Работа на дом – 10

[d-night]

Название: Работа на дом
Сиквел к «Да это ж сенсация, мать вашу!»
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Лекс/Кларк
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Рейтинг: NC-21 (за упоминание событий предыдущей части)
Жанр: AU, ангст, экшен
Warning: будет нецензурная лексика – впрочем, как всегда.
Саммари: совсем мы об Олли забыли. А Лекс забыл?


Лекс скидывает кепку и устало прислоняется к двери.
– Ну, как прошло свидание? – угрюмо интересуется Кларк, настороженно зыркая на любовника из-под челки.
Зеленое чувство вины сливается на задворках сознания с красной мутью ревности – и жжет желтым ядом. Выжигает нутро дотла. Хочется проблеваться желтой желчью – и забыть всё, как страшный сон. И Эджа, и ревность, и эту усталость в любимых глазах.
Не от меня ли ты так устал, милый?
– Спасательная операция по вытаскиванию твоей задницы из дерьма прошла неплохо, – хмыкает Лекс. И тянется за чашкой. Чаю мне, чаю!
– Где были?
– А ты не следил? Ай-яй-ай! Как же так? Упущение, милый.
Кларк кривится, но перемалчивает.
Лекс споласкивает чашку кипятком, насыпает заварку. Осторожно косится на любовника. М-да, что-то бедняга совсем с лица спал. Такого пинать – не то что не интересно, даже стыдно как-то.
– Да ладно, выдохни. Что я, дурак, по-твоему – на реальное свидание с Эджем переться? Мы были на ипподроме. Людей до фига. Папарацци тоже хватает. Но самое главное: Эдж ведь у нас заядлый лошадник. Он о моем присутствии вспомнил, только когда я ему на прощание руку подал.
Кларк впивается в любимого взглядом, полным испуганной надежды.
– И наедине?.. Совсем?..
Лекс снова вздыхает.
– Горе ты мое. Ревнивое. Я ж сказал: выдохни. Это плохая реклама не только для твоего отца. Думаешь, Эджу накануне выборов нужны заголовки про L`amour de Trois?
– Чего?
– И чему тебя только в университете учат? L`amour de Trois – любовь втроем. Групповуха по-французски.
– Не, такого в универе не… Что ты! – отчаянно замотал головою Кларк.
Заметив в голосе любовника панические нотки, Лекс вдруг отставляет чашку, так и не залив чай кипятком.
– Нет, говоришь? – Лекс заинтересованно облизнулся. – А хотелось бы?
– Групповухой? Ах ты ж гад! Я знал! Я так и знал, что меня тебе мало… Пф… Хм… Фффф…
Поток возмущения был решительно заткнут. Угу, поцелуем. Лучший способ остановить Кларкову истерику. Лекс уже не раз проверял. Заткнуть рот. Втянуть губами протесты. Вместе с воздухом. Вместе с дыханием. Вместе с языком. Позволить ему похозяйничать во рту. Так, слегка. Немножко… И выпихнуть вон! Ворваться к нему в рот, как к себе домой. Хотя… Это ведь и есть твой дом, правда, Лекс?
К черту ужин! Дурацкие тарелки – прямо на пол. А на стол – Кларка. Распять своим телом. Отпечататься в нем. И выпустить коготки. Ртом вобрав в себя стон. Да, вот так, котенок! Нравятся мои метки? Мои узоры страсти – на твоей коже… Больно? А мы залижем раны… Вот только найдем в себе силы оторваться от губ… От твоих милых чудных губок… И раз уж рот свободен…
– Я не имел… в виду… кого-то третьего, Кларк… Можно и что-то…
Синие глаза затуманены страстью. Реснички недоуменно хлопают, пытаясь осознать… Не понимаешь, да?
Лекс нащупывает в опрокинутой «натюрмортной» вазочке Марты баклажан. Скажем спасибо маме. А если потом пожарить это Джонатану на завтрак… Лекс чуть не взвизгивает от восторга.
А вот у Кларка перехватывает дыхание. От страха? Да ладно, страх – это пикантная специя… Мы с тобой сейчас такое блюдо любви забацаем, Кларк…
– А точно… Может?.. Ле-е-екс!
Но заведенный Лутор уже сдергивает со своего мальчика домашние штаны.
– Да ладно тебе… Я, ты и баклажан… Это ж такой…
– Разврат!
– Вот! Точно! Развратный… разврат… на троих… Ну давай! Измена с Эджем – это ж банально… Вот с баклажаном…
Головка баклажана уперлась в промежность. Помассировала. Скользнула по ягодицам…
– Переста-ах! Ооо… Давай… бана… А-а-а! а-а-ально…
– Анально? Ну конечно!
– Не-е-е… Ай! Банально! Давай банально…
Лекс вдруг замирает:
– С Эджем, что ли? Хочешь ему позвонить? Пригласить на поздний ужин?
Угу, отделать на отбивную. И прикопать объедки в садочке… Да лучше мы сами весь сад поимеем! Давай, покажи на что мы способны! Там еще тыквочка продолговатая куда-то закатилась…
Чертов внутренний голос! Ну конечно, у него-то задницы нету…
А кто говорил, что я сам – одна большая задница? Да ладно тебе… Французская любовь – это так романтично, хи-хи-хи…
– Может?..
Лекс умильно складывает бровки домиком:
– Ну давай хоть попробуем, а? Ну, не сможешь – и ладно…
– И что… что мне за это… будет?
Лекс предвкушающее облизывается:
– А что хочешь?
– Губки – это ты сейчас хорошо… облизал… Вовремя, я бы сказал…
Лекс усмехается. И подносит к губам баклажан. Язычок очерчивает спираль… нежно и долго целует головку… не сводя маслянистого взгляда с задыхающегося Кларка… Губы обхватывают фиолетовую кожицу… пока ладонь обхватывает член Кларка…
И тут Лекс, дернувшись всем телом, отскакивает от Кларка на пару метров.
– Блядь! Я ж из-за тебя, скотина, импотентом стану!
Кларк недоуменно поворачивается к дверям… и всё-таки не сдерживает испуганного вскрика.
– Ол! Ты как?.. Ты зачем?.. А давно…
Судя по внушительной выпуклости в штанах – достаточно долго. Господи, а мама еще говорила, что собирается Олу на завтрак его любимые баклажанные оладушки готовить…
– Ол…
– А со мной вы так никогда не играете, – в голосе парня звенит детская обида.
И слава богу!
– Ну, понимаешь… Это не совсем игра…
– И еще у меня… Вот, – Ол с обидой ткнул пальцем на обтянутый тканью штанов стояк. – С чего это он?
В кухне запала мертвая тишина. Кларку хотелось удавиться – чтоб Лексу стало стыдно. Лексу хотелось придушить пацана – чтоб больше не выпрыгивал, как чертик из табакерки. Олу тоже хотелось – но чего, он и сам не понимает…
Лекс приходит в себя первым.
– Ну, я пойду… В сад. Чаю попью, – Лутор хватает со стола пустую чашку с сухой заваркой на дне. – А ты тут пока расскажи Олу о пестиках и тычинках. Только не перепутай с лекцией «откуда берутся дети» – это немного другой… ремикс одной и той же песни, скажем так. О, точно! Заодно о сексуальной ориентации малышу растолкуешь.
– Лекс! – испуганно дергается Кларк. И глаза у него сейчас в диаметре побольше баклажанов.
Лекс быстренько юркает за дверь.
– Давай, Кларк. Я в тебя верю.

Лекс мужественно торчит во дворе до самого прихода старших Кентов. Меряет веранду вдоль и поперек, закутавшись в плед, которым обычно застилают диван-качели. Время от времени, забывшись, подносит ко рту пустую чашку. После чего принимается матюкать Ола с новой силой. Ну что у пацана за манечка шпионить за ними? Лучше бы вон Discovery смотрел. Заодно умные дядьки б разъяснили парню об инстинкте размножения.
Лекс грустно вздыхает. Кларк при всех своих талантах на умного дядьку в этом вопросе ну никак не тянет. Он же при слове «минет» до сих пор краснеет. Ох, чувствует Лекс что он там сейчас пацану наобъясняет! Хорошо, если тот импотентом не останется…
В десятом часу наконец-то возвращается Марта с муженьком. Опять в какую-то оперу ходили. Что-то зачастили они туда в последнее время. И Джонатан по этому поводу совсем ворчать перестал. Лекс носом чует тут какой-то подвох. Но он замерз, устал и дико хочет чаю. Поэтому вместо того, чтоб нападать на родителей Кларка с каверзными вопросами, просто просачивается в дом, прикрываясь Мартой, как ширмой. И сразу кидается к чайнику.
А через минуту мимо него проносится Джонатан – к бутылке. И ворчит что-то о том, что вот так, мол, и становятся нормальные пацаны «гомиками». Лекс просто пропускает ворчанье мимо ушей. Он часто пропускает ворчанье Джонатана мимо ушей. Если бы еще мимо сердца…
Ну вот правда, как стал «гомиком» нормальный парень Оливер Квин? Опять тлетворное влияние Луторов? Или он всё же таким всегда был? Ну, в глубине души… У Квинов есть душа? В школе вроде была. До выпускного класса. До самых садовых ножниц…
Лекс мрачно хмыкает. Гейство – замена душе? Про Кларка, к примеру, такого не скажешь. А про него и Квина? Может, у них всё же есть что-то общее… Гейство вместо души.
Лутор раздраженно швыряет чашку в мойку. Не разбилась. Вот и хорошо. Марта б расстроилась. А Джонатан опять завел бы песнь о Нахлебнике.
Сегодня Лекс долго трет голову в душе. Будто стараясь вымыть из нее дурацкие мысли. Потом долго дрочит, чтоб снять напряжение тяжелого дня. Дрочит остервенело и зло. Будто это и вправду может помочь. И прямо так, не одеваясь, ныряет к Кларку под одеяло. Пролазит под горячую руку. Утыкается в подмышку, прислушиваясь к сонному стуку любимого сердца.
Потому что это единственное – что и вправду может помочь.

«Утро начинается с рассвета», – так в детстве мама говорила Лексу. Сегодняшнее утро Лекса началось с кошмара.
С Ола.
С Ола в их спальне.
С Ола в их спальне с утренним стояком.
Лекс бы прибил гада, но сбоку из-под одеяла как раз вынырнул заспанный Кларк, а убивать при свидетелях… Не по-луторовски, в общем. Пришлось изображать из себя миротворца.
– Что опять не так, Олли?
– Оно… опять…
– А что, разве дядя Кларк не объяснил тебе вчера, что с этим нужно делать?
– Он не успел. Оно само прошло. А сегодня… вот…
Лекс привычно стискивает зубы. Привычно покрывает Ола матом. Потом на всякий случай покрывает матом Джонатана: так, за компанию. Ну и чтоб потом не отвлекаться. И начинает объяснять пацану «про пестики и тычинки».
– Вот это, Ол – обычный утренний стояк. И переживать по этому поводу тебе абсолютно не стоит. Переживать стоило бы – если б стояка у тебя не было. Вот тогда мы б водили тебя к сексопатологам, тратили бы деньги на «виагру» и всё такое. А теперь мы потратим сэкономленные деньги на мороженое для тебя и, – быстрый уничижительный взгляд на Кларка, – новое масло для Кларка. Чувствую я, оно ему скоро пригодится.
– А…
– Стояк – это такая реакция организма, Ол. Нормальная, здоровая реакция. Как голод. Или желание справить нужду. Только немного иного свойства. Стояк появляется, когда ты возбужден. Но возбуждение это определенного свойства. То есть когда ты смотришь футбол, ты тоже возбужден, но стояка не возникает. А вот когда ты видишь красивых людей… голых… играющих в определенные игры… Это заводит тебя вот так.
– Но сегодня я не видел…
– Слава богу. Хоть сегодня не подглядывал, – бурчит Лекс себе под нос. И деланно оптимистично продолжает: – Поэтому это и называется «утренний стояк». Он бывает со сна. Во сне ты что-то увидел… этакое… сексуальное… Мозг, возможно, даже не обратил на это внимание, сразу всё забыл. Но тело отреагировать успело. И вот результат. Но это нормальная реакция, это у всех бывает, – Лекс ободряюще хлопает Ола… по локтю.
– Но сегодня оно… болит…
– Всё?
– Яички, – признается шепотом Ол.
– Это от неудовлетворения. Когда ты долго не ешь – желудок тоже болит от голода.
– И чем его кормить?
– В душ сходи. В холодный. Самое то для тебя сейчас. Заодно умоешься там, зубы почистишь. Давай-давай, пока дядя Джонатан не проснулся. А то потом займет ванную на полдня. Ему ж по фиг, что некоторым на работу надо к определенному часу.
Ол выскакивает из спальни почти бегом. Наверно, и впрямь яйца сильно болят. Или скорей непривычно. Лексу почти жаль пацана. Ну да ладно, холодный душ еще никого не подводил.
– Спасибо, – шепчет откуда-то из-под одеяла пурпурно красный Кларк.
– А с тобой, сексуальный воспитатель, мы вечером поговорим, – Лекс укоризненно качает головою. – Провалил ты миссию, провалил. А ведь я в тебя верил…

Вечером по дороге с работы Лекс покупает Олу сборник программ Discovery.

Но лучше б он купил ему аспирин.
– Ол заболел, – мрачно сообщает Кларк прямо с порога.
Лекс для начала всё же раздевается. Относит диск на полку у телевизора. Проходит на кухню. Наученный горьким опытом заранее заваривает чай. И только потом задает вопрос, которого так ждет от него Кларк.
– И что с нашим «золотым» ребенком?
– Простуда. Под холодным душем перекупался. У него теперь кашель, насморк, голова болит…
– Врача вызывали? – прерывает Лекс поток жалоб.
– Мамина знакомая заезжала.
– Что сказала? Жить будет?
– Сказала, через недельку пройдет.
– Так в чем проблема?
– Это всё ты со своими советами! – взрывается Кларк. – Холодный душ! Холодный душ! Ты б ему еще кастрацию предложил!
– Я бы предложил, – шипит в ответ Лутор. – Вот как раз я бы и предложил. Потому что в отличие от тебя – я никогда не был Квину другом! И я не собираюсь учить его как правильно дрочить, мать твою! Это ты должен был сделать. Еще вчера! Но ты в очередной раз сунул голову в песок… А теперь жалуешься, что в этот песок успела сходить по нужде соседская кошечка.
Кларк отшатывается, словно от удара. В какой-то мере так оно и есть. Словесные удары – дуэль по-луторовски. Именно так они валят врагов – Эдж был прав. Более сильных противников Луторы побеждают словами.
Потому что как никто знают, что слова – зачастую больнее ударов.
Лекс резко отворачивается. Черт! Он спустил своего зверя с поводка. И тот цапнул Кларка. До кости – судя по взгляду любимого. И теперь зверь довольно урчит. Пока сердце скулит от вины.
Но Лекс привык идти до конца.
– Кларк, я люблю тебя. Но я никогда не любил Оливера Квина. Тем не менее я согласился принять его в нашем доме… Может, я и не плачу за аренду – но это и мой дом тоже. Ты сделал его моим, введя меня в этот дом. Ты сказал: это мой дом и моя семья. И я тебе поверил. Я верил, что это место, где меня никогда не подставят. Но потом ты привел сюда Квина… Я не буду попрекать тебя этим. Я никогда никого не попрекал в том, на что сам соглашался. Я подписался на это, и это не твоя вина. Теперь уже поздно лить из пустого в порожнее, укоряя друг друга старыми решениями. Мы так решили и точка. Это тот случай, когда говорят сейчас или умолкают навеки. Я перемолчал – и теперь расхлебываю. С Квином вот сексуальное воспитание обсуждаю. Поверь, это достойная кара за мое малодушие. А еще это хороший урок. Не перемалчивать впредь. Поэтому я и скажу тебе… прямо сейчас… то, что, наверное, давно стоило бы сказать…
Лекс делает шумный глоток. Остывший чай горчит. Но жестокие слова еще горше:
– Когда мы брали Ола в наш дом, я предупреждал тебя, что это большая ответственность. Но ты вел себя, как маленький мальчик, который хочет щенка. Клялся и божился, что будешь выгуливать его дважды в день. Дерьмо за ним убирать. Блох вычесывать. И, наверно, ты искренне верил тогда в свои обещания, – Лекс поднимает голову и впивается в Кларка тяжелым взглядом: – Но ты не справляешься, Кларк. Его обучением занимается Марта. Хоть и закончила школу на тридцать лет раньше тебя. Из городских дыр его отлавливаю я. Хотя я б, наоборот, с большим удовольствием запихнул бы его в какую дыру поглубже. Кормит его Марта. О сексе рассказываю я. А где в этой схеме ты, Кларк? В чем твоя лепта? Почему ты пытаешься переложить на меня свои обязанности? Разве я заставляю тебя возиться с мистером Крайти, когда он болен? Я хоть раз отправил тебя за кошачьим кормом? Когда он заблевал полкухни, разве я просил тебя помочь мне с уборкой? Почему же тогда ты навязываешь мне Ола? А когда я пытаюсь помочь – упрекаешь, что помогаю не так. Тогда делай так, Кларк! Только делай, пожалуйста, сам!
С каждым новым обвинением Кларк пятится всё дальше и дальше. Пока не утыкается в стену.
– Я… Прости, я… – Кларк беспомощно закусывает губу. – Извини, мне надо пройтись. Да… Прости…
Лекс обреченно хватается за голову. У его вечернего чая соленый привкус беды.

Следующие четыре дня Кларк буквально не отходит от Ола. Он носится с ним так, как ни одна кошка не носится со своим котенком. Может, это чувство вины. Может, в нем проснулась ответственность.
А, может, он просто хочет доказать Лексу, что тот не прав.
На пятый день осунувшаяся от беспокойства Марта силком утаскивает сына спать. Будь ты хоть трижды суперчеловек, но долго без сна не может ни одно живое существо. Поэтому Марта настаивает. И Кларк сдается.
По иронии судьбы именно в эту ночь у Ола случается криз.

Лекс вовсе не собирался проверять, как там маленькая зараза. В буквальном смысле – зараза. С ним теперь и одним воздухом дышать-то опасно. Так что нет, он даже и не думал к нему заходить. Так, проходил просто мимо… Воды попить хотел. Да, точно. Ну и что, что кухня в другой стороне? Он хотел воды из-под крана! А тут эти всхлипы…
Олу было очень плохо. А еще страшно. Очень-очень. Он болел впервые в жизни. К тому же, выращенный в тепличных условиях, Ол плохо ориентировался в житейских мелочах. Для него эта болезнь совсем не была обычной простудой.
Наверно, всё дело в том, что простые дети сталкиваются с болячками с первых дней жизни. С молоком матери впитывают, можно сказать. Вместе с иммунитетом от кори и коклюша они получают иммунитет от страха.
У Ола не было детства. Ни кори, ни коклюша. Только телепередачи Джонатана и сериалы Марты. А в них даже банальный грипп сопровождался страшной агонией. Поэтому столкнувшись с болезнью в реальной жизни Ол испугался. И все заверения Кентов – что вот-вот и «тебе, малыш, станет лучше» – пока что никаких подтверждений не находили. Несмотря на всю умильность Мартиной улыбки легче Олу не становилось. Даже наоборот.
А тут еще и Кларк его бросил. Что, надоело играться в доброго дядюшку? Или просто в глаза смотреть стыдно стало? Или не стыдно… Не молиться ж – дрыхнуть пошел. Он там спит себе сейчас преспокойно, скотина, а бедный Ол тут умирает. Совсем-совсем умирает. Один одинешенек. Никто даже за руку не подержит. Не закроет глаза прощальным поцелуем…
Всхлипы сменились отчаянными рыданиями.

Больных людей тяжело ненавидеть. И чем тяжелей болезнь – тем тяжелей ненавидеть. Лекс это ясно осознал, когда разглядел в темноте спальни жалкий рыдающий комочек. Причем рыдал он ртом – из-за заложенного носа. Весь какой-то опухший, помятый. В этом Оле ничего не было от Квина. Зато было что-то от самого Лекса. Маленького Лекса, в очередной раз брошенного на экономку, потому что «мамочка с папочкой очень заняты, сынок».
Неправда, что у мужчин нет родительского инстинкта. Просто он просыпается позже. Часам этак к двум ночи. Зато уж когда проснется…
Лекс обреченно вздохнул и, запретив себе думать, мыслить даже, – просто нырнул под одеяло.
Поначалу, заполучив наконец-то благодарного зрителя, Ол разрыдался еще горше. Но видя как недовольно нахмурился Лекс – тут же закусил губу и приказал себе дышать ровнее. И заодно прижаться поближе. Жаль, что нос не дышит – можно было бы еще уткнуться носом в шею… Нет, носом в шею просто необходимо. И руками вцепиться покрепче – чтоб уйти не вздумал. И ногою, ногою обвить его ногу – чтоб уж наверняка.
– Придушишь.
Но в ответ лишь довольное сопение. «Черт с ним», – обреченно решает Лекс. Плевать, что руку отдавил. Что от горячего дыхания в шею – мурашки по коже. И нога его тоже немного не к месту. Зато молчит. Уже слава богу!

Дежавю. Красивое слово, обозначающее, как правило, ужасную гадость. Но гадость знакомую. Вот, например, утренний стояк у Ола – разве не знакомая гадость?
– Мне надо в душ, – хрипит Ол и стыдливо пытается отодвинуться подальше.
Лекс окидывает парня сонным взглядом из-под ресниц. Вроде, ему лучше. Может, Лексов иммунитет заразен? Тьфу ты, в смысле животворящ? Во всяком случае дышит он носом. И глаза не красные. Хоть он и пытается сейчас не встречаться взглядом с Лексом. Но Олу определенно лучше.
А вот после холодного душа станет определенно хуже. И тогда Кларк точно его прибьет. Тут уже ни один Лутор отмазку придумать не сможет.
Лекс хочет тяжело вздохнуть – но вместо этого протяжно зевает. Блин, он не выспался. Опять. Он не высыпается почти неделю. Потому что Кларк уже пятую ночь не приходит в их кровать. Дернул же черт Лекса на откровения! Вот, целибатничай теперь. Куда проще было покаяться и сделать вид, что стыдно. Ну, принес бы пацану пару раз горячего чаю. И получил бы от Кларка благодарственный поцелуй… Теперь поцелуя он дождется разве что от Ола.
Кстати, об Оле.
– Никаких душей. Ты еще не окреп для душа. Тем более холодного.
– Но… он… ну, опять…
– Есть другой способ.
И Лекс решительно запускает Олу руку в штаны. Совесть еще не проснулась, значит, можно делать «утреннюю гимнастику», не отвлекаясь на посторонних. Даже на Ола можно не отвлекаться. Потому что парень, кажется, онемел от потрясения. Молча давится воздухом и закатывает глаза в экстазе.
Лекс тоже прикрывает глаза. Да, так даже лучше. Когда не видишь. Можно представить, что это Кларк. Хотя у Кларка не такой… Побольше… Потолще… Но этот – какой-то… изящный. И так удобно ложится в руку. Кларка так сразу и не обхватишь. А этот…
Лекс отрывается от Олова члена и тянется к тумбочке. Масло шиповника – отличная штука. Скользкая главное. И прежде чем Ол умудряется выудить из мозга хоть одно слово протеста из-за расставания с рукою Лекса – рука уже снова ныряет в штаны.
На этот раз всё даже лучше. Легче. Проще. Глаже. Лекс снова прикрывает глаза. И понимает, что это он зря. Богатое профессиональное воображение тут же рисует ему всё, что скрыто одеялом. Зато ощущается рукой. И буквально отпечатывается в мозгу.
Вот здесь у него волоски. У самого основания. Мягкие. Щекочут.
Вот здесь член немного загибается вверх.
Вот тут набухшая венка. Одна из многих… Но самая толстая… Приятно дразнит ладошку. А еще эта вена очень уж уютно ложится в линию жизни на Лексовой ладони. Будто две эти линии на их телах – грани конструктора. Детского. Но на всю жизнь… Лекс невольно задерживается на венке дольше. Массирует ствол. И подымается выше.
Вот она – крайняя плоть. Как бархат. Как хренов бархат. Розовый? Или другого оттенка? Какого цвета член его школьного недруга? Лекс вдруг понимает, что ему просто необходимо это узнать. Вот прямо сейчас. Пока рука не дошла до головки. И в порыве какого-то отчаянного безумия он откидывает одеяло. Резко распахивает глаза…
Бежевый. Розовато-бежевый. С яркой кораллово-розовой головкой. Блестящей от смазки.
Лекс видит всё. Четко и ясно видит всё. От впадинки уретры до пресловутых волосков. Блондинистых волосков у самого основания. Лекс видит и чувствует. Как дрожит член в его руках… Как сочится смазкой головка… Как напрягаются бедра…
И как Ол кончает.

– Вот теперь можешь идти в душ. Только в теплый. И постель потом поменяешь. А то еще Марта увидит… Эй, ты чего? Онемел что ли от счастья?
Знал бы, что этим кончится – Лекс и на минет бы не поскупился.
– Ты… Ты сейчас…
– Это называется «дрочить». Все парни делают это.
– О боже!
– А вот Бог, если верить священникам, этого как раз не делает. И это очень странно, если уж мы сделаны по его образу и подобию… И если уж всё в природе имеет свое предназначение… То есть получается у Бога есть член. Член этот способен испытывать удовольствие. Но Бог им не пользуется. Хм, – Лекс поспешил заткнуться. Потому что Ол слушал с таким восторгом – с каким никогда не слушал Марту.
Господи, о чем он толкует пацану? А если он потом к маме-Кент за разъяснениями полезет? Или, не приведи Господь, к Кларку… Лекса аж передернуло от такой альтернативы.
– Так, хватит с тебя религиозных дискуссий. А ну марш в душ. И, Ол, – окликает Лекс парня уже в дверях, – не говори никому как именно я учил тебя дрочить.
– Это будет наша маленькая тайна? – Олли просто светится от счастья.
А вот Лекс вдруг мрачнеет, как туча. Из голоса разом пропадает вся легкость и беззаботность. Только шипящее предостережение змеи:
– Просто не говори.

Лекс успевает допить вторую чашку чая, когда Кларк наконец-то спускается к завтраку. Кент тоже светится от счастья. «Тоже подрочил с утра?» – цинично язвит про себя Лекс. Он немного ревнует. За всё то время, что они вместе, только он мог вызвать на губах любимого такую улыбку.
А теперь ее вызывает Ол.
– Ему уже лучше! Покашливает немного, но нос не заложен. И вообще! Ну ты прикинь!
– Рад за него, – бурчит Лутор, злобно вгрызаясь в яблоко.
– Да ладно тебе, – снисходительно усмехается Кларк. И хитро щурится: – Я знаю, что ты просидел с ним всю ночь.
«Пролежал», – хочет поправить Лекс, но кусок яблока вдруг встает ему поперек горла.
– Кхм… Гм… Хххы… Откуда?
– Он рассказал.
«Прибью заразу».
– Это так мило с твоей стороны.
«Ага, всё-таки про утро не знает», – Лекс позволяет себе выдохнуть.
– Я вообще… милый…
«Особенно, когда отосплюсь и соображать начинаю».
– Угу. Очень милый.
Кларк медленно перегибается через стол. Слизывает малюсенькую яблочную дольку с краешка Лексовых губ. И накрывает его рот своим.
«Ага, благодарственный поцелуй. Наконец-то».
Лекс ныряет в поцелуй, как в омут. И будто слюна – цунами. И его вдруг сносит. Накрывает. Штормит.
– Я соскучился, – шепчет Кларк.
– А я без тебя просто рехнулся.
«Вон, уже Олли дрочу по утрам. Что это, как не признак сумасшествия?»
– Сейчас родители спустятся…
– Мне на работу пора…
И снова – объятие губ. Смешение дыхание. Слияние сердец. В унисон. Вся жизнь – в унисон…
– Вечером, – наконец отодвигается Лекс. – Мне правда надо в редакцию.
– Не задерживайся сегодня.
– Да ни за что на свете.

Если разобраться школьные спектакли – неплохая вещь. Во всяком случае, здесь нет напряга. Фоткаешь счастливых родителей – и не ждешь удара в спину.
А еще сюда можно прийти всей семьей. То есть вместе с семейным клонированным довеском. Это идея Лоис. И Лекс ей это еще припомнит.
– Парню нужно общение. Социально-культурная адаптация. Нельзя всё время держать его взаперти. Вспомните, что с ним было, когда он случайно выбрался на улицу. Просто на улицу! Тут же умудрился влезть в неприятности! – «И Лекса в них втянуть». – Ему необходимы элементарные социальные навыки.
– Ну, я даже не знаю, – тянет Кларк. – А вдруг его кто-то узнает? Он слишком вырос… Уже не ребенок…
– Вот-вот, уже не ребенок. А ведет себя как дитя. Такое поведение кидается в глаза. Нужно с этим что-то делать. А на счет внешности… Пфф, Кларк, это же средняя школа. Да еще на окраине. Вряд ли кто-то из местных школьников был знаком с миллиардером Оливером Квином.
– Они могли видеть его в газетах…
– Газеты и телик – это не то же, что и живое общение. Ты даже не представляешь как камера изменяет людей. Я тебе это как журналист говорю! Давай соглашайся. Это твой последний шанс. Или будишь выводить его в свет сам. Без моей и Лексовой поддержки.
Лексовой поддержки?! Да с какой это радости? То есть гадости? То есть… Не согласен он, в общем. Лекс уже открыл было рот, чтобы высказать зарвавшейся нахалке всё, что он о ней думает – и наткнулся на взгляд Кларка. Ути, мой щеночек! Какие у нас глазки! Как они на нас смотрят… И Лекс понял, что «поддерживать» всё-таки придется.
Хотя особо напрягаться не пришлось. Ол вел себя образцово. Этакий пай-мальчик. Не крутился. Не лез с вопросами. А главное – фотографировать не мешал. Так что Лекс спокойно занимался любимым делом, Лоис щебетала с теткой, Ол ел попкорн, а Кларк улыбался горделивой улыбкой отца семейства. Семейная идиллия, мать вашу.
И всё-таки Лекс был рад. Потому что всё и впрямь было по-семейному. Тихо. Благочинно. Уютно так. Лекс даже как-то размяк.
И после школьного спектакля позволил затащить себя на аттракционы.

В этом разговоре тоже виновата была Лоис. Она вообще весь этот вечер была виноватая. Во всем. Но в этом – особенно. Плевать, что разговор о семейном психологе завел Кларк. Виновата всё равно была Лоис.
– Ну ты пойми, Кларк, в детстве мы сознательно культивируем некоторые дисфункции, потому что считаем их необходимыми для нашего выживания. Все наши «взрослые» предпочтения формируются в пубертатный период. И вообще…
– То есть я пошел в футболисты, потому что в детстве родители не купили мне настольный футбол, и теперь я стремлюсь это компенсировать?
– Ну, что-то вроде…
– А Лекс живет со мной, потому что в школе был влюблен в капитана футбольной команды? – хитро улыбается Кент.
Лоис становится в боевую стойку… Но тут вдруг вмешивается Лекс.
– По-моему, пора вытащить Ола с этой карусели, пока он не проблевался.
Кларк тут же кидается к аттракциону. А Лоис впивается в Лекса испытывающим взглядом. Рентгеновским просто.
– Не понравился вопрос, Лекс? Или… ответ…
– Хочешь газировки, Лоис? Я принесу, – и Лутор стремительно ныряет в толпу.
Возвращается он уже спокойным и собранным. Чертовски спокойным и дьявольски собранным. Он снова в маске. Он нечитаем. Непроницаем. Никто никогда не догадается…
– Капитаном школьной футбольной команды был Оливер, да? – задумчиво интересуется Лоис, разглядывая носки своих туфель.