Ватиканские хроники-2.

[d-night]

Название: Ватиканский гербарий
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Лекс/Кларк
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Рейтинг: NC-17
Жанр: AU, PWP, humor
Warning: псевдоистория, с исторической подоплекой можно ознакомиться здесь. Сама я в Риме ни разу не была, так что всевозможные неточности при описании более чем возможны.
Саммари: всякому «сверчку» – по своему листку…

Посвящение: для  Merrylinn


Кларк сам не понял как так получилось, что он завернул не туда. Хотя… это с какой стороны посмотреть – может, очень даже и туда.
По обеим сторонам галереи тянулся бесконечный ряд статуй, бюстов, саркофагов и рельефов. Кларку казалось, что их тут не меньше тысячи. И, кажется, это римляне. Не то чтобы Кларк в этом разбирался, но приятель Петро что-то такое болтал. И очень смущался почему-то: постоянно заикаясь, он всё время повторял, что мы, мол, тут ни при чем – это всё от Папы Бенедикта IV осталось*.
Только теперь Кларку стала понятна причина смущения друга: статуи были практически голыми. Около тысячи голых мужиков. Ну, по правде сказать, не все они были голые. И не все были мужиками. Но Кларку с головой хватило и тех, кто был.
Голые. С огромными блестящими в солнечных лучах мужскими естествами. Столь подробно и искусно изображенными – что по юному телу пробегала невольная дрожь при их виде, а в ушах шумело от притока крови.
Чернильная римская ночь… Пряный запах из сада… И еще более пряный – прямо у Кларка во рту… Шипение масла в светильнике… Свет от которых причудливо ложится на розовую блестящую головку…
Кларк с силой схватился на голову. Господи, опять! За что ему это? Он ведь делал благое дело, ближнему помогал. За что же ты так караешь меня, Господи? Вот этой непонятной болотистой мутью в груди… Какими-то неясными образами… И еще более непонятными и неясными желаниями… За что ему это?
Может, исповедоваться? Но в чем? Кларк сам не знает, что сделал не так. Да и кардинал Луторони – невозможно, чтобы он допустил что-то дурное, такого просто не может быть!
Тогда молиться? Но о чем? Он сам не знает чего хочет. Его желаний не выразить словами, а разве молитва – не те же слова? Слова, направленные к Богу. А его желания направлены к…
Нет, об этом даже думать не стоит! Точней – о нем. Вообще не стоит думать о нем.
И уж тем более не стоит сравнивать его естество с этими мраморными причиндалами. Да они и рядом не стояли с кардинальским «произведением искусства»!

– У тебя жар, мой мальчик? Такие разгоряченные щеки… Уж не болен ли ты?
– Не волнуйтесь, Ваше Святейшество, со мной всё в порядке, – Кларк в замешательстве потупил взор, такая забота со стороны верховного первосвященника Вселенской церкви смущает его.
А ведь это не в первый раз, Папа явно выделяет его среди всех своих слуг. И так улыбается порою, глядя на Кларка, что тому хочется со стыда провалиться сквозь землю: он чувствует себя недостойным такого внимания и столь доброго к себе отношения. Всех этих сдобных булочек, которые тайком подсовывает ему Папа, заговорщицки подмигивая и с ухмылкой шепча, что его молодому организму нужно больше еды. И больше сна – когда он опаздывает к заутренней, которую по случаю плохого самочувствия Его Святейшества проводят прямо в его покоях. И больше отдыха – вот как сейчас.
– Тебе нужно отдохнуть, сынок.
Кларк невольно вздрагивает. Не «сын мой» – «сынок». Мальчишке хочется верить, что он ослышался, но у него хороший слух – это было «сынок».
И Кларк впервые задумывается каково это – никогда не иметь семьи? Жалеет ли об этом Джонатан Первый?
А кардинал Луторони?
У них никогда не будет своих детей. И своей жены…
От мыслей о женах Кларк краснеет еще сильнее. Он крайне несведущ в таких вопросах (в разведении коров он разбирается на порядок лучше), но точно знает: чтобы появились дети – нужно чтобы мужчина «возлег» с женщиной. Но чтобы он «возлег» – непременно нужно, чтоб он на ней женился. И он слышал, как кузина Лана шепталась с кузиной Хлоей, что при этом «возлежании» мужчина вроде как должен быть голым.
При мысли, что Александр Луторони мог бы лечь голым с какой-нибудь женщиной – любой женщиной – у Кларка темнеет в глазах. Он до боли закусывает губу и невольно стискивает кулаки. Чтобы какая-то женщина видела то, что видел Кларк?! Господи, не допусти!
Но Он ведь и не допустит, понимает вдруг Кларк: Луторони – верховный кардинал, он принял обет целибата. Никаких женщин. Слава вам, Иисус и Мария! Аминь!
– По-моему, ты всё же нездоров, – хмурится Джонатан.
– Нет-нет, – с горячностью принимается уверять его Кларк: теперь, когда вопрос с наготой Александра разрешен, он абсолютно точно чувствует себя намного лучше. – Всё в порядке, правда!
Джонатан недоверчиво хмыкает:
– Ну что ж, будь по-твоему. – И подозрительно интересуется: – Откуда же ты пришел ко мне такой… разгоряченный?
– Я гулял по северным коридорам, – простодушно заявляет Кларк. – Ну, там, где голые дядьки, – парню даже в голову не приходит, что подобные подробности стоило бы утаить от святого лица.
Врать вообще не в привычке Кларка. К тому же, выращенный истовой католичкой тетушкой Мартой на строгих догматах Святой Католической Церкви, Кларк даже помыслить не может, что можно соврать самому Папе.
Вот только соврать, наверно, стоило бы. Кларк понимает это, когда Джонатан внезапно меняется в лице. Парнишке кажется, что ставшие вдруг чужими глаза рассматривают его чересчур подозрительно. Будто клеймят.
– Голые?
– Ну… это… того… от Бенедикта осталось, – смущенно лопочет Кларк и нервно мнет свою сутану.
Но Святого отца интересует не происхождение срамных статуй:
– Тебе понравилось? Эти голые… мужчины…
Кларк испуганно вздрагивает. На миг парню кажется, будто Папа заглянул ему прямо в душу и этим мигом разглядел там все грязные помыслы Кларка. Даже те, о которых он и сам не ведал.
– Я, – от волнения враз пересыхают губы. – Ну, добротно сделано… да…
– Но тебе – понравилось?
Вот теперь Кларк точно хочет провалиться сквозь землю, закопаться в нее с головой, и чтоб никто никогда его не нашел.
– Ну, – тянет он. – Тот, кто это сделал, наверно, очень много работал. Там такие… хм… детали… Подробные, да…
– Подробные, – хмыкает Джонатан. – Очень подробные, я полагаю.
И в уголках папских губ появляется опасная решимость.

После той ночи Кларк интуитивно избегает встреч с кардиналом Луторони. Если бы кому-то пришло в голову напрямую спросить его «А почему, собственно?» – Кларк вряд ли б ответил. Он постарался бы избежать ответа, как избегает святого отца. Даже в папских покоях.
Куда Александр влетает стремительным шагом на следующее утро после смущающего разговора Кларка с Папой. И Кларк тут же стремглав залетает за ширму. Объяснить почему он не может, просто обессилено сползает на пол, прикрытый цветастой тканью ширмы с изображением какой-то библейской сцены.
Сквозь льняные крылья ангела просвечивает пурпурная сутана кардинала, и Кларк не в силах оторвать от нее глаз. Так, наверное, бык смотрит на капеадорский платок**, предчувствуя в ней свою погибель.
Луторони свистящим шепотом велит служкам удалиться, но Кларк и не думает двигаться с места. Показаться Александру на глаза кажется ему сейчас страшнее, чем подслушивать непредназначенный для посторонних ушей разговор.
– Что за бред ты удумал, Джонатан? Кастрировать статуи?! Да это шедевры мирового искусства! Ты соображаешь что творишь?! Палец любой из них дороже наших с тобою жизней вместе взятых!
– Так пальцы-то я и не трогаю, – в голосе Папы слышна явственная насмешка.
И Кларку почему-то обидно слушать насмешку в адрес Александра.
– Не смей! – вскрик Луторони вихрем проносится по папским покоям. Но он тут же берет себя в руки и уже спокойным тоном добавляет: – Не смей пропагандировать подобный вандализм. Ты меня знаешь, Джонатан, я подобного быдлизма не потерплю. Испортишь статуи – можешь забыть о моей поддержке в Синоде.
– Ну ладно. Раз ты так радеешь за искусственные пиписьки, я велю после обрезания передать их тебе. Ты только представь: у тебя будет самая большая коллекция мраморных членов в мире…
– Лучше засунь их себе в зад! Может, зуд поумеришь!

Из-за угла Кларк тайком наблюдает за работой мастеров. То ли Папа всё-таки проникся ценностью ваятельного искусства, то ли позиция Луторони всё же сыграла свою роль – но Джонатан в конце концов пошел на уступки: статуи не «кастрируют» – просто вырезают из мрамора фиговые листки и приклеивают к древним скульптурам, чтобы скрыть торчащие признаки мужской силы.
Как по нему, так стало еще хуже: новые клапти в отличие от обцелованных временем статуй – ярко-белого цвета, и листья выделяются на фоне старого мрамора, привлекая всеобщее внимание к тому, что должны бы скрывать.
– Что, тоже решил полюбоваться напоследок?
Застигнутый на «месте преступления» Кларк испуганно вздрагивает и резко оборачивается. Кажется, парня зовут Джейсон. Он тоже служка и в последнее время выглядит каким-то… потерянным что ли? И очень несчастным. Ну, по крайней мере, так кажется Кларку.
Впрочем, сейчас он кажется Кларку зловещим. Особенно когда заговорщицким шепотом тянет:
– Думаешь, Луторони спустит тебе, когда узнает?
Кларк невольно вздрагивает, выдавая себя с головою. Да, судя по тому, как Александр защищал эти статуи, ему будет неприятно узнать, что именно Кларк виновен в этом… как он там говорил? Вандализме? Хотя Кларку с его происхождением, наверно, больше подойдет быдлизм. Парнишка до крови закусывает губу – после такого Александр сам будет избегать его до конца своих дней. И к чувству вины перед древними мастерами добавляется страх возможной потери.
– Не говори ему! – с горячностью просит он.
А в ответ получает злорадную ухмылку:
– Ну да, я тебя понимаю. Если Луторони узнает, что ты подслушивал – то следующее, что ты услышишь, будут твои собственные крики. В Инквизиции своё дело знают.
Подслушивал? Кларк недоуменно хмурится. Когда это он… Ах да, утренний разговор. Так вот что Джейсон имеет в виду. Наверное, он заметил, что Кларк остался, когда все другие вышли.
Страх схлынул морскою волной, оставив после себя настороженное непонимание.
– В Инквизиции? Какое кардинал Луторони имеет к ней отношение?
– Он ее глава, балда, – добродушно усмехается Джейсон. – Но можешь не бояться, – милостиво разрешает он, – я тебя не выдам.
Кларк безразлично пожимает плечами: он точно знает (просто знает и всё тут!), что Александр не станет кидать людей в инквизиторские застенки только за то, что они стали невольными свидетелями. Ну хорошо, может, и не совсем невольными, но не было в том разговоре ничего такого, чтоб тянуло на «испанский сапог»***.
Джейсон выжидающе буравит Кларка взглядом. Может, ждет благодарности или даже бравады. Но Кларк молчит, и Джейсону приходится брать инициативу в свои руки:
– Не выдам, если расскажешь, о чем они говорили.
Кларк снова безразлично пожимает плечами: в том разговоре и впрямь не было ничего такого, из-за чего стоило бы ссориться с приятелем. Не то чтобы они с Джейсоном были приятелями, но у Кларка здесь отчаянно мало друзей. К тому интуиция подсказывает ему, что с этим парнем действительно лучше не ссориться. А то еще и впрямь побежит доносить.
И Александр вызовет его для объяснений. Наедине. Только кардинал, Кларк и его желания. Непонятность которых уже даже как начинает раздражать.
Нет, этого допустить никак нельзя. Пока Кларк сам не поймет чего хочет, ему лучше не беспокоить кардинала, тот слишком занятой человек.
– Его превосходительство требовал оставить статуи в покое.
– О да, – понимающе ухмыляется Джейсон, – он у нас еще тот эстет по части голых фаллосов.
– А вот и нет! – кидается Кларк на защиту любимого кардинала… ну, в смысле, верховного, да. – Он сказал, что фаллосы ему совсем не нужны.
– Так и сказал? – Джейсон насмешливо вскидывает брови.
– Ну, не совсем… Немного не так…
– А как? – Джейсон уже откровенно смеется.
Странное дело: смех преображает его на корню, смеющийся Джейсон кажется таким безобидным, этаким невинным котиком, который забавно морщит веснушчатый нос и лыбится наивной улыбкой. Вот с таким Джейсоном Кларку определенно хотелось бы подружиться. И он решается:
– Ну… он предложил Его Святейшеству, – голос опускается до трагического шепота: – засунуть их себе… в шкаф, – в последнюю секунду исправляется Кларк.
Повторить слова верховного кардинала по отношению к Папе кажется ему кощунством. К тому же… вдруг у Александра будут из-за этого неприятности, если кто-то узнает? Вот тетя Марта определенно вымыла б Кларку рот с дегтярным мылом за такие слова.
– В шкаф? – недоверчиво смеется Джейсон. – Да ладно тебе! Так и говори, что в задницу! Что я, Луторони не знаю?
Кларк тут же обиженно надувает губы.
– Говорю, как слышал.
– Ну тогда послушай меня. Он имел в виду зад. Именно туда большинство наших «святых» отцов и вставляют свои фаллосы.
– То есть как? – искренне не понимает Кларк. – Они ж не дотянутся. Или у падре они длиннее, чем у простых прихожан? – Кларк никогда б не подумал, что длина мужского «корня» может влиять на церковный сан, но кто их, этих священников, знает?
Джейсон недоверчиво щурится:
– Ты что… Ты вправду никогда не видел, как можно время с довольствием скоротать? И к тебе до сих пор никто не подкатывал? Ах да, ты ж под крылышком нашего святоши, – тянет он. И вдруг маска невинного котика сменяется злорадной рожей котяры, прихлопнувшей канарейку: – А хочешь, покажу?
– Что покажешь?
– Ну, это самое дело. С задами и фаллосами в главных ролях. Сегодня же вечером и покажу. Вот как наш с тобой спать ляжет, так я тебе смотрины и устрою.

Кларк мчится по спящему Ватикану не разбирая дороги. Вот только спящему ли? Сколько еще «святых» – теперь он понимает почему так ухмылялся при этом слове Джейсон – отцов придаются сейчас… Кларк с трудом подбирает слово… Возлежанию, чтоб вас! Да, именно возлежанию. Когда один мужчина ложится на другого… и… и… покрывает его, как бык. Вот только бык покрывает корову, а эти мужчины в саду – друг друга.
Сцена, подсмотренная им по наущению Джейсона в крайней беседке, до сих пор стоит перед глазами. Развратно задранные ноги с худющими лодыжками… раскрывшаяся под, сразу видно, опытными пальцами дырочка… вздыбленный член меж огромных яиц… И громкие шлепки, которые до сих пор стоят в ушах.
Кларк понимает, что опять завернул не туда – когда на его плечи ложатся чужие горячие ладони. Впрочем, отчего же чужие? Когда-то одна из этих рук уже лежала на его плече. Как на плечах того священника лежали ноги любовника.
– Что с тобой, Кларк? На тебе лица нету…
– Там… В саду…
Кларк не в силах описать, что же там такое в саду, но, кажется, Александр уже и сам догадался.
– Пойдем, тебе нужно присесть.
– Но они…
– Хочешь вернуться и досмотреть? – усмехается Луторони.
– Нет! – отчаянно вспыхивает Кларк. – Но разве… Разве вы не остановите их?
– Давай продолжим не здесь.

В комнате верховного кардинала всё так же, как и запомнилось Кларку. И это успокаивает. Потому что еще минуту назад парню казалось, что мир перевернулся. Буквально. И по оскверненному Ватикану должен пройтись ну если не Потоп, то хотя бы ураган.
Но в комнате кардинала царит идеальный порядок. Даже фрукты в вазе на столике лежат в строгом художественном порядке, окаймленные виноградными листьями.
И голос Александра тоже спокоен.
– В том, что ты увидел, Кларк, не было ничего дурного.
– Но… как же обет?
– Именно из-за обета, – убежденно заверяет Лекс. – Обет ведь запрещает нам что? Иметь семью. Потому что все без исключения люди – наша паства, наши мирские прихожане. Наши дети. И мы не имеем права выделять кого-либо среди них. Помнишь притчу о блудном сыне? Раскаявшийся грешник для нас дороже ни разу не оступившегося праведника. И все они равны в наших глазах: и король, и рыбак. А родные дети… Родная кровь не водица, Кларк. Родня есть родня. Немыслимо представить, что родного человека ты будешь любить меньше какого-нибудь преступника. Человек просто не способен на такую самоотверженность. А Бог никогда не требует от нас того, на что мы были бы неспособны. Мы не способны любить родных меньше чужих людей – и Господь милосердно избавил нас от соблазна. Потому у нас нет жен, которые могли бы дать нам детей. Ибо Господь уже дал нам в дети наших прихожан. Поэтому мы не может иметь женщин…
– Но из этого не следует, что теперь можно иметь мужчин!
– Но почему? Разве ты стал свидетелем насилия? Всё ведь было добровольно, правда, Кларк?
– Но они… мужчины…
– Но не евнухи, Кларк. Более того, Церковь прямо осуждает саму операцию кастрации и тех, кто ее практикует. А раз Господь позволил нам сохранить своё естество – отчего же мы не имеем права им пользоваться? И откуда тебе знать, Кларк, может, и сам Господь…
– Прекратите! – Кларк в ужасе затыкает уши.
– Не хочешь слушать, – Александр вдруг решительно стягивает с себя сутану. – Ну хорошо же. Тогда чувствуй.
А в следующую секунду Кларка опрокидывают на кровать, вжимая в шелковые простыни разгоряченной плотью. Сутана задирается по пояс и чужая – Александрова! – рука ложится прямо туда.
– Чувствуй, Кларк! – Кардинал успевает лечь меж его ног прежде, чем до Кларка доходит, что их стоило бы свести. – Чувствуй вот это!
Наслаждение – острое, огненное – пронзает его мечем Святого Петра. До самых кончиков пальцев, которые поджимаются сами собою. До самых губ, с которых невольно срывается стон. До самого сердца, которому плевать на разум…
– Неа-а-а-а!
– Да, – решительно обрывает Александр и впивается поцелуем ему прямо в губы. Как впивались проезжие рыцари в губы Гулящей Хелены в трактире дядюшки Бо. И порой их руки также скользили ей под юбку. Интересно, чувствовала ли она в тот момент то же, что Кларк сейчас? Если да – то Кларку отныне трудно ее осуждать.
Александр отрывается лишь на минуту, чтобы дотянуться до плошки светильника. Задуть огонек. И окунуть пальцы в жир.
Чтобы потом окунуть их в Кларка.
Мальчишка невольно вскрикивает. Но вскрик вбирают чужие губы.
– Тише, мой маленький, тише. Господь терпел и нам велел. Потерпи немного.
Кларку не то чтобы больно – скорее стыдно. Но стыд, сплетенный с жарким блаженством, которое дарят «передние» ласки Александра – отчего-то заводит еще сильнее.
Но тут «задние» ласки тоже преподносят сюрприз, и Кларк выгибается в экстазе. И мир сужается до точки. Которая почему-то внутри Кларка. И значимей которой сейчас больше нет ничего.
Александр усмехается, довольный своею находкой.
– Если Господь создал нас по образу и подобию своему, Кларк, значит, у него тоже есть такой бугорок? Как думаешь, зачем? Может, это и есть – то самое неземное блаженство? И отчего только другой мужчина может подарить нам вот это блаженство?
Кларк хотел бы ответить… Но он просто не в силах. Поэтому он молча прикрывает глаза…
И закидывает ноги Александру на плечи.

– Твоя хворь… Ты ведь обманул меня, да?
Кларк обессилено валяется на кардинальской кровати. Он чувствует себя половою тряпкой – такой же выжатой. И такой же грязной.
Он грязный. И Александр тут ни при чем – просто Кларк, видимо, от природы такой. От своего естества. Раз ему настолько понравилось всё это. Настолько – что хочется повторить прямо сейчас.
Поэтому он и старается отвлечься разговором.
– Ну, не совсем. Мне определенно было больно. И ты совершенно точно облегчил мои страдания, – по лицу Александра расплывается довольная улыбка. Настолько довольная, что невольно хочется засветить ему в глаз: Кларк тут страдает от самобичевания, понимаешь ли, а эта скотина радуется жизни как ни в чем не бывало!
– Ты! – самолюбие Кларка отчего-то вдруг решает, что его безбожно задели: – Да как ты посмел? Как у тебя только встало?
– На тебя что ли? Очень даже запросто. И практически с первой секунды.
– Ты… ты… ах, ты…
Никогда еще отсутствие образования не печалило Кларка так сильно, как в этот момент: подходящие слова ну никак не подбираются. Хоть ты тресни! Ага, по кое-чьей наглой морде.
Опасаясь, что этак-то дело и впрямь дойдет до рукоприкладства – или, что еще хуже, второго круга их «езды» – Кларк вскакивает с кровати и принимается торопливо напяливать сутану прямо на голое тело.
– Кларк, ну что ты, – капризно тянет Луторони. – Ну я ж не виноват, что у меня в отличие от этих статуй, член не мраморный?
Взгляд Кларка невольно возвращается к «немраморной» части тела кардинала. Которую тот и не думает прикрывать.
Подумать только, еще пару минут назад он был внутри него. Частью его. Дарящей ему непередаваемые ощущения, которые до этой ночи Кларк и не мыслил познать когда-либо.
И тут естество Александра слегка дергается и будто бы начинает расти. Кларк потрясенно охает. А вот кардинал наоборот довольно смеется.
– Он… только что…
– Ему просто нравится столь пристальное внимание с твоей стороны, Кларк. Вот он и хочет покрасоваться.
– Ты! А теперь еще и он! – от смущения Кларк готов провалиться сквозь землю.
Но вместо этого мальчишка подлетает к столу и в бессильной ярости вырывает из фруктовой композиции виноградный лист. А затем кидается назад к постели. Смачный плевок – и на тебе, «красавчик»! Виноградный лист ложится прямо на кардинальский фаллос. После чего Кларк стремглав бросается вон.
Но всю дорогу к своей спальне в его ушах стоит довольный хохот Александра:
– Прости, но виноградный листик явно маловат, малыш. Тут как минимум лопуховый нужен!


_____
* Здесь иметься в виду Галерея Лапидария (Galleria Lapidaria), где находится одно из крупнейших в мире собраний греческих и римских (более 3 тысяч фрагментов) надписей христианского и языческого содержания. Коллекцию основал папа Бенедикт IV, позднее она была расширена, в том числе папой Пием VII. Коридор – большая арочная галерея, разделенная на 60 секций. По обеим ее сторонам тянется бесконечный ряд статуй, бюстов, саркофагов, рельефов – всего около 800 экспонатов, относящихся к римской эпохе.
** Капеадоры (хулосы) – тореадоры, дразнящие быка красными платками.
*** Испанский сапог — орудие пытки посредством сжатия коленного и голеностопного суставов, мышц и голени.