь байку из детства. Просто так, без особого повода. Ты только попрекаешь меня моим незнанием тебя. А сам заперся на все замки и даже щелки не оставил! Я тебя не понимаю, да? Ну так ты ж не хрена не объясняешь! Даже не пытаешься! Почему ты не говоришь со мной?! – и с какой-то детской обидой в голосе: – Вот Олли со мной разговаривал…
Лекс отцепляется от раковины. Придвигает стул… Да так и остается стоять, глядя в пол.
– Поговорить? Ты хочешь поговорить, Кларк? Ну давай поболтаем. Давай поболтаем о первой любви. Вот ты когда понял, что стал геем? Ну давай, Кларк, поддержи разговор. Когда ты догадался?
– В старшей школе, – непонимающе хмурится Кларк. – Кажется, в предпоследнем классе. Или чуть раньше… Ну, что-то такое… догадки разные… Еще в спортивном лагере, летом…
– То есть точной даты не помнишь?
– Даты? Да какая дата, Лекс? Я ж дневник не веду!
– А вот я помню. 26 октября 1996 года. У Присси Джонсон на биологии впервые пошли месячные и она грохнулась в обморок. Чак Дэвис пролил сок перед кабинетом химии, и Барти Джонс, поскользнувшись, сломал себе руку. На обед в столовой была пицца и зеленые бобы. А учительница пения заболела и последней парой у нас была физра. Мы отрабатывали баскетбольные броски. А после душа голый Оливер Квин в деталях и в лицах хвастал всем присутствующим в раздевалке, как лапал сиськи Мэри Джейн Майер. Хотя лапать там особо было нечего. Но он очень хорошо рассказывал. Очень. У половины пацанов встал. И у меня встал. На Квина, – Лекс все-таки садится. Сцепляет руки в замок и позволяет им безвольно повиснуть. – Я понял, что я гей 26 октября 1996 года. Потому что только геи влюбляются в капитанов школьной футбольной команды. Да-да, Лоис и тут угадала. Сублимация, подсознание и прочая хрень. Ты дружил с ним, Кларк. Ну, а я любил его. До дрожи в коленках. До глупых стишков в его честь.
Нравится? Не уверен, что Олли б оценил. Он поэзию, знаешь, как-то не очень. Больше историей увлекался. Завоевания там всякие, войны, оброки. Так что я любил его молча. Сцеживал вздохи в кулачок, сжимая его из последних сил. И лишний раз даже взгляд на него поднять боялся. Я любил его, Кларк. Для тебя это был первый друг. Первый твой осознанный друг. А у меня это было первое моё осознанное чувство. Когда именно я, а не отец за меня. Именно я, понимаешь? – Лекс вдруг резко подается вперед. – А вот чего ты никогда не сможешь понять, так это каково тебе, когда любимый человек приставляет садовые ножницы к твоим яйцам и шутя – слышишь, шутя – предлагает тебе их отрезать. И именно эта насмешка страшнее всего. Страшнее, чем все его насмешки до этого… О да, он много надо мной смеялся. Я не знаю, может, я чем-то выдал себя. А, может, просто так звезды стали. Но именно меня он выбрал объектом своих насмешек. Именно меня изводил. «Лысый уродец», «пустая башка», «фаллос на ножках». У него была богатая фантазия по части обидных прозвищ. И, может, я сам виноват. Наверно, стоило дать ему отпор. Придумать что-нибудь, чтоб заткнуть ему рот. Но я перемалчивал и терпел. Я слишком его любил. И всё ему прощал. Спускал то, что спускать не стоило. Может, поэтому я и к тебе такой… требовательный… взыскательный… Повторения старых ошибок не хочу.
Лекс снова встает. Отворачивается. Опять опирается о раковину. Будто пытается разглядеть в начищенном железе отсветы далекого детства. Впрочем, он видит их сейчас без всякого железа. Ясно так видит.
– В Джеффри я видел родственную душу. Он тоже был влюблен в своего капитана. В какой-то мере каждый в школе был влюблен в школьного капитана. Олли, он был таким… солнечным, что ли… Притягивал к себе. Вот такие, как Джеффри и тянулись… к свету… В какой-то мере, ему было легче, чем мне: он постоянно был рядом. А с другой стороны ему было намного сложнее: он постоянно был рядом. И Джеффри уже вот-вот должно было закоротить. Тогда он и предложил мне… Именно он предложил. А я согласился. Когда тебе шестнадцать… В общем, секс есть секс. И ты согласен на него в любом виде и в любом месте. В первый раз вышло скомкано, рвано. Джеффри всё боялся, что нас застукают, что кто-то прознает. Всё кончить никак не мог. Я чуть мозоли не натер, пока ему дрочил. Он обкончал всю подсобку и выскочил оттуда, как ошпаренный, едва успев застегнуть ширинку. Оставив меня со стояком. А через пару дней подошел ко мне снова. Но на этот раз я был умнее: заставил его сначала меня обслужить, а уж потом сам… Там много и не надо было, он уже и так на пределе был. В общем, в наших отношениях я доминировал. И мне это нравилось. И как бы то ни было, но Джеффри это нравилось тоже. – Лекс поворачивается вполоборота, приваливается к мойке правым бедром. – А вот Олли это не понравилось совсем. Он что-то заметил. Вожак всегда чует, когда его стая перестает от него зависеть. А Джеффри… Наши так называемые «отношения», – Лекс пальцами рисует кавычки в воздухе, – делали его свободней. Спокойней как-то. Самодостаточней. Конечно, Олли это заметил. Заподозрил неладное. И твердо решил разобраться в чем дело. Вот и выследил нас. А дальше… Ну, про садовые ножницы я уже рассказывал. Не люблю повторяться. И о том, что на следующий же день меня вышвырнули из школы, тоже упоминал. Как стоял перед директором Чейзом и слушал лекцию о вреде сексуальных домогательств. Он предложил отцу полечить меня в клинике, представляешь? Но отец и дома меня отлично… «вылечил». Хотя, скорее, долечил. После Квина. Потому что от любви до ненависти, Кларк, – один щелчок садовых ножниц. Одна ухмылка. Один прищур серых глаз. И тебя накрывает. Выносит. И ты готов вцепиться зубами в глотку! Если прокусить яремную вену… – Лекс стискивает челюсти так, что проступают желваки. – Знаешь, а он отшатнулся. Когда мы глазами в кабинете Чейза встретились, он попятился, честное слово. А я почувствовал злорадство… И поклялся, что никому никогда… Никому никогда… Я ему даже не мстил, чтоб вдруг не выплыло… это давнее чувство… Чтоб никто не узнал, что я его… когда-то…
На кухне повисает тишина. Только размеренное кап-кап из недокрученного крана. И далекое эхо с улицы: двери-то не прикрыты. Марта с Джонатаном так и стоят в дверях. Ни туда, ни обратно. И помешать бояться, и уйти… Что, интересней, чем ваши сериалы?
– Ответное признание в любви я услышал спустя почти шесть лет. На Квиновском заводе. Под дулом пистолета. Твой друг не спрашивал твоего любовника – он ставил меня перед фактом. Раньше я был для него не такой. Не хороший. А тут ему, блядь, приспичело. Когда у меня уже отболело. Когда прошло всё. Когда я тебя нашел. А Олли вдруг накрыло, мать твою! – Теперь Лекс смотрит Кларку в глаза. Ему надо видеть эти глаза. Может, он их в последний раз видит? – Ты хочешь поговорить, Кларк? Правда, хочешь? Хочешь поговорить о том, как твой друг на моих глазах оттрахал проститута? Лысого проститута. Сначала в задницу… А потом вырезал ему глаз куском бокала и вставил член в мозги, – краем глаза Лекс подмечает, как Марта кидается на веранду к горшку с бегонией, слышит, как ее тошнит. Но его это совсем не волнует. Ни чуточки. Его сейчас волнует лишь Кларк. Застывший в шоке и ужасе Кларк. – Хочешь поговорить о том, куда мы поехали после того, как ты заявил, что тебя тошнит от меня? Хочешь, я опишу тебе виллу такой, как я ее запомнил? Хочешь, опишу Оливерову спальню? Хочешь поговорить со мной о его руке на моем члене? Хочешь поговорить… Или ты, мать твою, наконец-то позволишь мне всё это забыть?!
Лекса трясет. Это истерика. Истеричная истерика. А в доме кончилась валерьянка. И между ним и Кларком тоже что-то кончилось. Хорошее что-то кончилось. Ушло безвозвратно. И от этого Лексу хочется перегрызть себе второе запястье.
А в коридоре Ол обессилено съезжает на пол. Смотрит и ничего не видит перед собой. Темно. И глухо. Как в танке. Или в домике. Он в домике.
Или в гробу.
Потому что он мертвый. Он сдох. И, оказывается, уже давно.
Ол не помнит, как добрался до гостиной. И как набирал запомнившийся номер – не помнит тоже. Сознание возвращается только при звуках знакомого голоса.
– Гарднер, ты сказал, что можешь помочь всё вспомнить. А ты можешь помочь всё забыть?
_____
* Родоначальником партера была скамья для сенаторов в театрах Древнего Рима.
Название: Работа на дом
Сиквел к «Да это ж сенсация, мать вашу!»
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Лекс/Кларк
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Рейтинг: NC-21 (за упоминание событий предыдущей части)
Жанр: AU, ангст, экшен
Warning: будет нецензурная лексика – впрочем, как всегда.
Саммари: хотеть и получать - совершенно разные вещи...
читать дальше
Сейчас ноябрь, но все каналы уже твердят, что «праздник приближается». Вот только Ол не знает – что такое «праздник». В его жизни не было праздников. Как всякий ребенок, взращенный на телевизоре и дочери его Рекламе, Ол отлично разбирается в подарках. Знает, что девушки любят, чтоб было «волшебно» и «гламурно», а парням необходимо дарить подарки «для настоящих мужчин», которые почему-то «не потеют ни при каких обстоятельствах». Всё это Ол знает. Не знает только, что такое «праздник»… Не было праздников в его убогой ускоренной жизни.
Но сегодня, в этом занюханном стареньком парке аттракционов, среди отвязных пацанов с пивом и разбитных девиц с окраины, среди скрипящих старых каруселей и прогорклого попкорна, среди разбитых фонарей и попахивающих биотуалетов – Олу почему-то кажется, что он понял наконец, что же такое праздник. Просто праздник. Без наигранного рекламного пафоса. Без дешевой мишуры и лживых улыбок.
Праздник – это свобода. Без стен и гардин на окнах. Без миссис Кент, умильно следящей за каждым шагом. Без мистера Кента, со лживой улыбочкой указывающего что и когда делать. Без Кларка…
Впрочем нет, без Кларка пока не получается. Но Ол что-нибудь придумает. Обязательно. Только попозже. А пока можно и с Кларком. Пока Лекс рядом – можно и с Кларком.
А Лекс рядом. Спокойно идет рядом. И от него пахнет, как от настоящего мужчины. Ол понятия не имеет – как пахнет от настоящего мужчины, но точно знает, что именно так. Лексом. Лекс хвойный и цитрусовый. Лекс пахнет солнцем. И человеческой кожей. Нагретой солнцем человеческой кожей. Сейчас, накануне зимы, этот запах манит Ола особо. Затягивает буквально. И не желает отпускать…
Ну, разве что в Королевство кривых зеркал.
– Господи, Кларк, да не попрусь я туда! Мне что, пять лет? Ол хочет – пусть Ол и идет! А меня подобная хрень не вставляет! Ну, и ты иди… Да-да, вперед! А я для своих двух долларов найду применение получше…
Но с Кларком всё не так. С Кларком Королевство – это просто комната. С грудой кривых жестянок, отполированных до блеска. Обоссанная по углам. С Кларком всё совсем не весело. И Ол ныряет в первую же щель в стене. Сейчас он выберется назад и скажет Лексу, что Кларк попросил их не ждать. А потом затащит его на колесо обозрения. И целых три минуты – только вдвоем! Просто надо поторопиться…
– Мистер Квин.
Ол испуганно охает и отшатывается к стене. Мозг выдает информацию кусками. Выталкивает ее толчками. Будто прибой – пустые бутылки к берегу прибивает. Такие же пустые, как мысли Ола.
Незнакомец. Бледный. Длинный. Щетина. Круги под глазами. Пальто. Зеленое. Пальцы. Тянутся.
– А-а-а…
Чужая рука успевает зажать Олу рот. «Пахнет лабораторией», – всплывает в мозгу. Не той, где он был. Другой. Но именно лабораторией, Ол в этом уверен.
– Мистер Квин, пожалуйста. Это я, Гарднер…
Ол засыпает прямо в машине – не потому что устал. И жмется к горячему телу рядом – не потому что замерз. Ол засыпает – чтобы не помнить. И жмется в поисках защиты. Жмется к Лексу.
Всё-таки Кларк – счастливая сука: как же классно засыпать рядом с Лексом! Как тепло и уютно засыпать рядом с Лексом. Спокойно. Надежно. Солнечно… Моё ночное солнышко! У тебя такая гладкая шелковистая кожа. Мягкая. Горячая. Родная… Ол с удовольствием попробовал бы ее на вкус, но… За рулем сидит Лоис, а рядом примостился Кларк. Поэтому Ол просто проводит носом по кадыку и сильнее вжимается в Лексову руку. Да, вот так. Теперь бы заснуть. Чтобы не помнить.
«Вы – Оливер Квин… Вы обязаны вспомнить… Квин… Ваша компания… Отец оставил Вам… Всё! Оливер Квин…»
Лекс. Лекс Лутор. Пахнет солнцем и мандарином с рождественской елки (Ол видел такое в рекламе). Лекс – рядом. Остальное – не в счет. Просто надо забыть. А кусочек бумажки с номером телефона, сунутый незнакомцем в его карман – сжечь и развеять пепел. И просто не помнить. Когда рядом Лекс, это действительно просто – не помнить всё, что не касается Лекса.
Жаль только, что всё так быстро кончается. Даже дорога домой.
– Осторожно, не разбуди.
– И что ж мне его теперь – на руках как новобрачную тащить?
– Лекс, ты неисправим.
– Скорей не всесилен.
– Хорошо, я понесу, ты – открывай двери.
Ол пытается удержаться от недовольной гримасы. Нет, нельзя, Лекс заметит. Но эти руки… Ол не хочет, чтоб его касались эти руки. Впрочем, те руки тоже рядом. И даже время от времени придерживают голову. А потом…
– Я его нес, значит, тебе раздевать…
– Вот еще!
– Тшш! Раздеть, а не разбудить. Да ладно тебе, Лекс, чего ты там не видел? Я в душ.
Тишина. И запах Лекса. Рядом. Потому что Лекс рядом. Потому что его руки скользят сейчас по твоему телу. Соскальзывая на кожу. Стягивают рубашку… джинсы… И при этом обхватывают запястья и лодыжки – также как сегодня утром обхватывали член. Нежно, но властно. Уверенно. Твердо. До дрожи в животе.
Ол хочет вдохнуть. Но кислород вдруг куда-то делся из этой Вселенной. Интересно, а во рту Лекса хоть что-нибудь осталось? Если вжаться в его рот губами – им хватит дыхания? Одного на двоих…
Ол инстинктивно тянется вперед – и натыкается на воздух. Лекса в комнате уже нет. Смылся втихомолку, оставив вещи валяться комками на полу.
Ушел.
Нет! Ол решительно спрыгивает с кровати. Сон как рукой сняло. А возбуждение осталось. И Ол идет… в душ. Да, в душ. Туда ведь надо ходить, когда член пульсирует и готов плеваться жидким огнем? Поэтому он идет в душ. В душ Лекса…
Одна дверь из коридора. Другая – в спальню. Очень удобно, когда надо подслушать. Или даже подсмотреть. Увидеть. Всё. Каждую капельку пота. Каждую мышцу, по которой эти капли бегут. Каждый толчок, который заставляет сжиматься эти самые мышцы… Всё. Даже розовое колечко сфинктера между Лексовых ягодиц.
У Ола, наверно, такое же. И у Кларка, наверно, такое же. Наверно, в такое вот колечко Лекс сейчас и вгоняет свой член. Со стонами и вскриками. До седьмого пота. Блестящего в лунном свете. Раз за разом. Туда и обратно. Впившись пальцами в ягодицы. Почти падая Кларку на спину. Раз за разом. Туда и обратно.
И, толкаясь в собственный кулак, Ол не знает, чего бы он хотел больше: чтоб Лекс толкался в него… раз за разом… туда и обратно…
Или чтоб он сам… владел Лексом…
Прискорбно, конечно, признавать такое, но материальное зачастую всё же превыше духовного. Проще говоря: хороший (нет, даже отличный) материальный секс зачастую всё же перевешивает духовные моральные принципы. И хоть принципы луторовские – но секс-то с Кларком!
Так что после чудной ночи Лекс пребывает в благостном настроении, несмотря – а вернее плюя с высоты «Дэйли-Плэнет» – на Джонатана с его подколками и Ола с его нытьем. Пусть себе нудят, сколько угодно, а Лекс и дальше будет попивать свой чаек с улыбочкой чеширского кота. И можете завидовать, придурки!
Марта, кстати, тоже улыбается как-то слишком уж благостно. Что-то странно на нее опера действует. Не может нормального человека так вставлять от «Севильского цирюльника». Или может? Интересно, а это наследственное? Может, стоит и Кларка в оперу сводить? Не то чтобы Лекс был чем-то недоволен… Но ведь нет предела совершенству, правда?
Лекс пьет чай и улыбается собственным мыслям. А Ол давится кашей и левой рукой массирует затылок, пытаясь унять непонятную головную боль. Может, стоит попросить у Марты таблетку? Или просто надо выспаться? Он отвратительно спал этой ночью. Да, считай, и не спал вовсе. Скорей, сам себя изводил… Причем, Ол сам не понимает – как и отчего так вышло. Зато точно знает, что повторения такой ночки не желает ни за какие коврижки. У него даже желудок с ночи ноет. Тупой противной болью. Поэтому он и давится склизкой кашей. Но овсянка тут не поможет. Потому что Ол откуда-то точно знает, что это всё от нервов. А нервы отчего?
Ол раздраженно швыряет ложку на стол и сжимает виски обеими руками. А Лекс продолжает пить чай как ни в чем не бывало. Ну что тебе стоит, скотина?! Просто подойти… приобнять… чтоб я окунулся в твой запах… чтоб все болезненные мысли растворились в стуке твоего сердца… Чтоб я успокоился наконец. Хотя бы на день. Хотя бы на час… Так нет же! Сидит и делает вид, что не замечает, как мне плохо. Лыбится, как мартовский кот. Точно, кота б своего ты пожалел. Кот тебе дороже меня. Вот бы его…
Великие планы спугивает появление Кларка. Этот тоже здоров и весел. И даже напевает что-то себе под нос.
Мельком заглядывает в отцовскую газету.
– Северный штат из шести букв – это Аляска, пап.
Играючись достает Марте какую-то банку с верхней полки.
– А можно и мне овсяночки, мам?
Как-то по-особенному переглядывается с Лексом.
– Подбросить тебя на работу?
И зачем-то лезет обниматься с Олом.
– Как спалось, дружище?
Ол вдруг отшатывается, зажимает рот рукой и кидается к раковине. Его тошнит. Буквально тошнит. От Кларка.
Краем сознания Ол слышит, как за спиной испуганно гомонят Кенты. Что-то о последствиях его простуды. А боковым зрением подмечает, как Лекс возится с заварником. Кажется, готовит ему чай. Угу, с имбирем.
А Ол врубает воду на всю и сует под нее голову. Чтоб скрыть злые слезы.
Сегодня, в это солнечное приветливое утро, он ненавидит Кларка Кента. До слез и рвоты ненавидит Кларка Кента.
Потому что сегодня Кларк пахнет Лексом. Этот Кларк пахнет его Лексом…
Лекс сам себе не хочет в этом признаваться, но утреннее происшествие с Олом напугало его. Каких-то логических причин для этого нет… Как, впрочем, и для самой Оловой истерики. Но все луторовские инстинкты разом вопят, что последствия будут. И как все последствия от Квинов – они придутся Лутору не по вкусу. Значит, пора насторожиться.
Черт, да он и так настороже с тех пор, как в доме объявился этот генетический подарок! Если он напряжется еще чуть-чуть, то от перенапряжения его просто замкнет.
Тогда нужно наоборот – расслабиться и успокоиться. Чтоб набраться сил для дальнейших испытаний. А они обязательно будут – Лекс нутром это чует.
Да, надо расслабиться. Передохнуть. Чтобы не сдохнуть. А как лучше всего отдыхается Лексу Лутору? Правильно, пора поработать.
– Что нового, Лейн?
Лоис настороженно выглядывает из-за монитора.
– В каком смысле?
– Твои новые позы с Адамом меня не колышат. Что в городе нового?
– У Эджа спроси. Уверена, если спросишь правильно – наш будущий мэр обеспечит тебе эксклюзив, достойный передовицы.
Уже прознала, зараза! Впрочем, чему удивляться – информаторы у мисс Лейн отменные, Лекс всегда это знал. К тому же есть целый ряд ребят, доступных Лейн, но не доступных Лексу. Про себя Лутор грустно вздыхает. Ну что поделать, если в наш прогрессивный толерантный век всё еще встречаются особи, которые с большей охотой имеют дело с обаятельной девицей, чем с обаятельным геем?
Лекс бы даже позавидовал заразе, но сейчас зависть звучит в голосе самой Лоис, а Лекс не терпит плагиата. Зависть и ревность. Лекс довольно хмыкает. Он даже не думает обижаться. Потому что точно знает: это не Лоис-девица ревнует к Эджу-мужчине – это Лоис-репортер ревнует к хорошему журналистскому источнику.
Нет, Лекс не обижается на Лоис. Лекс обижается на самого себя. За то, что не желает этим источником делиться. А еще его очень напрягает вопрос: кто именно не желает делиться – Он-репортер или Он-мужчина? Мда, дилемма…
– Это не его племянника я фотографировал вчера весь вечер.
От его милой улыбочки Лоис невольно ежится и неуверенно передергивает плечами.
– Может… колбасой?
– Давай гони тему. А колбасой будешь меня угощать на своем дне рожденья.
На самом деле племянник тут ни при чем. Просто уплывшая из-под самого носа Пулитцеровская премия до сих пор не дает Лексу покоя. Тоска по этой золотой медальке время от времени будит в нем демона. И Лексу даже не стыдно. Засунуть Пулитцеровку в фиалки! Его Пулитцеровку в эти ужасные фиалки! Да ни фига ему не стыдно!
– Ну, есть… слухи одни… так, сплетня даже…
– Договорились, я проверю.
Лоис смотрит на него глазами побитой кошки. Но благодаря мистеру Крайти у Лекса есть иммунитет. Не абы какой, но секунд на 30-40 хватит. Хм, пожалуй, стоит поторопиться.
– Гони тему, Лейн. Или можешь больше ко мне не обращаться. Ни по какому поводу.
И всё-таки хорошо, что Лоис еще не успела рехнуться на работе окончательно. Девчонка еще ставит живых людей выше печатных строчек. И отношения ценит больше работы. Салага!
– Ну!
– Помнишь, меня Уайт про лесбиянок писать заставил? Ну, в общем, я там, пока копала, наткнулась на одну тему…
– Ближе к телу, как говорит наш любимый начальник.
– Поговаривают, что в городе есть один подпольный клуб…
– Лоис, киса, позволь я открою тебе глаза: в нашем городе подпольный клуб далеко не один, – Лекс не злорадствует, просто провоцирует.
А наивная Лоис хватает наживку, как глупый котенок – фантик.
– Чтоб ты знал: таких больше нет, Лутор! Это специальный клуб для элиты. Свингерский клуб. Ты представляешь?! Все наши сливки! Сбитые в этакий убойный коктейль! – кошачьи глазки Лоис горят азартом. Она уже забыла о возможной подставе, просто стремится поделиться с товарищем своим успехом. Да и похвастаться, чего уж там. – Это же бомба, Лутор, бомба! Да мы эту «Оперу» так пропоем…
– Что, прости, пропоем?
– Ну, «Оперу». Клуб называется «Опера». Так говорят…
У Лекса перед глазами всплывает благостная улыбка Марты, а в ушах стоит довольное посвистывание Джонатана. Да нет! Не-е-ет… Не может такого быть… Совпадение. Или какая-то глупая шутка. Ну нет! Только не Кенты… Да ни за что! Уверен, всё прояснится.
Благостная улыбка. Довольный свист.
И свингерский клуб.
Лекс вдруг понимает, что не хочет ничего прояснять.
– Знаешь, Лоис, мне почему-то кажется, что Перри не пустит такое в номер. – Особенно, если он и сам… за компанию… Лекса передергивает. – Давай я лучше правда с Эджем поговорю…
– Но…
– Нет-нет, даже не спорь. Мы ж не «Пентхаус» какой. Нам нужна серьезная тема для серьезной статьи…
Лекс как бы невзначай приобнимает напарницу за плечи. Отворачивая ее от монитора. И заглядывая туда сам. Да нет, вроде ничего серьезного накопать не успела. И впрямь одни слухи.
– Что-нибудь о контрабанде, к примеру. Или о новом наркотике… Слышала о «зеленом фонарике»? Какая-то дикая химия. Говорят, вставляет не по-детски. Еще и последствия… Люди болтают о фриковских способностях. Хотя как по мне, так любой наркоша – тот еще фрик. Но проверить стоит, как считаешь? Я знаю, где можно найти образец. И знаю, что ты знаешь, где можно быстро и по-тихому сделать анализ этой дряни без лишней бюрократии… – Лексовы увещевания прерывает звонок мобильного. – Черт, это из дому.
– Плюнь на них! – потенциальная «зеленая сенсация» уже успела попасть Лоис в кровь. И теперь «фонариками» горят ее глаза. – Не будь ты маменькиным сынком, Лутор! Поехали за образцом. По дороге позвоню Адаму, договорюсь на счет анализа… Так уж и быть, будет ему тантрический минет… Главное, чтоб «Инквизир» не пронюхал…
Лоис судорожно ищет собственную мобилку. Давая Лексу возможность спокойно вытащить свою.
– Алло. Да, на работе… А, это Лоис… Да она по жизни бешенная… Давай быстрей, пока она меня не укусила. Да что случилось, Кларк?
Лоис успевает вызвать такси, договориться на счет лаборатории, отпроситься у Перри, собрать свою сумочку, повернуться… И замереть при виде Лексового лица.
– Что?
– Извини. Похоже, вместо сенсации я буду писать некролог…
Кота хоронят в тот же вечер. До обидного серый обыденный вечер. Ни дождя, ни ветра, ни прочих романтических спецэффектов. Просто вечер. Самый обычный вечер для похорон самого обычного старого кота. Просто коробку из-под старых кроссовок Кларка закопали под пионами Марты. Без панихид, прощальных речей и лишних слез.
Джонатан, правда, порывался было что-то сказать – да и махнул рукой. Отвернулся и побрел в дом шаркающей походкой. Он как-то даже постарел в один миг. Откуда-то взялись морщины на лбу, и стала заметна седина. А столь нехарактерная для него неряшливость в одежду только усиливает ощущение… ветхости старого – Господи, уже и впрямь старика! – сенатора Кента.
Марта не сводит с мужа встревоженных глаз: да что с ним такое? А вдруг опять… сердце?! Ох, не дай Бог! Неужто из-за какого-то кота? Жалко, конечно, животинку, но что ж так убиваться-то? Что поделать, отжил кот свое. Больной был, изможденный. В какой-то мере, оно и к лучшему, что сдох – отмучился, бедолага. Ну, взгрустнули чуток – и будет. А если так близко принимать к сердцу каждого кота, этак-то тебе, дорогой Джонатан, никакого сердца не хватит. А мне на тебя – никаких нервов. Ну-ну, Джо, будет тебе. Ты только плакать не вздумай, старый дурак. Глянь, вон даже Лекс, и тот не плачет.
Да, Лекс не плачет. Луторы вообще не демонстрируют чувств на людях (гордись, кстати, Джонатан, тебя к людям причислили). Тем более из-за каких-то там котов. Да если подумать… Но лучше не стоит. А то он разревется прямо здесь, при Марте и Кларке. Лекс представляет, как они тут с Джонатаном на пару дружно взвоют над коробочным гробом, обнявшись и втирая друг другу «А помнишь, как он…» да «А хвостик-то, хвостик был какой!» – и истерично подхихикивает.
Кларк тут же придвигается ближе. А Лекс инстинктивно отступает. Без обид, Кларк, но сочувствия сейчас я не выдержу. Я в домике, милый. Малейшее проявление чувств – и я окажусь под завалом. Видел когда-нибудь, как дома рушатся? Вот и меня так раздавит, любимый. Собственная натура раздавит. Ну, я ведь Лутор, помнишь еще? Я вот и рад бы забыть – да разве ж такое забудешь…
– Иди в дом, я еще постою.
– Лекс…
– Со мной всё в порядке. Просто хочу побыть один. Иди. Посмотри, как там отец.
Только забота о ком-то другом может оторвать Кларка Кента от заботы о ближнем. Лекс хорошо это знает. И играет на этом. Он вообще часто играет… Вот только с уходом Кларка – играть больше не для кого. И отчего-то хочется выть…
Интересно, если взвыть погромче – Кларк услышит? Вернется? У него отменный слух. А у Лутора отменная выдержка. Обязана быть. Поэтому надо стиснуть зубы и вдолбить в свою башку: это просто кот. Тварь бессловесная. Таких миллионы. Сдох и сдох. Это не повод для истерик. Просто забудь, Александр. Помнишь, как папа в детстве учил? «Любая привязанность – слабость. Поэтому, избавляясь от привязанности, ты должен испытывать радость и облегчение. Радуйся, сынок, что мать ушла от нас так рано. Пока еще не успела заразить тебя своей истерией… И гордись, что помог мне избавиться от этой дуры!»
Радуйся. В конце концов, кошачий труп – это разве не охрененный повод для радости? Радуйся, Лутор! Где твое облегчение, а?!
Лекса трясет. Он чувствует, как его накрывает. Ни радость, нет. И уж, конечно, не облегчение. Всё это бред, папа. Да ты и сам это знаешь. Это в тебе уязвленное самолюбие тогда говорило. И страх, ага. Что придется воспитывать сына. Не суть, что одному, суть – что воспитывать. Советы давать… Ну, это, допустим, ты любишь. Но ведь за ребенка придется отвечать. Брать на себя ответственность. Полную, да. Тут уже не наймешь адвоката. И не спихнешь на партнера. Тут надо снять с себя кожу и позволить детским рукам пройтись по оголенным нервам. А потом примерить на себя кожу дитятки. Предугадать каждый шаг. Простить каждую ошибку. Ответить за каждую слезу. И никакого облегчения, и не надейся! Этот груз ответственности – до самой смерти. Потому что с поста родителя не уходят по собственному желанию. Разве что вот мама… А папа?
Лекс с силой сдавливает виски и воет, по-звериному воет. Но тихо, чтоб не услышали в доме. Чтоб никто никогда… Потому что я – Лутор. Ты хорошо вдолбил в меня это, папа. Под самую кожу. И избавиться от этого теперь можно лишь вместе со шкурой. Со шкурой, да. Ведь мы дикие звери, папа. И этот кот – вот этот дохлый кот, папуля! – был человечнее нас. Во всяком случае, родитель из него вышел лучше, чем из тебя. Он никогда не требовал от меня ничего сверх того, что я мог ему дать. Всегда слушал, что я говорил – даже когда мне приспичивало обсудить с ним гипотезы касательно члена Моргана Эджа. Он никогда не делал мне больно…
Кроме сегодняшнего дня. Кроме одного сегодняшнего дня. Завтра я эту боль переживу. Завтра будет легче. Но сегодня мне очень больно, папа…
– Тшш… Тише… Всё хорошо… Всё будет хорошо… Ну что ты так? А? Ну ладно тебе, иди сюда, поплачь…
Наверно, Лексу стоит послать Ола подальше. Но что-то мешает. Может, тепло его рук. Может быть, тон. Без фальшивой язвительности и подспудной издевки. А, может, то – что все остальные слишком далеко… Плевать, что он сам просил Кларка! Иногда мы просим совсем не то, что хотим…
– Всё будет хорошо, – шипит змееныш на ухо. И прижимает Лекса поближе.
– Не будет… Нет, не будет… Что-то всегда… будет не так… Знаешь… Знаешь, Оливер, в детстве я мечтал… загадывал на каждую звезду… хотел так уметь… чтоб я щелкнул пальцами – и любое мое желание исполнилось…
– Исполнится. Точно исполнится.
– Да ни фига! Знаешь почему?
– Почему, лапа?
– А я пальцами щелкать не умею.
Ол недоуменно смотрит на него – и вдруг улыбается. Спокойно и нежно.
– Я тебя научу. Обещаю.
Лекс снова утыкается Олу в плечо. На этот раз сам. И от этого улыбка Ола становится шире. Правая рука уже смелее ласкает позвонки спины, пока левая осторожно массирует затылок.
Лекс потихоньку успокаивается в его руках. Ол и сам расслабляется. Прикрывает глаза. Полной грудью вдыхает любимый запах. Наконец-то!
Уже только ради этого стоило придушить облезлую скотину.
На следующий день Лексу действительно лучше. Это эгоистично звучит, он согласен. Но лучше быть эгоистом, чем мазохистом. Поэтому сегодня ему лучше. Он так решил. И это решение ничего не изменит. Кроме разве что…
– Мы пригласили Эджа на ужин. Ну и еще пару моих друзей, – в ответ на удивленное молчание Джонатан недоуменно вскидывает брови. – А что вы на меня так смотрите? Эт не моя идея, это Джейсон настаивал. Эджа – ради рейтинга, а друзей – «свечку подержать». Да ладно вам! – при виде скептических лиц отец семейства уходит в глухую оборону. – Это хорошая идея. И не моя, между прочим, вина, что придется эту идею воплощать. Да-да, Кларк, и не отворачивайся тут. И ты, Лекс, не вздумай кривиться. И не надо мне ля-ля про работу! Перри и Лоис тоже приглашены. Так что если приспичит – сможете поработать прям здесь, моя редакция на выезде. В общем, чтоб к пяти все были дома.
А фиг вам, сенатор Кент! Да вот никогда… Да я…
– Поехали, Лекс, я тебя домой подвезу.
– Э-э-э, Перри, да тут… понимаешь…
– Понимаю, – кривит губы Уайт. – Потому и подвезу. Пошли, Лоис уже спустилась.
В итоге, он сидит рядом с Морганом и давится бифштексом. Напротив сидит Кларк и вообще не ест. «Друзья семьи» не спускают с них глаз, Марта зачем-то пьет (а ей этого лучше не делать – Лекс это еще после ее дня рождения понял), а вот Джонатан, наоборот, какой-то слишком трезвый. Да еще и Лоис откровенно злорадствует! Черт! Лекс согласен вести прямые репортажи из самой «горячей точки» планеты хоть целую неделю – лишь бы смыться отсюда. Но приходится сидеть и давиться.
Никогда еще Лутор так не любил ванильные тортики, как сегодня. Ведь десерт – это уже почти свобода. Потом еще пара сигар да по стаканчику на дорожку – и всё, прощай, моя любовь, прощай. Ну, не любовь… так, недоразумение. Но главное – прощай.
И снова здравствуй. Рука Моргана. Опять ты. Что хочешь? Узнать мое к тебе отношение? Да нравишься ты мне… ага… Да-да, очень, я тебе уже говорил об этом… Ты нравишься мне даже на моей ноге… в опасной близости от паха… еще ближе… и по внутреннему бедру… Блядь! Ну не на семейном же ужине! У Кларка прямо под носом.
Лекс пытается оторвать нахалку от своей ноги. Но легче оторвать Лоис от намеченной темы. Лекс впивается в руку ногтями. Мать твою, ну уберись ты, а?! Люди же смотрят… И Кларк. А у Кларка, между прочим, рентгеновское зрение. С термоэффектом. Не уберешься подобру-поздорову – он тебе его сейчас продемонстрирует.
Морган продолжает ласкать бедро как ни в чем не бывало. Лекс продолжает как ни в чем не бывало улыбаться. Кларк начинает хмуриться. Лекс придвигает графин с водой поближе…
И в это время Ол опрокидывает на гостя десерт.
Браво! Господи, ну хоть для чего-то пацан пригодился.
– О боже! Надо срочно застирать, – вскидывается Марта. – Пойдемте, Морган, пойдемте. Я покажу вам, где ванная.
– А мы, пожалуй, перейдем пока в гостиную, – объявляет Джонатан. – Не волнуйся, Морган, старина, лучшую сигару мы оставим тебе как пострадавшему.
Старички подхихикивают над плоской шуткой и гуськом тянутся на выход. Ол с Кларком тоже выбираются из-за стола. В дверях Кларк тормозит:
– Лекс, ты идешь?
– Я догоню. Тортик доем и сразу.
– Ну ты и сладкоежка, – хихикает Кларк.
Лекс вымученно хихикает в ответ. Он точно знает: Кларк не смеялся бы так – если б видел сейчас его эрекцию.
Но вместо гостиной Лекс идет на кухню. Типа помогает Марте перенести посуду. Десертная тарелка с остатками тортика – это ведь посуда, не так ли?
На кухне он утыкается лбом в холодное стекло окна, пытаясь успокоить нервы. Но как раз напротив окна – долбанные пионы. А под пионами…
Черт, не лучший способ успокоится.
– Почему не включил свет?
Лекс вздрогнул бы – но подсознательно он этого ждал. Черт знает почему, чувствовал просто. Наверно, со стороны это вообще выглядит как сговор. Наверно, надо уйти.
– У меня кот умер.
– А у меня собака.
Лекс невольно оборачивается и недоуменно вскидывает брови.
– Давно уже, – поясняет Морган. – Хороший был пес, плевать, что дворняга. Я, правда, врал дружкам, что породистый. Но порода была местной, у него это на морде было написано, – ухмыляется Эдж.
– Что с ним случилось?
– Пристрелили. Чтоб меня проучить. Ну и чтоб под руку при случае не лез. Собака, она ж бесстрашная. И верная, гадина. Ей плевать с пистолетом на хозяина прут или с обрезом – она всё равно кидается наперерез. Больше у меня таких верных соратников не было.
– Вы очень… ну, переживали?
– Из-за дворняги, что ли? Ни фига. Крутые парни из-за псов не плачут. Крутые парни вообще не плачут. Так что я помянул ее в ближайшем баре и после пятого стакана торжественно пообещал дружкам, что к весне будет у меня новая псина. Стопудово породистая.
– Купили?
– Угу, целых пять. Бегают по двору, охраняют. Охранники ими занимаются. Я их, считай, и не видел ни разу.
Лекс снова отворачивается к окну.
– Жаль. Я вправду думал к весне нового завести. Но раз всё равно не поможет…
На кухне повисает тишина.
– А хочешь, я подарю тебе черепаху? Они долго живут.
Морган сам от себя такой глупости не ожидал. Да еще и сентиментальностью подванивает. Черт. Совсем ты, Морган, свихнулся на старости лет.
Но Лекс вдруг улыбается. Спокойно и лишь чуточку насмешливо.
– Спасибо. Я подумаю. – И выходит из кухни.
А вот Морган в гостиную не торопится: надо же стереть с лица тупую улыбку. Старый идиот!
– Шлюха.
Лекс вздрагивает от неожиданности. Поворачивает голову к говорящему.
Гости наконец-то разъехались, Марта убирает со стола, Кларк хвалится отцу успехами в учебе. А Лекс вышел подышать свежим воздухом. В одиночестве. Ола он с собой не звал.
– В чем дело, Ол? Собрался лишиться девственности и хочешь пригласить для этого профессионалку? Хорошая идея. Вот только это уже вторая хорошая идея за вечер. Для одного вечера многовато. Давай на завтра перенесем?
– Ты – шлюха. Я видел вас с Эджем за столом. Верней, под столом.
На этот раз Лекс разворачивается полностью. Тело рефлекторно подбирается в боевую стойку.
– О как.
Сейчас перед Лексом Оливер Квин. Самый натуральный Оливер Квин. Бокала не хватает.
– Маленькая похабная сука.
Лекс ухмыляется и издевательски подначивает:
– Какие еще новые слова выучил?
– Дрянь! Проститутка! – уже не сдерживаясь орет Ол.
– О, какой богатый словарный запас! Какая экспрессия! Какой стиль! Уж не на мое ли место в «Дэйли-Плэнет» ты метишь, Олли? А, может, сразу на место Уайта?
– А, может, сразу на тебя? Или у тебя только на дураков и стариков встает?
Лекс на секунду замирает. Он просто боится верить.
– Ты… предлагаешь мне… Так-так-так, ты гляди, как наш малыш вырос, – сюсюкает он, пытаясь скрыть растерянность.
– Да что тебя спрашивать? Достаточно подрочить немного – ты ж сразу потечешь, как сучка в течке.
– А дотянешься – чтоб подрочить? Или и дальше будешь из-за двери подглядывать?
Но вместо того, чтоб отступить, Ол вдруг решительно шагает вперед.
– Не волнуйся, Лекс, я до тебя дотянусь при любом раскладе.
Ох, не стоило ему подходить так близко…
В гостиной Лоис жадно припадает к окну.
– Кларк, ты на кого ставишь?
– В смысле? – хмурится парень.
А вот Перри расплывается в понятливой ухмылке.
– Что, у Лекса наконец-то сдали нервы? И сильно он ему?
– Не знаю сильно ли, но точно часто. Надеюсь, в той лаборатории сохранился генетический материал для запасного клона…
Кларк окидывает гостиную быстрым взглядом в поисках Ола, убеждается, что малыша нигде не видно, и пулей выскакивает из комнаты.
Лоис приходится выталкивать из дома почти силком: репортерская натура жаждет грязных подробностей. В конце концов, Перри грозится отправить ее отписывать вернисаж – и Лекс лишается последней соратницы.
Марта бинтует Ола в гостиной. Джонатан сторожит Лекса на кухне. Кларк замер на распутье где-то в коридоре.
Наконец Марта заканчивает и отправляет Ола спать. А сама несет аптечку на кухню. А что, очень удобный повод продемонстрировать Лексу свое недовольство. Осуждающий взгляд. Поджатые губы. И молчание. Не то чтобы ей нечего было сказать – но это не ее разговор. На этот раз Кларк должен сам всё решить. А она постоит в дверях и послушает. Джонатан предвкушающее замирает рядом, занимая свое законное место в «партере» .
Кларк нерешительно оглядывается на родителей, но, поняв, что те и не думают уходить, решает начать при них.
– Что на тебя нашло?
Лекс замер у раковины и тупо любуется бегущей из-под крана водой.
– Давай не сейчас, Кларк.
– Не сейчас? Ты его чуть не убил! И опять «не сейчас»?! Лекс, ради бога…
Лекс оглядывается через плечо. И тут же отворачивается снова. У Кларка сейчас вид, как у загнанной лошади: он шумно дышит, и глаза, как у больного жеребенка. Загнанных лошадей пристреливают, да? Ну что, Лекс, пустишь контрольный в лобик?
– Поговори со мной. ЧЕРТ ТЕБЯ ВОЗЬМИ, ПОГОВОРИ СО МНОЙ!
В буфете трескается стекло. А что вы хотели? Расстроенный Кларк – это, между прочим, опасно для здоровья. Уж Лекс-то знает. Но всё равно молчит.
– Кларк, дорогой, – пытается вступиться Марта.
– Мама, не сейчас.
Лекс еще никогда не слышал у Кларка такого тона. Такого взрослого строгого тона. И никогда до этого не видел, чтоб у Кларка текла кровь. Чтоб он сам себя… до крови… пытаясь сдержаться…
– Твои ладони… Разожми пальцы, – глухо просит Лекс.
– Поговори со мной, – и голос Кларка тоже глух. – Пожалуйста, Лекс. Ты всё время твердишь, что я не прислушиваюсь к тебе… Не забочусь… Чего-то там не думаю… Но, мать же ж твою, я мысли читать не умею! – на глазах Кларка выступают злые слезы. Но он снова пытается взять себя в руки. – Может, я и не умею слушать… Хорошо… Тогда послушай ты, ладно? Я не знаю, какое было у тебя детство. Потому что ты никогда не рассказывал об этом! Но я расскажу тебе о своем, хочешь? У меня не было друзей, Лекс. Никогда не было друзей. Потому что маленьким я не контролировал себя. А вдруг бы я на их глазах сломал качели? Или разбежался слишком быстро… А вдруг бы я сломал… их? Случайно, играя… причинил кому-нибудь вред. И я сидел дома. Учился контролировать себя. У меня отличные родители, Лекс. И я не жалуюсь на свое детство – в какой-нибудь правительственной лаборатории оно было бы намного хуже. Я просто пытаюсь тебе объяснить – что друзей у меня не было. Потому что к тому времени, как я научился контролировать себя, детские интересы моих сверстников уже были сформированы. Они уже разбились по командам. И мне не нашлось в них места. Может, поэтому я и выбрал командный вид спорта? Как там Лоис говорила? В детстве мы сознательно культивируем некоторые дисфункции, потому что считаем их необходимыми для нашего выживания. Так, кажется? В своем детстве, Лекс, я мечтал о своих друзьях. Не о детях друзей моих родителей, которые приходили ко мне в гости за компанию с родителями – а о моих собственных друзьях! Которым был бы нужен я! Не помощь с алгеброй. Не место в футбольной команде. Не сенаторский статус. Я, понимаешь?! Просто я!
На несколько секунд Кларк прячет лицо в ладонях. И продолжает дальше:
– Я не знаю, что у тебя было с Олли. Но для меня Олли был другом. Моим первым другом. И как бы оно не казалось со стороны – именно моим другом. С ним можно было… просто поговорить. Обсудить что угодно, не боясь, что завтра об этом напишут газеты. Его ничего не шокировало, ничего не смущало. Он был старше и опытней. Он казался мудрее. Это он учил меня, как клеить девчонок. А потом объяснял как это делают парни. Это с ним я узнал, что алкоголь на меня не действует – потому что только в его присутствии я решился напиться. Иногда мне кажется, что он бы смог… хранить мою тайну. Принять меня таким. Он никогда не злорадствовал. И никогда не прощал. А я… я до последнего верил, что ему нечего будет мне прощать… – глубокий вдох. И как прыжок в воду: – Но я подвел его, Лекс. Я не смог его спасти. И теперь у меня нет друзей. Нет друзей, понимаешь? Ты понимаешь или тебе объяснить на пальцах?! Ткнуть пальцем в Лоис и объяснить что такое друзья! Если бы она вдруг свихнулась и попыталась меня убить – как бы ты себя чувствовал? Что бы ты мне потом говорил?
Кларк садится прямо на пол, упирается локтями в колени, а лбом – в скрещенные руки.
– Но ты не говоришь. В этом вся беда. Ты совсем со мной не говоришь. Никогда. Ни разу. Не было случая, чтоб ты сел рядом и просто рассказал какую-нибудь байку из детства. Просто так, без особого повода. Ты только попрекаешь меня моим незнанием тебя. А сам заперся на все замки и даже щелки не оставил! Я тебя не понимаю, да? Ну так ты ж не хрена не объясняешь! Даже не пытаешься! Почему ты не говоришь со мной?! – и с какой-то детской обидой в голосе: – Вот Олли со мной разговаривал…
Лекс отцепляется от раковины. Придвигает стул… Да так и остается стоять, глядя в пол.
– Поговорить? Ты хочешь поговорить, Кларк? Ну давай поболтаем. Давай поболтаем о первой любви. Вот ты когда понял, что стал геем? Ну давай, Кларк, поддержи разговор. Когда ты догадался?
– В старшей школе, – непонимающе хмурится Кларк. – Кажется, в предпоследнем классе. Или чуть раньше… Ну, что-то такое… догадки разные… Еще в спортивном лагере, летом…
– То есть точной даты не помнишь?
– Даты? Да какая дата, Лекс? Я ж дневник не веду!
– А вот я помню. 26 октября 1996 года. У Присси Джонсон на биологии впервые пошли месячные и она грохнулась в обморок. Чак Дэвис пролил сок перед кабинетом химии, и Барти Джонс, поскользнувшись, сломал себе руку. На обед в столовой была пицца и зеленые бобы. А учительница пения заболела и последней парой у нас была физра. Мы отрабатывали баскетбольные броски. А после душа голый Оливер Квин в деталях и в лицах хвастал всем присутствующим в раздевалке, как лапал сиськи Мэри Джейн Майер. Хотя лапать там особо было нечего. Но он очень хорошо рассказывал. Очень. У половины пацанов встал. И у меня встал. На Квина, – Лекс все-таки садится. Сцепляет руки в замок и позволяет им безвольно повиснуть. – Я понял, что я гей 26 октября 1996 года. Потому что только геи влюбляются в капитанов школьной футбольной команды. Да-да, Лоис и тут угадала. Сублимация, подсознание и прочая хрень. Ты дружил с ним, Кларк. Ну, а я любил его. До дрожи в коленках. До глупых стишков в его честь.
Лишь тебе, пожалуй, я спою балладу,
Что для счастья больше ничего не надо:
Только ты и я, только голос кроткий
Да еще цветочек с стебельком коротким.
Что для счастья больше ничего не надо:
Только ты и я, только голос кроткий
Да еще цветочек с стебельком коротким.
Нравится? Не уверен, что Олли б оценил. Он поэзию, знаешь, как-то не очень. Больше историей увлекался. Завоевания там всякие, войны, оброки. Так что я любил его молча. Сцеживал вздохи в кулачок, сжимая его из последних сил. И лишний раз даже взгляд на него поднять боялся. Я любил его, Кларк. Для тебя это был первый друг. Первый твой осознанный друг. А у меня это было первое моё осознанное чувство. Когда именно я, а не отец за меня. Именно я, понимаешь? – Лекс вдруг резко подается вперед. – А вот чего ты никогда не сможешь понять, так это каково тебе, когда любимый человек приставляет садовые ножницы к твоим яйцам и шутя – слышишь, шутя – предлагает тебе их отрезать. И именно эта насмешка страшнее всего. Страшнее, чем все его насмешки до этого… О да, он много надо мной смеялся. Я не знаю, может, я чем-то выдал себя. А, может, просто так звезды стали. Но именно меня он выбрал объектом своих насмешек. Именно меня изводил. «Лысый уродец», «пустая башка», «фаллос на ножках». У него была богатая фантазия по части обидных прозвищ. И, может, я сам виноват. Наверно, стоило дать ему отпор. Придумать что-нибудь, чтоб заткнуть ему рот. Но я перемалчивал и терпел. Я слишком его любил. И всё ему прощал. Спускал то, что спускать не стоило. Может, поэтому я и к тебе такой… требовательный… взыскательный… Повторения старых ошибок не хочу.
Лекс снова встает. Отворачивается. Опять опирается о раковину. Будто пытается разглядеть в начищенном железе отсветы далекого детства. Впрочем, он видит их сейчас без всякого железа. Ясно так видит.
– В Джеффри я видел родственную душу. Он тоже был влюблен в своего капитана. В какой-то мере каждый в школе был влюблен в школьного капитана. Олли, он был таким… солнечным, что ли… Притягивал к себе. Вот такие, как Джеффри и тянулись… к свету… В какой-то мере, ему было легче, чем мне: он постоянно был рядом. А с другой стороны ему было намного сложнее: он постоянно был рядом. И Джеффри уже вот-вот должно было закоротить. Тогда он и предложил мне… Именно он предложил. А я согласился. Когда тебе шестнадцать… В общем, секс есть секс. И ты согласен на него в любом виде и в любом месте. В первый раз вышло скомкано, рвано. Джеффри всё боялся, что нас застукают, что кто-то прознает. Всё кончить никак не мог. Я чуть мозоли не натер, пока ему дрочил. Он обкончал всю подсобку и выскочил оттуда, как ошпаренный, едва успев застегнуть ширинку. Оставив меня со стояком. А через пару дней подошел ко мне снова. Но на этот раз я был умнее: заставил его сначала меня обслужить, а уж потом сам… Там много и не надо было, он уже и так на пределе был. В общем, в наших отношениях я доминировал. И мне это нравилось. И как бы то ни было, но Джеффри это нравилось тоже. – Лекс поворачивается вполоборота, приваливается к мойке правым бедром. – А вот Олли это не понравилось совсем. Он что-то заметил. Вожак всегда чует, когда его стая перестает от него зависеть. А Джеффри… Наши так называемые «отношения», – Лекс пальцами рисует кавычки в воздухе, – делали его свободней. Спокойней как-то. Самодостаточней. Конечно, Олли это заметил. Заподозрил неладное. И твердо решил разобраться в чем дело. Вот и выследил нас. А дальше… Ну, про садовые ножницы я уже рассказывал. Не люблю повторяться. И о том, что на следующий же день меня вышвырнули из школы, тоже упоминал. Как стоял перед директором Чейзом и слушал лекцию о вреде сексуальных домогательств. Он предложил отцу полечить меня в клинике, представляешь? Но отец и дома меня отлично… «вылечил». Хотя, скорее, долечил. После Квина. Потому что от любви до ненависти, Кларк, – один щелчок садовых ножниц. Одна ухмылка. Один прищур серых глаз. И тебя накрывает. Выносит. И ты готов вцепиться зубами в глотку! Если прокусить яремную вену… – Лекс стискивает челюсти так, что проступают желваки. – Знаешь, а он отшатнулся. Когда мы глазами в кабинете Чейза встретились, он попятился, честное слово. А я почувствовал злорадство… И поклялся, что никому никогда… Никому никогда… Я ему даже не мстил, чтоб вдруг не выплыло… это давнее чувство… Чтоб никто не узнал, что я его… когда-то…
На кухне повисает тишина. Только размеренное кап-кап из недокрученного крана. И далекое эхо с улицы: двери-то не прикрыты. Марта с Джонатаном так и стоят в дверях. Ни туда, ни обратно. И помешать бояться, и уйти… Что, интересней, чем ваши сериалы?
– Ответное признание в любви я услышал спустя почти шесть лет. На Квиновском заводе. Под дулом пистолета. Твой друг не спрашивал твоего любовника – он ставил меня перед фактом. Раньше я был для него не такой. Не хороший. А тут ему, блядь, приспичело. Когда у меня уже отболело. Когда прошло всё. Когда я тебя нашел. А Олли вдруг накрыло, мать твою! – Теперь Лекс смотрит Кларку в глаза. Ему надо видеть эти глаза. Может, он их в последний раз видит? – Ты хочешь поговорить, Кларк? Правда, хочешь? Хочешь поговорить о том, как твой друг на моих глазах оттрахал проститута? Лысого проститута. Сначала в задницу… А потом вырезал ему глаз куском бокала и вставил член в мозги, – краем глаза Лекс подмечает, как Марта кидается на веранду к горшку с бегонией, слышит, как ее тошнит. Но его это совсем не волнует. Ни чуточки. Его сейчас волнует лишь Кларк. Застывший в шоке и ужасе Кларк. – Хочешь поговорить о том, куда мы поехали после того, как ты заявил, что тебя тошнит от меня? Хочешь, я опишу тебе виллу такой, как я ее запомнил? Хочешь, опишу Оливерову спальню? Хочешь поговорить со мной о его руке на моем члене? Хочешь поговорить… Или ты, мать твою, наконец-то позволишь мне всё это забыть?!
Лекса трясет. Это истерика. Истеричная истерика. А в доме кончилась валерьянка. И между ним и Кларком тоже что-то кончилось. Хорошее что-то кончилось. Ушло безвозвратно. И от этого Лексу хочется перегрызть себе второе запястье.
А в коридоре Ол обессилено съезжает на пол. Смотрит и ничего не видит перед собой. Темно. И глухо. Как в танке. Или в домике. Он в домике.
Или в гробу.
Потому что он мертвый. Он сдох. И, оказывается, уже давно.
Ол не помнит, как добрался до гостиной. И как набирал запомнившийся номер – не помнит тоже. Сознание возвращается только при звуках знакомого голоса.
– Гарднер, ты сказал, что можешь помочь всё вспомнить. А ты можешь помочь всё забыть?
_____
* Родоначальником партера была скамья для сенаторов в театрах Древнего Рима.
@темы: Тайны Смолвилля, Работа на дом, Клекс, Фанфикшен
-
-
04.12.2010 в 05:07Буря чувств и эмоций - всех люблю и всех жалко! Всех понимаю, и боюсь за каждого. Слишком много всего, слишком тесно... кому-то придется уйти. А так не хочется! Может никому уходить не надо? Хватит нам кота в качестве жертвы, а?
И между ним и Кларком тоже что-то кончилось. Хорошее что-то кончилось. Ушло безвозвратно.
И хорошо, что ушло. То ложь ушла, подпорки и розовый "пряничный" домик Риты. Лекс не может и не должен быть "взрослым" за всех. Ему пора научиться расслабляться, прощать и отпускать... Предже всего - и в основном - прощать самого себя... и отпускать себя, как воздушного змея.
А Кларку пора взрослеть. И если он хочет сохранить любовь Лекса, то взрослеть ему надо без ожесточения, огрубления и прочих защитных механизмов всех взрослых "нормальных" людей. А "взрослеть" в смысле сразу мудреть до уровня Будды... Ганди? То есть это взрослая мудрость как понимание и ответственность, но чистая как мудрость младенца... или Бога. Короче, Кларку не позавидуешь.
Но он ведь знал, что с Лексом легко не будет. И именно поэтому он - Супермен. Он Супермен, потому что Лекс Лютор нуждается в Супермене. Пока еще нуждается. А Кларк нуждается в его "нуждании" в нем. Понятно объяснила, да?
Ну, не важно... Выхода-то у Кларка все равно нет. Все очень жестко - либо Кент оправдает ожидания Лекса и будет счастлив, либо разочарует Лекса - и останется несчастным до конца своих бесконечных дней жизни на этой земле.
Как выглядит Кларк, разочаровавший Лекса, мы все хорошо знаем.
Потому что Лекс и без Кларка выживет - выживет, выстоит и ничего не потеряет. А вот Кларк без Лекса - воистину жалкое зрелище.
-
-
04.12.2010 в 07:48-
-
04.12.2010 в 08:58но он наконец-то все сказал.
приставляет садовые ножницы к твоему члену и шутя – слышишь, шутя – предлагает тебе их отрезать.
их? если к члену - то его. а вообще, вроде речь же изначально шла о яйцах?
-
-
04.12.2010 в 13:12К тому же здесь не стоит забывать, что у Кларка это первые отношения. Перри, Марта и даже по-своему Джонатан - они все пытаются ему помочь, подсказать, но «в любви рецептов нету». Вот и приходится Кларку собственные "шишки" набивать. С Лексом за компанию. Давай дадим ему время, лады? Он далеко не такой дурак, каким мы хотим его видеть
всех люблю и всех жалко! Всех понимаю, и боюсь за каждого
А кота в качестве жертвы мне мало - даже не надейтесь отделаться от меня малой кровью
Спасибо, солнце!
-
-
04.12.2010 в 13:37Что касается конкретно Лекса - то он не привык утыкаться в плечо, у него папка отбил эту привычку. Что с Олом так вышло - так это случайность. А вот с Кларком не получилось. Верней получилось - но совсем не так. Но Лекс Кларка любит. Не любил - не оправдывался б перед ним. Просто развернулся б и гордо ушел. А он, считай унизился перед ним - в луторовском понимании этого слова. Потому что признался в собственной слабости. Лишь бы только объяснить. Лишь бы только удержать.
Но отношения у них странные - это да. Потому что сами странные: один - пришелец с «комплексом супермена», а другой - Лутор, что тоже не сахар. По сути, это коса и камень. Но я всё равно хочу свести их вместе - потому что мне кажется, что они и сами хотят... Просто не знают как, а неизвестное всегда страшит...
Спасибо за отзыв!
-
-
04.12.2010 в 13:45Спасибо, поддержка моя!
-
-
04.12.2010 в 13:47А что нет слов - это хорошо или плохо?
Спасибо за отзыв!
-
-
04.12.2010 в 15:27dora_night_ru, не, Дорочка, ТВОЙ Кларк совсем не дурак.
читать дальше
А кота в качестве жертвы мне мало - даже не надейтесь отделаться от меня малой кровью
Ох, боюсь я за Оливера!
читать дальше
-
-
04.12.2010 в 15:29я все ем!это хорошо))
-
-
04.12.2010 в 15:43И ты абсолютно права: Лекс готов - но готов подсознательно. Теперь ему надо эту готовность осознать. Был бы Клакр мудрее - он бы разъяснил всё любимому, нашел слова убеждения. Но мальчик еще сам в разъяснениях нуждается... Так что всё, что им остается - это плять «по течению вольным стилем», пытаясь «подмять под себя эту реку». Но мы ж с тобой знаем, что реку укротить нельзя?
Ох, боюсь я за Оливера! Правильно боишься, не люблю я его. Хоть и пытаюсь писать этот персонаж не предвзято, но всё равно не люблю
Еще раз спасибо
-
-
04.12.2010 в 15:45-
-
04.12.2010 в 15:49эээ... кажется, я погорячилась))
-
-
04.12.2010 в 16:20-
-
04.12.2010 в 16:51Чорд, а я люблю.
читать дальше
-
-
04.12.2010 в 23:27Эээм, я не спрашивала, будет ли что-нибудь у Лекса с Олли?
Всё-таки Кларк – счастливая сука
Дааааа...А он, зараза, это не ценит
– Что нового, Лейн?
Лоис настороженно выглядывает из-за монитора.
– В каком смысле?
– Твои новые позы с Адамом меня не колышат.
Как я его обожаю за эти фразы!
Жду, жду продолжения так, как окончание сессии не жду!
-
-
05.12.2010 в 19:22-
-
05.12.2010 в 20:58Мне кажется после сегодняшней серии вынесло мозг на тему Лайонел / Кларк.
Фсё-фсё-фсё! Уползла обратно, поближе к губозакаточной машинке.
-
-
05.12.2010 в 21:04-
-
05.12.2010 в 21:15Так что Олли-человека я не люблю, и даже твое за него "ходотайство" не в состоянии этого изменить
-
-
05.12.2010 в 21:18-
-
05.12.2010 в 21:24жду продолжения так, как окончание сессии не жду А у меня наоборот: жду окончания сессии, чтоб закончить это
Спасибо за отзыв!
-
-
05.12.2010 в 21:26Это да. А ты 10х10 уже посмотрела, кстати?
Так что Олли-человека я не люблю, и даже твое за него "ходотайство" не в состоянии этого изменить
dora_night_ru , ну, против лома - нет приема
если нет другого ломаТак что Оля - это Оля. Но все равно, он у тебя - классный!!!
Джастин бы наверное в ужас пришел, если бы сценарий, тобой написанный, прочел - тут же, для успешного воплощения замысла, талант джон-гловеровского уровня нужен, никак не меньше! Одним голым торсом не отделаешься.
-
-
05.12.2010 в 21:26-
-
05.12.2010 в 21:31тут же, для успешного воплощения замысла, талант джон-гловеровского уровня нужен Вот-вот. Исала я кадры с Оливером, что тот типа в горе - так фигушки. Везде такая постная рожа, что без вербального сопровождения содается ощущение, что пацан просто список покупок на Рождество составляет, ни фига по лицу не видать...
-
-
05.12.2010 в 21:48dora_night_ru , тогда не отвлекайся. Посмотришь - свитстни мне, лады?