Работа на дом. Часть II. Глава 1.

[d-night]

Ну-с, приступим-с помаленьку...

Название: Работа на дом. Часть II. Глава 1.
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Ол/Лекс и рядом взъерошенный Кларк бегает
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Рейтинг: NC-17
Жанр: AU, ангст, экшен
Warning: будет нецензурная лексика – впрочем, как всегда.
Сиквел: «Да это ж сенсация, мать вашу!»
Саммари: Считается, что жизнь удалась, когда на работе тянет домой, а дома – на работу. Но если дом превратился в работу – это как засчитать?


Кларк совсем не против, чтоб на его могиле выгравировали что-нибудь из Голдсмита: ему определенно нравится этот парень. Что угодно из Голдсмита – но только не эти два, вроде схожие, но почему-то различные суждения. «Ожидание счастья – тоже счастье». И вот еще одно: «Часы, которые мы проводим среди счастливых надежд, гораздо приятнее тех, в которых мы наслаждаемся достижением цели».
Кларк хмурится, запрокидывая голову кверху, будто пытаясь прочесть ответ серди звезд. Был ли он счастлив без Лекса? Не зная его… или, узнав, мечтая о нем… Разве он был тогда по-настоящему счастлив? И разве теперь – ЗНАЯ – он сможет быть счастлив без него?
Кларк не знает ответов на эти вопросы. Потому что ему страшно знать на них ответы.
А еще страшнее от того, что рано или поздно ответить всё же придется…


#Анамнез#

26 октября 1996 года у Присси Джонсон на биологии впервые пошли месячные и она грохнулась в обморок. Чак Дэвис пролил сок перед кабинетом химии, и Барти Джонс, поскользнувшись, сломал себе руку. На обед в столовой была пицца и зеленые бобы. А учительница пения заболела и последней парой у учеников 4-В была физра. Они отрабатывали баскетбольные броски.
А после душа голый Оливер Квин в деталях и в лицах хвастал всем присутствующим в раздевалке, как лапал сиськи Мэри Джейн Майер. Хотя лапать там особо было нечего. Но он очень хорошо рассказывал. Очень. У половины пацанов встал. И у Лекса Лутора тоже. Встал на Квина.
Из раздевалки Лекс выскочил, как ошпаренный. Летел со школьного двора на всех парусах.
Чтоб быть перехваченным в воротах. Квином.
– Поехали.
– Куда? – просто сказать, что Лекс был ошарашен – это всё равно что ничего не сказать. Ну вот просто ни слова. Просто сделать вид, что это не с ним. Квин разговаривает не с ним. Не его берет за руку. Не его – ни в этой жизни – не он – не этой рукой – не его руку – тащит в свой лимузин.
– Ко мне.
– На кой? – Лекс даже не злится. Лекс просто растерян. Хотя… растерянный Лутор – это очень даже непросто. Но Квину вот удалось… вывести его из себя… вывести и увести…
«Сейчас он завезет меня на один из своих заводов и перемелет на компост», – мысли жгут лысую черепушку изнутри. А квиновская рука, по-прежнему сжимающая запястье, жжет снаружи. «Или будет ставить опыты. Типа почему я лысый. Захотелось, блять. А я так самовыражаюсь: по ночам стригусь налысо. Или меня стригут гномики. Маленькие лысые гномики. Я продал им душу в обмен на оценку по алгебре, и они теперь взимают проценты по сделке растительностью с головы. А ты разве не знал, Олли? Ну так спроси, я те расскажу. Ты только спроси. Хоть что-нибудь…»
Но Квин молчит. Пялится в окно, урод, и знай себе помалкивает. Впрочем, нет, не урод. Это Лекс уже понял. Сегодня. На физре. Осталось это признать. И уточнить детали.
– Так чё ты хочешь, Квин?
– Тебя, Лутор.
– Типа в пожизненное рабство? Это такая новая игра? Новый способ достать Тюфякоида, да? Сам придумал? Или кто подсказал? Кто ж у нас такой умный? Джеффри? Уолден? Ну не Барти же из параллельного, а?
– Когда ты молчишь, ты мне нравишься больше.
– А я тебе нравлюсь? – Лекс пытается скрыть смущение и непонятный страх за привычной, такой уже родной, маской язвительности.
Которая разбивается вдребезги о взгляд серых глаз, смотрящих в упор:
– Ты мне нравишься, Лекс. А теперь помолчи.
У Лекса вмиг пересыхает в горле. И он чувствует, что краснеет. Ну, наверно. Он никогда не краснел… до этого… папа думает, это такая особенность организма… его организма… Но сейчас. Ему душно. И сердце стучит. Даже нет, не стучит, телепается где-то внутри половою тряпкою. И надо бы что-то сказать – но хочется заныкаться куда-нибудь, в нору поглубже, и… подрочить, что ли? Ну не рыдать же, как сопливой девчонке! Лучше по-мужски, в душе, ну… погонять себе шкурку, да.
– Кха… Куда… а куда мы собственно, а? – Да, Квин, конечно, велел помолчать. Да только всякие Квины Луторам не указ! Да. Не будет Лекс корчить тут из себя дрессированного пуделя. И вообще… Ему надо отвлечься.
– Ко мне.
– В смысле, к тебе домой?
– Ну не в офис же. У меня рабочего кабинета еще нету. И съемных квартир тоже.
– А не рановато ли представлять меня твоим родителям? – на этот раз усмешка получается что надо, папе б понравилось.
Но Олли продолжает невозмутимо пялиться в окно.
– По ходу разберемся.

По ходу разбираться ни с кем не приходится: в пентхаусе они одни. Лекс нервничал до этого? Фигня, это был приятный тайский массажик нервишек по сравнению с тем внутренним тремором, что бьет его сейчас. Он, Лекс Лутор, наедине с Королем школы, Оливером Квином. Он, маленький Лутор, и Квин с большой буквы. Нет, Луторы, конечно, не перед чем не пасуют. Но мать вашу за ногу, ему ж тринадцать лет и у него сегодня впервые встало на парня! А через каких-то полчаса он уже с этим парнем… наедине… и в приоткрытую дверь видна кровать… Полный абзац.
Лекс поспешно облизывает пересохшие губы и старается незаметно вытереть о брюки вспотевшие ладони. Он ни за что не признается, никому на свете, но он чувствует себя дурак дураком посреди всего этого великолепия. Понятия не имея чего ждать от Квина. Кстати, какого черта он уже минут десять роется на кухне? Пожрать приспичило? Так мог бы и Лексу чего предложить. Не то чтобы ему сейчас хоть что-то полезло в глотку, но элементарные правила приличия просто требуют… ну, хотя бы стакан воды, а то в горле дерет.
Бли-и-ин! Он и Квин. Он и Квин, чтоб вас всех! И Квин даже сказал, что Лекс ему нравится. Может, он пацанам фант проспорил? Да не, это ж Квин: ну откупился б на худой конец. Но – он и Квин? Это ж нереально, люди добрые. Если завтра Лекс при всех назовет Квина «Олли»… Ух, даже голова закружилась. Но если правда? Вот сейчас они поговорят… узнают друг друга получше… может, даже поцелуются… А что такого? Это ж Квин, первый ловелас школы. А Лекс не какая-нибудь кисейная барышня, он ломаться не будет. Ну, не слишком. Поцелуи – это, говорят, приятно. Особенно когда с этим, с петтингом. Не, до петтинга они в первый раз вряд ли дойдут. Но было б прикольно. А то Лексу уже шестнадцать, а его до сих только тетя Мэри Маргарет на Рождество целует. А тут целый Квин. Он ведь опытный, да? Лекс даже сможет поучиться. И вообще. Ну и что, что не с девчонкой? Губы, они у всех одинаковые. Да и руки тоже. И вообще, пацан лучше знает, что надо другому пацану. А Квин к тому же опытный. Кажется, Лекс это уже говорил…
Ход мыслей окончательно сбивает метеором влетевший в комнату Оливер. Который снова бесцеремонно хватает за руку и не говоря ни слова… Тащит в спальню?! Зажав во второй руке бутылку оливкового масла.
– Э-э-э… Квин! Ол! Как там тебя? Может, мы того, поговорим?
– Я же уже сказал, ты мне больше нравишься, когда молчишь.
– Не… Не могу я молчать… Ай! У тебя руки холодные.
– Зато член горячий.
– Убери от меня свои холодные руки, слышишь? И горячий член тем более! Да оставь ты мои брюки в покое… Ай-ай-яй! Ты мне трусы порвал!
– Новые куплю.
– Квин! Погоди! Постой! Ты зачем?
Оливер наконец перехватывает пытающиеся помешать ему лексовы руки и решительно вжимает тонкие запястья в матрас над лысой головой.
– А ты думал, я тебя чаю выпить позвал? Хватит ломаться, Лекс, я видел, у тебя встало. На меня встало. И у меня тоже стоит. Чувствуешь? – горячий член вжимается Лексу в бедро. И четко ложится прямо в паховую впадинку, будто та для этого члена и создана. – Я хочу тебя, придурок, ты чё, еще не понял? Хочу со всей твоей придурью. Хочу сейчас и навсегда. И чтоб ты был только моим, слышишь? Чтоб даже смотреть ни на кого не смел. И на тебя чтоб никто не смотрел. Потому что ты – мой. Я люблю тебя, Лутор.
Лекс растерянно замирает. Так это любовь? Вот это она и есть? Когда мордой в подушку и масло по спине? Это такая любовь?
А разве важно – какая, если это любовь? Если тебя наконец-то кто-то любит… Любит так, что у него сносит крышу… Что он буквально не контролирует себя… То что еще тебе надо, Лутор? Не ты ли каждое Рождество канючил у Бога: «Пошли мне, Господи, любви великой и светлой»? Не ты ли мечтал не быть одиноким? Быть нужным кому-то. Быть нужным хоть как-то. Не ты ли твердил: «Хочу свою семью, а не папину с маминой»?
Кажется, у тебя только что появилась семья. Вогнала в тебя член по самые яйца. Так что ж ты воешь? От боли? Терпи. Ты же Лутор, ты должен бы знать, что просто так в этой жизни ничего не дается. Всё через боль. Просто этот раскаленный вколачивающийся сейчас в тебя поршень – это немножко другая боль. Новый вид боли. Ты привыкнешь к нему. Как к ремню отца. Оплеухам матери. Как к режущей боли осколков, как тогда, помнишь, когда ты кинулся защищать мать от вопящего что-то в ярости отца – и схлопотал от обоих. Чтоб не лез под горячую руку. И падая, разбил журнальный столик. Тебе потом и за него влетело, помнишь?
И эта новая боль, она же, по сути, не больнее прежних. Ее же можно потерпеть, правда? Это ведь от любви. От любви синяки на бедрах. И хлюпает кровь в надорванном анусе – от любви. И даже зубы в до боли стиснутой челюсти болят от любви. И этот стон, вырвавшийся таки, зараза, когда тебе будто кислотой обжигает нутро – это всё от любви.
А дареной любви в зубы не смотрят. В задницу – тем более.

Боль проходит быстрей, чем должна бы. На Лексе всегда, как на собаке. Ну и Олли постарался, да: заказал по инету целую аптечку, не побрезговал сам смазать ему там всё, напоил его чаем. Ромашковым. Гадость какая! Лекса даже сейчас передергивает от омерзения. Нет ничего хуже ромашкового чая. Ну, разве что бородавки их библиотекарши, но их-то никто и не думает заваривать, правда?
В принципе, всё закончилось даже лучше, чем Лекс привык. Обычно его синяки никто не смазывает мазью. Никто не гладит ободряюще по плечу. Не сопит виновато над ухом. И странное дело: Лекс не считает Олли таким уж виноватым. Он даже как-то не в обиде на него за насилие. Он вообще не в обиде за насилие. Привык? Или в этот раз любовь и вправду компенсировала всё?
Где-то в глубине наивного, детского еще, мозга мелькает мысль на грани предчувствия, что любовь – далеко не то чувство, ради которого стоит что-то прощать. Любовь вообще не для этого существует… А для чего? Этого Лекс не знает. Любовь для него незнакомая территория. А Олли, он опытный. Он наверняка лучше во всем этом сечет. Значит, надо довериться Олли?
Лекс тихонько вздыхает: что еще ему остается? Только довериться… кому-то… Раньше он доверял отцу. Теперь вот будет Олли. Ну, нельзя ведь так, чтобы совсем никому не верить, правда? Должен же он хоть кому-то доверять? Даже если он Лутор. Так почему бы не Олли? Он красивый. И умный. И капитан школьной команды. И у Лекса встает на него – в тринадцать лет это тоже аргумент не хуже прочих. Правда, встало у него только раз, и тогда он еще не знал, как оно на деле-то происходит. Но ничего, они что-нибудь придумают. Лекс что-нибудь придумает. Он же Лутор, а Луторы всегда выкручиваются из щекотливых ситуаций. Так что Лекс обязательно что-нибудь придумает. Он умный. А Ол не такой уж и опытный.
Лекс всё же вздыхает. Тихонько. Ничего, кажется, Оливер не заметил. По крайней мере, не проснулся. С этим, кстати, тоже надо будет что-нибудь придумать: ну не любит Лекс спать с кем-то в обнимку! Как выяснилось. Неудобно. И жарко. И одно одеяло на двоих. А Лекс любит спать один. И чтоб укрыться одеялом с головой, чтоб один нос торчал. А Олли укрывается только по пояс. И Лекс теперь соответственно тоже.
Юный Лутор чувствует, как в нем начинает расти раздражение. Вот какого папа разрешил ему остаться на ночь? Что, старый хрен, думаешь я тут побыстрячку все квиновские фамильные тайны вызнаю и тебе принесу на блюдечке? А хрен тебе! И мне хрен. Оливеров. Вон как раз в ногу упирается. Еще и горячим дыханием прям по затылку. Нет, так спать нельзя.
Лекс снова вздыхает. На этот раз громче. Кажется, Олли что-то почувствовал: стиснул так, что ребра того и гляди затрещат. И одеяло ногою стянул еще ниже. Зараза!
Лекс решительно выпутывается из квиновского захвата.
– Ты куда? – рука уже привычно сжимает запястье.
– В туалет, – недовольно бурчит Лутор. – Что, нельзя?
– В туалет можно, – хватка на руке слабеет. – И сразу назад.
«Да счаз! – мысленно огрызается Лутор. – Спешу и падаю».
Хотя это даже приятно, когда кто-то в тебе так нуждается. Когда ты нужен кому-то. Хотя бы вот так. Значит, ты не совсем пропащий. Не совсем еще Лутор. Если ты кому-нибудь нужен.
Это очень приятно, соглашается сам с собой Лекс. Тогда откуда взялось это странное чувство, почти иррациональная уверенность, что где-то он таки повернул не туда? И с каждым проявлением квиновской заботы всё дальше удаляется от нужного поворота…

***
Олли раздраженно откидывается на подушку: за восемь лет Лекс так и не привык спать вдвоем. По-прежнему так и норовит слинять по холодку. То в туалет, то домашку доделать, теперь вот рабочие проекты пошли. А Олли вынужден крутиться в противной холодной постели. Один. И гадать заснет/не заснет. Но самое противное, когда на грани сна порой выныривают из подсознания картинки, будто воспоминания из прежней жизни, где Лекс сам жмется к нему, льнет к любимому телу. Вот только в этих бредовых полуснах Оли почему-то брюнет.
К черту! И сны, и прически.
– И Луторов сейчас туда же пошлю, – бурчит он под нос. А затем уже громче: – Ты спать сегодня думаешь?
Буквально через пару секунд Лекс возникает в дверном проеме. Но ближе не подходит, боится, гаденыш, что Квин затащит его в постель силой.
– А ты что не спишь до сих пор? – белесые брови озабоченно хмурятся. – Может, тебе чаю? Ну, того с липой. Тебе вроде в прошлый раз понравилось.
– Мне понравилось, когда в прошлый раз мы в кои-то веки заснули вместе.
– Там пару страниц осталось. Ты же знаешь, как важен для нас этот проект…
– Вот пусть отец им и занимается. На пару с Брайаником.
– У них и без того дел хватает, – в луторовском голосе сплошное долготерпение, как ему еще не надоело, Ол вот, к примеру, уже устал его слушать.
– Так поручи проект Лейн. За что-то же мы платим твоей секретарше!
– Ло – замечательный секретарь. Но к этой информации у нее доступа нет, – Лекс все же решается подойти поближе. Гладит блондинистые вихры, будто мамаша дитя неразумное. – Потерпи, лапа, там немножко сталось. Я всё же велю Констану принести тебе чаю.
Как только Лекс скрывается в кабинете, Олли со всей дури лупит кулаком по подушке. У чертова Лутора одни бумажки на уме! Неудивительно, что отец не возражает против любовника сына: он же в Лексе родственную душу обрел. Оба на цифрах помешаны. Для обоих правление миром – это просто котировка их власти. Просто показатель, еще одна цифра. Они на мир смотрят сквозь биржевые сводки.
Вот с Олли всё не так. Он косится на композитный лук азиатских пеших лучников, обманчиво мирно висящий на стене. Вот это оружие для Ола, да. Вот это по нему. Когда жертва видна на кончике стрелы. Когда чувствуешь ее пульс. Когда ваши сердца бьются в унисон. И между двумя ударами сердца надо успеть спустить тетиву. Вот это охота. Вот это победа. Вот это трофеи!
А эти двое сражаются цифрами, бумажные черви. Всё-то им нужно рассчитать. Соразмерить. Учесть. Спланировать. А как же азарт погони? А где борьба? И ловля на живца.
Олли чувствует, как по телу пробегает сладкая дрожь. Как всегда при мысли об охоте. Сладкая горячая дрожжжжь. Сладострастная жгучая нега. Рука сама собою ныряет под одеяло. И замирает на члене поверх пижамных штанов. Он что, должен дрочить себе, как какой-то школьник-ботаник, в то время, как за стенкой мается дурью здоровый любовник? Да какой же он Квин после этого?!
Ол решительно спрыгивает с кровати. Теперь уже он замирает в дверном проеме: Лекс так соблазнительно склонился над столом, будто предчувствовал его приход. Ол предвкушающе облизывается. Ну так вот он я.
На грани сознания мелькает мысль, что отец будет недоволен, если он опять сорвет Лексу сроки. Мелькает и тут же посылается на хрен. На хрен Оливера, да. Лекс что-нибудь придумает со сроками, он у нас такой сообразительный мальчик. Так любит свои цифры.
Цифры, цифры, цифры… Оливер скоро сам рехнется с этими арифметиками. Вот сегодня, например, целый день крутилась в голове сегодняшняя дата. Одиннадцатое декабря. Почему-то казалось очень важным, что именно одиннадцатое. И именно декабря. И непременно сегодня. Может, он какой их с Лексом юбилей пропустил? А, пофиг. Олли с довольной усмешкой распутывает завязку пижамных брюк. Будем считать, что одиннадцатое декабря – это просто символ сегодняшних одиннадцати оргазмов.

А передовицу «Дэйли-Плэнет» 11 декабря 2001 года украшала фотография Квина-младшего в обнимку с Лутором-младшим под заголовком «Наследник мультимиллиардной компании Оливер Квин посетил ежегодный Бал тюльпанов со своим официальным бой-френдом Александром Лутором Третьим…»
И это было первое, что увидел Кларк Кент, выбравшись наконец-то из-под завалов амбара.