И пусть судьба не справедлива! Но жизнь игра, играй красиво! Не стоит слёзы лить напрасно... пошло всё на х*й - жизнь прекрасна!
Боюсь, что на этот раз я впустила Олли слишком глубоко в себя. И он там порядочно нагадил. В принципе, это единственное, что он умеет порядочного.
Предупреждаю сразу: НАСИЛИЕ. На ночь лучше не читать.
Название: Да это ж сенсация, мать вашу! Часть двенадцатая.
Автор: ну я! А что?
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Лекс/Кларк
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Рейтинг: NC-21
Жанр: AU, ангст, экшен
Статус: в процессе
ОСТОРОЖНО: Насилие! И если уж я об этом предупреждаю…
Саммари: кошка с дому – мыши в пляс… Точней, одна подлая крыса…
читать дальше
Лоис прикрывает за собой дверь и опирается на нее спиною. Минуты сменяют друг друга. В молчании. Первым не выдерживает Перри:
– Ты пришла помолчать?
– Я пришла сказать, что ты для меня – образец репортера. Честного. Принципиального. Неподкупного. Идеального. Для стал для меня таким с первой встречи, когда явился к нам в школу на День профессий. В грязном измятом костюме и с разными носками. От тебя несло перегаром, а под левым глазом красовался синяк. Увидев тебя, твоя дочь разрыдалась. Я знаю, что с тех пор она так ни разу и не заговорила с тобой. Может, как дочь она и права. Как отец ты поступил тогда не красиво… Но как репортер! Господи, Перри, ты мою жизнь перевернул! Ты так страстно тогда говорил. Что свобода – это то, что мы позволяем себе сами… Что за свои слова нужно отвечать. Всегда. Или быть тварью бессловесной. Что неважно, сколько синяков тебе подбили, сколько помоев на тебя вылили, сколько ты мерз под забором… Если ты увидел в метро, как читающий твою статью улыбнулся или хотя бы нахмурился – значит, всё было не зря. Вся жизнь была не зря, если ты сделал кого-то свободным. От его предрассудков. Или страхов. От заблуждений и лжи. Ты сказал, что костюм – это не главное… Главное – то, что ты делаешь. Или не делаешь. Ты сказал так тогда. И это изменило мою жизнь. И пусть мои одноклассники смеялись над тобой в открытую. Пусть твоя дочь выскочила из класса в слезах… Ты бросился ее догонять, помнишь? Но ты не можешь помнить, как я выскочила следом. Сказать тебе… Я сама тогда не знала, что хотела тебе сказать. Но просто сидеть среди этих регочущих над тобой придурков не могла. И твои слова, сказанные дочери на грязной автостоянке, я тоже запомнила навсегда. «Всю свою жизнь я жил так – чтобы ты гордилась мной. И даже если ты больше не скажешь мне ни слова – я всё равно хочу, чтоб ты гордилась мной. Пока я жив – ты будешь гордиться мной. Чего бы мне это ни стоило». Как бы я хотела, чтоб мой отец сказал мне когда-нибудь такое! Хоть раз. Иногда я даже представляла, что это ты – мой отец. И тоже хотела, чтоб ты мной гордился. Как я гордилась, когда тебя через месяц восстановили главным редактором «Дэйли-Плэнет». Когда получил свою первую Пулитцеровскую премию. Когда тебя выбрали Почетным гражданином Метрополиса. Каждый раз, когда очередное общество приглашало тебя в очередную комиссию. Знаю, каждую награду ты отсылал ей… Ради нее, а не ради меня ты делал всё это. Но мать твою, Перри, я гордилась тобой! Все эти годы я гордилась тобой не для того, чтоб ты одним махом всё похерил! Ты не имеешь права… Как ни имел права приходить в школу своей дочери в прикиде бомжа… – Лоис душат слезы. И очень хочется придушить еще кое-кого. Кое-кого, кто сидит сейчас с пришибленным видом и делает вид, что он ни фига не понимает. – Ты идеал не только для меня. Ты идеал для Лекса. И я уверена, что он тоже предпочитает считать своим отцом тебя. Ты идеал для всех в этом издательстве. И ты не имеешь права подводить всех нас.
– Лоис, – потрясенно хрипит Перри.
– Нет, мать твою! Не смей! Не смей играть словами! В очередной раз выворачивать всё наизнанку! Просто позволь нам и дальше гордиться тобой.
– Иногда позволить что-то – труднее всего, малыш. А порой – это просто невозможно.
– Невозможно? Невозможно?! Я скажу тебе, что такое «невозможно», Перри Уайт. Невозможно быть принципиальным по отношению к каким-то дурацким сигарам Лайонелла Лутора – и одновременно положить на все журналистские принципы, когда речь зашла о Квинах.
Перри тяжело откидывается в кресле, до боли зажмурившись. Будто надеясь, что если не видишь проблему – ее нет. Ничего нет.
Как уже десять лет нет у него дочери.
– Эта дурацкая статья…
– Это не дурацкая статья! И мы оба это прекрасно знаем! Вот только я не знаю, сколько тебе заплатили, чтоб ты не пускал ее в печать.
– Лоис Лейн! Что ты себе позволяешь?
– А что мы с Лексом еще можем думать?! Как это еще понимать? Объясни! Мы хотим тебе верить. Так дай нам хотя бы повод тебе верить!
– Ты не понимаешь. Не представляешь даже, насколько опасны эти люди…
– Именно этим они и опасны, Перри. Тем, что запугали всех нас. Тем, что мы позволили им… запугать нас… Свобода – это то, что мы сами позволяем себе. Ты еще помнишь это?
Перри вздыхает и тянется к коробке Cohiba. Такое дело нужно обкурить.
Очнулся Лекс от боли. Даже странно, ведь именно из-за нее он и потерял сознание. Сильней всего почему-то ныла рука, хотя он мог бы поклясться, что больше досталось ребрам. И лицу. Он осторожно провел языком по зубам. Так и есть: правых верхних не хватает. Но хуже сломанных ребер и выбитых зубов – липкий холодный пот. И дыхание у него слишком частое – не от страха. Слабость, головокружение, шум в ушах и – хоть здесь и темно, как у афроамериканца в заднице, но Лекс готов поклясться – потемнение в глазах.
Внутренние кровотечение.
Лекс слишком часто попадал в передряги: энциклопедию первой медицинской помощи знает на зубок. Потому что слишком часто по этим зубам получал. Но зубы можно вставить. А вот отбитые почки… или что там у него… Здесь нужен врач. И как можно скорее. Если можно, конечно. Ты ж не забыл, у кого ты в гостях, Лекси-бой?
– Очнулся? Ну прости, лапа, я погорячился. Твой отказ слишком меня огорчил. Хотя я и предполагал нечто подобное.
Лекс осторожно поднимает глаза, стараясь не делать резких движений. Стоит красавец. Ухмыляется. Но Лекс не злорадной ухмылкой любуется, синяк на всю скулу – вот что греет его сердце. А еще хороший такой укус на руке, почти до лучевой кости достал. После чего и лишился правых верхних зубов. Вид собственной крови действительно огорчил Олли. Настолько, что дальше Лекс уже ничего не помнит. Если б еще и не чувствовал.
– Больно?
И не скажешь, что издевается, гад. По тону – так само участие и доброта. Ага, блядь, сестра милосердия! Передника не хватает…
– Мне тоже больно видеть тебя таким. Не волнуйся, мои врачи всё исправят. Будешь, как новенький, – Олли почти нежно проводит по щеке Лекса. Стараясь держаться подальше от зубов. – И мы начнем всё с начала. Может, на этот раз даже до секса доберемся.
– Что ж сразу не трахнул?
– Ты был без сознания, – поясняет Квин, как само собой разумеющееся.
– Блядь, Олли, – Лекс не может сдержать хриплого каркающего смеха. Хоть ребра и вопят о неуместности веселья. – Если ты ждешь моего согласия – то лучше присядь: стоя замаешься ждать. Какая тебе разница в каком состоянии меня насиловать?
– Я не собираюсь тебя насиловать.
– О, так значит всё-таки цветы и серенады?
– Просто немного здравого смысла. Рано или поздно ты ведь поймешь, что сопротивляться бесполезно, правда? Ты всегда был очень сообразительным мальчиком.
– Я уже не мальчик.
– Но ум-то, надеюсь, от этого меньше не стал? Или у тебя мозги в жидком состоянии и при трахе выплескиваются вместо спермы?
Лексу очень хочется найти достойный ответ. И желательно остроумный к тому же… Вот только голова гудит всё сильнее. И жутко хочется пить. Во-о-о-оды… И пару литров крови внутривенно.
– Мда, – Квин подымается и делает пару шагов назад. Чтоб удобней любоваться было? – Похоже, я и впрямь перестарался. И ты еще спрашиваешь, почему я не воспользовался ситуацией? Да с тобой даже разговаривать скучно, не то что трахаться, – и оборачивается к дверям: – Где там ваша чудо-сыворотка, доктор Гарднер?
Светящаяся зеленью эмульсия по капле входит в тело. Лекс чувствует каждую песчинку. И готов взвыть каждой клеточкой тела. Если б он своими глазами не видел, как исчезают с тела синяки и кровоподтеки – решил бы, что Олли нашел новый вид пыток. Но следы избиения исчезают – чудо-сыворотка действует. Очередное хитровымаханное изобретение «Квин-индастриз». Не для серийного производства, надо думать.
И всё это время, каждую секунду, каждую каплю – Оливер стоит рядом. Держит сведенную судорогой руку. Трепетно гладит проступившие венки. А потом и вовсе начинает поцелуями собирать выступивший на висках пот.
И это больнее всего.
Если бы Лекс не боялся, что, разжав зубы, заорет во всю глотку – он бы послал Квина так далеко, как даже звездолеты не летают. Но орать при Квине? Черт с ним, пусть лучше гладит: у Марты отличное мыло. Если, конечно, Лекс когда-нибудь снова увидит Марту Кент.
Капельница подходит к концу. Олли сам отсоединяет иглу, заклеивает ранку пластырем. Влажной салфеткой протирает Лексу лицо.
Вены горят огнем. И будто рвутся наружу. Кажется, что все его вены разом обкусали комары… А он еще и расчесал их сдури…
Спокойно, Лекс, только спокойно. Терпение – главная добродетель.
– Потерпи, лапа. Ш-ш-ш… Всё пройдет. Всё скоро пройдет, – нежный шепот пробивается сквозь боль. Обволакивает. Утешает.
Пока Лекс не понимает – чей это шепот. Он дергается всем телом, стараясь отодвинуться как можно дальше, избежать малейшего контакта.
Оливер отстраняется. Только поджатые губы выдают обиду. Впрочем, на голосе, когда он заговаривает, это никак не сказывается.
– Тебе нужно отдохнуть. Окончательное восстановление займет какое-то время, – и добавляет таким тоном, будто сообщает случайному знакомому время: – Я немного переживал из-за твоей реакции на химические препараты. Но, похоже, на метеориты и их производные она не распространяется.
– Это… так это… было… – говорить еще трудно: горло как будто натерли изнутри наждачной бумагой. И сил нет, даже чтоб языком пошевелить.
– Гарднер называет это «смоллвильской евгеникой». Он считает, что с ее помощью можно вывести суперчеловека. Пока получается выводить только синяки. Но это ведь только начало. Правда, Лекс?
Кровать Лекса подняли на 45 градусов к полу.
– Это чтоб тебе лучше было видно, мой хороший. Тебе сейчас противопоказаны любые физические нагрузки. Но я не могу ждать, – Квин беззаботно смеется. Напоминая Лексу того, школьного, Квина – короля школы, идеала мальчишек, образца для подражания. – Ты ж меня знаешь, я терпеньем никогда не отличался. Я ж не ты. К тому же сама ситуация… Ты наконец-то в моих руках. Так близко. Совсем рядом. И наша драка тоже добавила адреналина. Мне нужно… снять напряжение. И раз ты не можешь… мне в этом помочь… Я хочу видеть твои глаза. Каждый раз хотел. Мне так… будет легче… – Олли как-то особенно пошло облизывает губы. – Да. Почти с тобой.
Лекс нервно сглатывает. Этот безумный взгляд. В сочетании с детской улыбкой. Это выглядит дико. Это ему не нравится. И он абсолютно уверен, что и предстоящее зрелище ему не понравится. Ну вот стопудово уверен.
Окончательно он в этом убеждается, когда в палату вводят хастлера. Лысого.
Парнишке лет двадцать. Староват для своей профессии. Уже пару лет как отработанный материал. Лекс писал о проститутках, Лекс знает. О таких вот мальчишках с детскими личиками и равнодушной мудростью в давно потухших глазах. Которые точно знают, что всем всё по фиг.
И этому мудрецу с повадками ребенка тоже всё это не нравится. Ты это чувствуешь, да? Какие-то вибрации в воздухе? В предвкушающем взгляде заказчика? В прикушенной губе привязанного к кровати парня? А, может, ты почувствовал это раньше? В прощальном кивке сутенера?
И эта палата… с прикованным пациентом… Какие-то мудреные аппараты… Столик с фруктами возле койки. Симпатичный графинчик с водой, с такими, знаете, селянскими ромашками…
И полная противоположность на второй половине комнаты. Вычурная кровать. Ажурный столик. Хрустальные бокалы. Всё как в романах. Или очень дорогих борделях.
– Нравится? – Олли от радости едва не скачет. – Как тебе, Лекс? Зацени! Ну зацени же! Кому, как не тебе, а?
Горящие азартом глаза, рванные фразы, капельки пота над верхней губой – Олли взволнован, как ребенок на первое рождество. И даже не скрывает этого. И вот то, что он этого даже не скрывает, не пытается даже – пугает Лекса сильнее всего. Потому что это какой-то незнакомый Оливер. Хищник. Или даже Чужой. Что-то ужасное. Лекс совсем не этого урода думал здесь застать, идя на встречу. Старый детский враг. Гадость, конечно, редкая. Но гадость своя, родная. Знакомая…
Оказывается, нет. Такого Оливера Лекс видит впервые. Такого Оливера Лекс никогда в жизни и не думал увидеть. Наверно, вот также чувствовали себя бывшие одноклассники старины Тэо Банди. Потому что в этом Оливере есть что-то маньяческое, ей-богу.
– Так тебе нравится?
– Я в восторге, Олли. Ты молодец, даже обрить не поленился.
– Я старался, – кажется, Квин даже не замечает издевки. – Для тебя. Кстати, он и тебе может отсосать? Хочешь?
– Спасибо, не стоит.
– Ах, ну да, малыш Кларки. Всё ждешь? Всё надеешься? Ну, сейчас перестанешь.
Этот тон. Блядь, Олли, ты меня пугаешь!
Лекс только сильнее стискивает зубы. И в сотый раз уговаривает себя потерпеть. Всё образуется, парень. Всё будет в порядке.
Он верит в это, даже когда Оливер засаживает хастлеру без всякой подготовки. Он верит в это под каждый хлюпающий шлеп. Под каждый приглушенный стон.
До тех пор, пока Квин не тянется за бокалом…
След от осколка даже не виден. Поначалу. Пока не наливается кровью. Не сплетается с десятком других…
Лекс всю жизнь мечтал быть репортером. Репортером криминальной хроники. Он всякое видал. Но это был результат. Еще никогда ему не доводилось наблюдать процесс. Вживую.
И он вдруг четко понимает, что у него нет ни малейшего желания наблюдать его сейчас.
Просто закрыть глаза… Просто сделать вид, что эти стоны – дешевая порнушка соседа по общаге…
– Смотри на меня! Смотри на меня, мать твою! Я хочу их видеть! Твои глаза хочу видеть!
Ни за что. Лекс просто не может. Да он даже не хочет…
Это даже не крик.
Это нечто извне.
Это нечто из ада.
Глаза распахиваются сами собой. Реагируют на опасность рефлекторно: рядом опасность – нужно ее оценить. Принять меры…
Проблеваться…
Потому что Олли вырезал проституту глаз… Осколком бокала…
Потому что Олли засунул свой член прямо в рану… И член весь в крови… в мозгах… В чьей-то голове…
Еще на живую…
Последняя связная мысль Лекса: «Так вот что означает выражение "ебать мозги"».
Противное пиканье какого-то аппарата. Противный медицинский запашок. И даже заботливые руки докторов – противны. Сама реальность, в которую его заставляют вернуться – отвратительна. Как отвратительно их показушное спокойствие. Трое докторов хлопочут над грохнувшимся в обморок Лексом. Старательно не замечая распятого на полу парня.
Мертвого…
Покромсанного…
Искалеченного…
Такого ни в чем не виноватого…
Перед глазами снова всё плывет. И хочется выть. И вспомнить о Боге. Потому что тело на полу до ужаса напоминает распятье.
Окровавленное…
Искалеченное…
Умершего за тебя.
Может, это абсурдно. Но это ведь так? Он умер за тебя, Александр. Ты должен был сдохнуть. Он должен был жить. Загнуться лет через пять от СПИДа под каким-нибудь мостом. Или пойти в монахи. Может, он стал бы писателем… Или подстилкой писателя… Может, он…
Умер за тебя.
А-А-А-А-А-А-А-А…
– У него истерика, мистер Квин. И при его реакции на бензодиазепины…
– А вы что скажите, Гарднер?
– Дайте ему валерьянки. Обычной валерьянки. И пусть себе спит. Я уже говорил: ему нужен покой.
Когда Лекс снова приходит в себя – в комнате уже убрано. Даже кровати нет. Ничего нет. Прожить вот так – чтоб от тебя ничего не осталось…
Александр приказывает совести заткнуться. Просто молчи! Или мы свихнемся.
А, может, наложим на себя руки…
Или вцепимся Квину в глотку. Если он подойдет поближе…
Он подходит. С телефоном в руке. С его телефоном в руке.
– Тебе тут Кларк звонил. Наверно, тебе стоит перезвонить. Малыш ведь волнуется.
Первые несколько секунд Лекс даже не понимает, что Олли несет. Он дает ему телефон? Сам дает ему телефон?! В чем здесь подвох?
Лекс нажимает кнопку быстрого набора, стараясь, но не умея скрыть предательскую дрожь. Заткнуть надежду. На том конце звучат изматывающие гудки. А на этом – издевательский голос Олли:
– Интересно, а как Кларк смотрелся бы лысым?
Уши будто закладывает. А перед глазами – кровь… и розовые ошметки… и остекленевший глаз… один остекленевший глаз…
– Лекс, ты где был? Во что ты опять влип без меня? Эй!
– Знаешь, Кларк, нам стоит расстаться.
Предупреждаю сразу: НАСИЛИЕ. На ночь лучше не читать.
Название: Да это ж сенсация, мать вашу! Часть двенадцатая.
Автор: ну я! А что?
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Лекс/Кларк
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Рейтинг: NC-21
Жанр: AU, ангст, экшен
Статус: в процессе
ОСТОРОЖНО: Насилие! И если уж я об этом предупреждаю…
Саммари: кошка с дому – мыши в пляс… Точней, одна подлая крыса…
читать дальше
Лоис прикрывает за собой дверь и опирается на нее спиною. Минуты сменяют друг друга. В молчании. Первым не выдерживает Перри:
– Ты пришла помолчать?
– Я пришла сказать, что ты для меня – образец репортера. Честного. Принципиального. Неподкупного. Идеального. Для стал для меня таким с первой встречи, когда явился к нам в школу на День профессий. В грязном измятом костюме и с разными носками. От тебя несло перегаром, а под левым глазом красовался синяк. Увидев тебя, твоя дочь разрыдалась. Я знаю, что с тех пор она так ни разу и не заговорила с тобой. Может, как дочь она и права. Как отец ты поступил тогда не красиво… Но как репортер! Господи, Перри, ты мою жизнь перевернул! Ты так страстно тогда говорил. Что свобода – это то, что мы позволяем себе сами… Что за свои слова нужно отвечать. Всегда. Или быть тварью бессловесной. Что неважно, сколько синяков тебе подбили, сколько помоев на тебя вылили, сколько ты мерз под забором… Если ты увидел в метро, как читающий твою статью улыбнулся или хотя бы нахмурился – значит, всё было не зря. Вся жизнь была не зря, если ты сделал кого-то свободным. От его предрассудков. Или страхов. От заблуждений и лжи. Ты сказал, что костюм – это не главное… Главное – то, что ты делаешь. Или не делаешь. Ты сказал так тогда. И это изменило мою жизнь. И пусть мои одноклассники смеялись над тобой в открытую. Пусть твоя дочь выскочила из класса в слезах… Ты бросился ее догонять, помнишь? Но ты не можешь помнить, как я выскочила следом. Сказать тебе… Я сама тогда не знала, что хотела тебе сказать. Но просто сидеть среди этих регочущих над тобой придурков не могла. И твои слова, сказанные дочери на грязной автостоянке, я тоже запомнила навсегда. «Всю свою жизнь я жил так – чтобы ты гордилась мной. И даже если ты больше не скажешь мне ни слова – я всё равно хочу, чтоб ты гордилась мной. Пока я жив – ты будешь гордиться мной. Чего бы мне это ни стоило». Как бы я хотела, чтоб мой отец сказал мне когда-нибудь такое! Хоть раз. Иногда я даже представляла, что это ты – мой отец. И тоже хотела, чтоб ты мной гордился. Как я гордилась, когда тебя через месяц восстановили главным редактором «Дэйли-Плэнет». Когда получил свою первую Пулитцеровскую премию. Когда тебя выбрали Почетным гражданином Метрополиса. Каждый раз, когда очередное общество приглашало тебя в очередную комиссию. Знаю, каждую награду ты отсылал ей… Ради нее, а не ради меня ты делал всё это. Но мать твою, Перри, я гордилась тобой! Все эти годы я гордилась тобой не для того, чтоб ты одним махом всё похерил! Ты не имеешь права… Как ни имел права приходить в школу своей дочери в прикиде бомжа… – Лоис душат слезы. И очень хочется придушить еще кое-кого. Кое-кого, кто сидит сейчас с пришибленным видом и делает вид, что он ни фига не понимает. – Ты идеал не только для меня. Ты идеал для Лекса. И я уверена, что он тоже предпочитает считать своим отцом тебя. Ты идеал для всех в этом издательстве. И ты не имеешь права подводить всех нас.
– Лоис, – потрясенно хрипит Перри.
– Нет, мать твою! Не смей! Не смей играть словами! В очередной раз выворачивать всё наизнанку! Просто позволь нам и дальше гордиться тобой.
– Иногда позволить что-то – труднее всего, малыш. А порой – это просто невозможно.
– Невозможно? Невозможно?! Я скажу тебе, что такое «невозможно», Перри Уайт. Невозможно быть принципиальным по отношению к каким-то дурацким сигарам Лайонелла Лутора – и одновременно положить на все журналистские принципы, когда речь зашла о Квинах.
Перри тяжело откидывается в кресле, до боли зажмурившись. Будто надеясь, что если не видишь проблему – ее нет. Ничего нет.
Как уже десять лет нет у него дочери.
– Эта дурацкая статья…
– Это не дурацкая статья! И мы оба это прекрасно знаем! Вот только я не знаю, сколько тебе заплатили, чтоб ты не пускал ее в печать.
– Лоис Лейн! Что ты себе позволяешь?
– А что мы с Лексом еще можем думать?! Как это еще понимать? Объясни! Мы хотим тебе верить. Так дай нам хотя бы повод тебе верить!
– Ты не понимаешь. Не представляешь даже, насколько опасны эти люди…
– Именно этим они и опасны, Перри. Тем, что запугали всех нас. Тем, что мы позволили им… запугать нас… Свобода – это то, что мы сами позволяем себе. Ты еще помнишь это?
Перри вздыхает и тянется к коробке Cohiba. Такое дело нужно обкурить.
Очнулся Лекс от боли. Даже странно, ведь именно из-за нее он и потерял сознание. Сильней всего почему-то ныла рука, хотя он мог бы поклясться, что больше досталось ребрам. И лицу. Он осторожно провел языком по зубам. Так и есть: правых верхних не хватает. Но хуже сломанных ребер и выбитых зубов – липкий холодный пот. И дыхание у него слишком частое – не от страха. Слабость, головокружение, шум в ушах и – хоть здесь и темно, как у афроамериканца в заднице, но Лекс готов поклясться – потемнение в глазах.
Внутренние кровотечение.
Лекс слишком часто попадал в передряги: энциклопедию первой медицинской помощи знает на зубок. Потому что слишком часто по этим зубам получал. Но зубы можно вставить. А вот отбитые почки… или что там у него… Здесь нужен врач. И как можно скорее. Если можно, конечно. Ты ж не забыл, у кого ты в гостях, Лекси-бой?
– Очнулся? Ну прости, лапа, я погорячился. Твой отказ слишком меня огорчил. Хотя я и предполагал нечто подобное.
Лекс осторожно поднимает глаза, стараясь не делать резких движений. Стоит красавец. Ухмыляется. Но Лекс не злорадной ухмылкой любуется, синяк на всю скулу – вот что греет его сердце. А еще хороший такой укус на руке, почти до лучевой кости достал. После чего и лишился правых верхних зубов. Вид собственной крови действительно огорчил Олли. Настолько, что дальше Лекс уже ничего не помнит. Если б еще и не чувствовал.
– Больно?
И не скажешь, что издевается, гад. По тону – так само участие и доброта. Ага, блядь, сестра милосердия! Передника не хватает…
– Мне тоже больно видеть тебя таким. Не волнуйся, мои врачи всё исправят. Будешь, как новенький, – Олли почти нежно проводит по щеке Лекса. Стараясь держаться подальше от зубов. – И мы начнем всё с начала. Может, на этот раз даже до секса доберемся.
– Что ж сразу не трахнул?
– Ты был без сознания, – поясняет Квин, как само собой разумеющееся.
– Блядь, Олли, – Лекс не может сдержать хриплого каркающего смеха. Хоть ребра и вопят о неуместности веселья. – Если ты ждешь моего согласия – то лучше присядь: стоя замаешься ждать. Какая тебе разница в каком состоянии меня насиловать?
– Я не собираюсь тебя насиловать.
– О, так значит всё-таки цветы и серенады?
– Просто немного здравого смысла. Рано или поздно ты ведь поймешь, что сопротивляться бесполезно, правда? Ты всегда был очень сообразительным мальчиком.
– Я уже не мальчик.
– Но ум-то, надеюсь, от этого меньше не стал? Или у тебя мозги в жидком состоянии и при трахе выплескиваются вместо спермы?
Лексу очень хочется найти достойный ответ. И желательно остроумный к тому же… Вот только голова гудит всё сильнее. И жутко хочется пить. Во-о-о-оды… И пару литров крови внутривенно.
– Мда, – Квин подымается и делает пару шагов назад. Чтоб удобней любоваться было? – Похоже, я и впрямь перестарался. И ты еще спрашиваешь, почему я не воспользовался ситуацией? Да с тобой даже разговаривать скучно, не то что трахаться, – и оборачивается к дверям: – Где там ваша чудо-сыворотка, доктор Гарднер?
Светящаяся зеленью эмульсия по капле входит в тело. Лекс чувствует каждую песчинку. И готов взвыть каждой клеточкой тела. Если б он своими глазами не видел, как исчезают с тела синяки и кровоподтеки – решил бы, что Олли нашел новый вид пыток. Но следы избиения исчезают – чудо-сыворотка действует. Очередное хитровымаханное изобретение «Квин-индастриз». Не для серийного производства, надо думать.
И всё это время, каждую секунду, каждую каплю – Оливер стоит рядом. Держит сведенную судорогой руку. Трепетно гладит проступившие венки. А потом и вовсе начинает поцелуями собирать выступивший на висках пот.
И это больнее всего.
Если бы Лекс не боялся, что, разжав зубы, заорет во всю глотку – он бы послал Квина так далеко, как даже звездолеты не летают. Но орать при Квине? Черт с ним, пусть лучше гладит: у Марты отличное мыло. Если, конечно, Лекс когда-нибудь снова увидит Марту Кент.
Капельница подходит к концу. Олли сам отсоединяет иглу, заклеивает ранку пластырем. Влажной салфеткой протирает Лексу лицо.
Вены горят огнем. И будто рвутся наружу. Кажется, что все его вены разом обкусали комары… А он еще и расчесал их сдури…
Спокойно, Лекс, только спокойно. Терпение – главная добродетель.
– Потерпи, лапа. Ш-ш-ш… Всё пройдет. Всё скоро пройдет, – нежный шепот пробивается сквозь боль. Обволакивает. Утешает.
Пока Лекс не понимает – чей это шепот. Он дергается всем телом, стараясь отодвинуться как можно дальше, избежать малейшего контакта.
Оливер отстраняется. Только поджатые губы выдают обиду. Впрочем, на голосе, когда он заговаривает, это никак не сказывается.
– Тебе нужно отдохнуть. Окончательное восстановление займет какое-то время, – и добавляет таким тоном, будто сообщает случайному знакомому время: – Я немного переживал из-за твоей реакции на химические препараты. Но, похоже, на метеориты и их производные она не распространяется.
– Это… так это… было… – говорить еще трудно: горло как будто натерли изнутри наждачной бумагой. И сил нет, даже чтоб языком пошевелить.
– Гарднер называет это «смоллвильской евгеникой». Он считает, что с ее помощью можно вывести суперчеловека. Пока получается выводить только синяки. Но это ведь только начало. Правда, Лекс?
Кровать Лекса подняли на 45 градусов к полу.
– Это чтоб тебе лучше было видно, мой хороший. Тебе сейчас противопоказаны любые физические нагрузки. Но я не могу ждать, – Квин беззаботно смеется. Напоминая Лексу того, школьного, Квина – короля школы, идеала мальчишек, образца для подражания. – Ты ж меня знаешь, я терпеньем никогда не отличался. Я ж не ты. К тому же сама ситуация… Ты наконец-то в моих руках. Так близко. Совсем рядом. И наша драка тоже добавила адреналина. Мне нужно… снять напряжение. И раз ты не можешь… мне в этом помочь… Я хочу видеть твои глаза. Каждый раз хотел. Мне так… будет легче… – Олли как-то особенно пошло облизывает губы. – Да. Почти с тобой.
Лекс нервно сглатывает. Этот безумный взгляд. В сочетании с детской улыбкой. Это выглядит дико. Это ему не нравится. И он абсолютно уверен, что и предстоящее зрелище ему не понравится. Ну вот стопудово уверен.
Окончательно он в этом убеждается, когда в палату вводят хастлера. Лысого.
Парнишке лет двадцать. Староват для своей профессии. Уже пару лет как отработанный материал. Лекс писал о проститутках, Лекс знает. О таких вот мальчишках с детскими личиками и равнодушной мудростью в давно потухших глазах. Которые точно знают, что всем всё по фиг.
И этому мудрецу с повадками ребенка тоже всё это не нравится. Ты это чувствуешь, да? Какие-то вибрации в воздухе? В предвкушающем взгляде заказчика? В прикушенной губе привязанного к кровати парня? А, может, ты почувствовал это раньше? В прощальном кивке сутенера?
И эта палата… с прикованным пациентом… Какие-то мудреные аппараты… Столик с фруктами возле койки. Симпатичный графинчик с водой, с такими, знаете, селянскими ромашками…
И полная противоположность на второй половине комнаты. Вычурная кровать. Ажурный столик. Хрустальные бокалы. Всё как в романах. Или очень дорогих борделях.
– Нравится? – Олли от радости едва не скачет. – Как тебе, Лекс? Зацени! Ну зацени же! Кому, как не тебе, а?
Горящие азартом глаза, рванные фразы, капельки пота над верхней губой – Олли взволнован, как ребенок на первое рождество. И даже не скрывает этого. И вот то, что он этого даже не скрывает, не пытается даже – пугает Лекса сильнее всего. Потому что это какой-то незнакомый Оливер. Хищник. Или даже Чужой. Что-то ужасное. Лекс совсем не этого урода думал здесь застать, идя на встречу. Старый детский враг. Гадость, конечно, редкая. Но гадость своя, родная. Знакомая…
Оказывается, нет. Такого Оливера Лекс видит впервые. Такого Оливера Лекс никогда в жизни и не думал увидеть. Наверно, вот также чувствовали себя бывшие одноклассники старины Тэо Банди. Потому что в этом Оливере есть что-то маньяческое, ей-богу.
– Так тебе нравится?
– Я в восторге, Олли. Ты молодец, даже обрить не поленился.
– Я старался, – кажется, Квин даже не замечает издевки. – Для тебя. Кстати, он и тебе может отсосать? Хочешь?
– Спасибо, не стоит.
– Ах, ну да, малыш Кларки. Всё ждешь? Всё надеешься? Ну, сейчас перестанешь.
Этот тон. Блядь, Олли, ты меня пугаешь!
Лекс только сильнее стискивает зубы. И в сотый раз уговаривает себя потерпеть. Всё образуется, парень. Всё будет в порядке.
Он верит в это, даже когда Оливер засаживает хастлеру без всякой подготовки. Он верит в это под каждый хлюпающий шлеп. Под каждый приглушенный стон.
До тех пор, пока Квин не тянется за бокалом…
След от осколка даже не виден. Поначалу. Пока не наливается кровью. Не сплетается с десятком других…
Лекс всю жизнь мечтал быть репортером. Репортером криминальной хроники. Он всякое видал. Но это был результат. Еще никогда ему не доводилось наблюдать процесс. Вживую.
И он вдруг четко понимает, что у него нет ни малейшего желания наблюдать его сейчас.
Просто закрыть глаза… Просто сделать вид, что эти стоны – дешевая порнушка соседа по общаге…
– Смотри на меня! Смотри на меня, мать твою! Я хочу их видеть! Твои глаза хочу видеть!
Ни за что. Лекс просто не может. Да он даже не хочет…
Это даже не крик.
Это нечто извне.
Это нечто из ада.
Глаза распахиваются сами собой. Реагируют на опасность рефлекторно: рядом опасность – нужно ее оценить. Принять меры…
Проблеваться…
Потому что Олли вырезал проституту глаз… Осколком бокала…
Потому что Олли засунул свой член прямо в рану… И член весь в крови… в мозгах… В чьей-то голове…
Еще на живую…
Последняя связная мысль Лекса: «Так вот что означает выражение "ебать мозги"».
Противное пиканье какого-то аппарата. Противный медицинский запашок. И даже заботливые руки докторов – противны. Сама реальность, в которую его заставляют вернуться – отвратительна. Как отвратительно их показушное спокойствие. Трое докторов хлопочут над грохнувшимся в обморок Лексом. Старательно не замечая распятого на полу парня.
Мертвого…
Покромсанного…
Искалеченного…
Такого ни в чем не виноватого…
Перед глазами снова всё плывет. И хочется выть. И вспомнить о Боге. Потому что тело на полу до ужаса напоминает распятье.
Окровавленное…
Искалеченное…
Умершего за тебя.
Может, это абсурдно. Но это ведь так? Он умер за тебя, Александр. Ты должен был сдохнуть. Он должен был жить. Загнуться лет через пять от СПИДа под каким-нибудь мостом. Или пойти в монахи. Может, он стал бы писателем… Или подстилкой писателя… Может, он…
Умер за тебя.
А-А-А-А-А-А-А-А…
– У него истерика, мистер Квин. И при его реакции на бензодиазепины…
– А вы что скажите, Гарднер?
– Дайте ему валерьянки. Обычной валерьянки. И пусть себе спит. Я уже говорил: ему нужен покой.
Когда Лекс снова приходит в себя – в комнате уже убрано. Даже кровати нет. Ничего нет. Прожить вот так – чтоб от тебя ничего не осталось…
Александр приказывает совести заткнуться. Просто молчи! Или мы свихнемся.
А, может, наложим на себя руки…
Или вцепимся Квину в глотку. Если он подойдет поближе…
Он подходит. С телефоном в руке. С его телефоном в руке.
– Тебе тут Кларк звонил. Наверно, тебе стоит перезвонить. Малыш ведь волнуется.
Первые несколько секунд Лекс даже не понимает, что Олли несет. Он дает ему телефон? Сам дает ему телефон?! В чем здесь подвох?
Лекс нажимает кнопку быстрого набора, стараясь, но не умея скрыть предательскую дрожь. Заткнуть надежду. На том конце звучат изматывающие гудки. А на этом – издевательский голос Олли:
– Интересно, а как Кларк смотрелся бы лысым?
Уши будто закладывает. А перед глазами – кровь… и розовые ошметки… и остекленевший глаз… один остекленевший глаз…
– Лекс, ты где был? Во что ты опять влип без меня? Эй!
– Знаешь, Кларк, нам стоит расстаться.
@темы: Тайны Смолвилля, Да это ж сенсация, мать вашу!, Клекс, Фанфикшен
-
-
15.07.2010 в 22:24Даже не знаю, хватит ли у меня сил перечитать эту главу. Пока читала, два раза перерыв делала, две сигареты выкурила (А я между прочим не курю! Пришлось у друга стрелять.) , щас пожалй третью возьму.
dora_night_ru, даже страшно становится - насколько это талантливо написано! И все это нам? Нам, клексоманам?!!!! Да за что же такое счастье??!! (тьфу-тьфу-тьфу! чтоб не сглазить) Вот правильно - терпение главная добродетель, и мы тебя выстрадали.
Оливер ...
Никогда еще не видела так близко лицо настоящего маньяка. Все, что нам показывают по телеку - детский лепет, по сравнению с тем, что ты написала.
А каков поворот сюжета! Да это в десятки раз круче, чем кто-либо из нас мог бы вообразить!
Пойду еще перекурю - мне это надо, сама не справлюсь с эмоциями.
ЗЫ. Совсем забыла о первой сцене - Перри Уайт и Лоис Лейн (сцуко Оливер совсем мозги выел)
Лоис и Перри! Это было сильно! Я плакала. Люблю твою Лоис.
-
-
15.07.2010 в 22:56Люблю твою Лоис Сама ее обожаю
-
-
16.07.2010 в 03:01Мелкие пакости да, но вот такое... Вот-вот! Лекс тоже так думал, когда на встречу шел... Видишь, к чему это привело?
Спасибо. Не поленилась отзыв написать, хоть и ощущение двойственное
-
-
16.07.2010 в 09:02И жутко хочется пить. Во-о-о-оды… И пару литров крови внутривенно.
-
-
16.07.2010 в 10:13Как оно всё, а!
И зачем я решила быстренько прочитать пока обедаю?!! Обед в мусрку. На фиг. Не лезет. И это не плохо, кстати говоря!
dora_night_ru Сильно ё-моё. На самом деле так прилично прикладывает. В отношении канона... А если я не могу принимать данное повествование как канонный Смолвиль - это нормально? Просто у меня абстакция полнейшая. В чем-то узнаются персонажи, в чем-то в сериале и близко такого нет, но читать от этого только интересней. Не знаю почему, но где-то внутренне я была готова к чему-то вроде того. Не настолько, конечно, но тем не менее. Олли надо как-то разлучить и раскидать их по разные стороны. А, учитывая, что сам Олли Кларка опасается, то действовать можно только через Лекса. А тот оторва ни черта не боящаяся. Сложно, знаете ли.
До продолжения я, по-моему рискую не дожить... Это ж издевательство: оставлять надолго Лекса у Оливера категорически нельзя!!!dora_night_ru необходимо срочно писать дальше, пока этот гаденыш белобрысый еще чего-нибудь не придумал. Новенькое... И злобненькое...
dora_night_ru Спасибо! И еще раз.
Впечатлилась... Пошла кофе пить... Оно должно влиться нормально - это ж не обед, да?
-
-
16.07.2010 в 10:15-
-
16.07.2010 в 10:21До продолжения я, по-моему рискую не дожить... Что ты, что ты! Как же я без тебя?
необходимо срочно писать дальше Не, погоди, после такого необходимо передохнуть... отдышаться... подумать... Но я постараюсь
-
-
16.07.2010 в 11:13это охренеть можно, как здорово написано.. так, что веришь каждому слову.. не, то что Олли давно не сериальный Оливер Квин, это ясно.. он действительно, по меткому выражению Чеди "перешел на новый уровень"..
отдельное спасибо за цитату из "Голубого сала".. Последняя связная мысль Лекса: «Так вот что означает выражение "ебать мозги"».
правда у Сорокина сначала сверлят череп, а потом трахают мозги.. но все равно, это было круто.. по-настоящему завораживает..
черт, мне жаль Лекса.. он в лапах у больного на голову извращенца.. Кларк, где ты? спаси его пожалуйста.. ну пожалуйста..
-
-
16.07.2010 в 11:24Кларк, где ты? спаси его пожалуйста.. Не, рано еще. Если бы кое-кто не просил растянуть это дело - тогда конечно, уже было бы
Спасибо
-
-
16.07.2010 в 11:36ну какой это плагиат.. просто мне напомнило.. ) в романе Сорокина женщину насилуют подобным образом.. читатели в шоке, жгут книгу на красной площади, а Сорокин и говорит - "вы че.. вы че.. я просто обыграл выражение "трахать мозги"..
Кларк еще даже из Шотландии не вернулся
дык ему быстро же.. на суперскорости.. ))
-
-
16.07.2010 в 11:47-
-
16.07.2010 в 12:37dora_night_ru , ну, с какой стати ты так о нас, своих преданных читателях, думаешь?! Разумеется, нам ОЧЕНЬ понравилась сцена с Оливером! Причем настолько понравилась, что мы даже связно рассказать об этом не можем - не умеем, не привыкли, не избалованы настолько сильными вещами.
Так что много не жди, внешних проявлений эмоций и впечатлений может быть и не фонтан, но сердце принадлежит только тебе - мы любим и мычим.
кое-кто не просил растянуть это дело - тогда конечно, уже было бы
бегает-то он быстро, соображает - медленно
Пожалуй, это будет моей следующей подписью.
-
-
16.07.2010 в 12:59-
-
18.07.2010 в 20:14С чего бы начать?
А. Я тут подумала. А ведь Пятно не летает. Тоесть Кларк не сможет добраться до Лысика иначе, как на самолете...
Сцену с хастлером даже не комментирую.
Интересно, а чем Лекс мотивирует свой дамп Кларка? Или Оливер просто отрубит связь на этой драматической ноте?)))))
-
-
18.07.2010 в 20:37-
-
18.07.2010 в 22:45Не мое дело, канешь но рейтинг можно и на НЦ-21 поднять
-
-
19.07.2010 в 10:19Ну, для начала - Пятно летает, и в последних сезонах довольно часто... Так что, думаю, доберется... Уж ради такого-то случая
Во-вторых, мотивация дампа - это как раз сюжет следующей части. Когда выйдет - от вдохновения зависит. Со своей стороны я сделаю всё, что смогу.
На счет рейтинга - ты, пожалуй, права. Просто до этого у меня выше НЦ-17 ничего не было, так что поставила, наверно, по привычке. Надо исправить.
Как всегда - спасибо за отзыв
Кстати, Сцену с хастлером даже не комментирую - а почему?
-
-
19.07.2010 в 19:12Во-вторых, мотивация дампа - это как раз сюжет следующей части.Тоесть как? Лекс всю следующуу часть будет завирать Кларку, почему он его послал?
а почему? Хоть в двух словах... Мне ж любопытна реакция зала...Думается, все уже написали все что можно на этот счет. Я теперь могу докоп тока добавить
-
-
20.07.2010 в 02:13