Работа на дом - 6

[d-night]

Прода маленькая, но зато растет в «арифметической прогрессии»

Название: Работа на дом
Сиквел к «Да это ж сенсация, мать вашу!»
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Лекс/Кларк
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Рейтинг: NC-21 (за упоминание событий предыдущей части)
Жанр: AU, ангст, экшен
Warning: будет нецензурная лексика – впрочем, как всегда.
Саммари: у них всё было почти хорошо. Пока Кларк не притащил домой работу на дом…


Вы когда-нибудь задумывались, сколько всякой ерунды можно вычитать в модных журналах, ожидая консультации дантиста? Когда со скуки читаешь всё подряд. Даже женские журналы и религиозные брошюрки. Потом тебе, конечно, становится стыдно за такое «всеядие», но «ниспосланные» знания уже не вытравить ничем. Например, ту дурацкую статью, в которой какой-то шовинист писал о проблемах брака.
«Чтобы сохранить распадающийся брак и удержать мужчину, в котором они – по их мнению – всё еще нуждаются, многие женщины решаются завести ребенка. Первого, второго – не суть важно. Важно лишь то, что ребенок здесь из следствия любви становится ее причиной. И такое нарушение природных, естественных, причинно-следственных связей влечет за собой в будущем настоящие "стихийные бедствия" для такой семьи…»
Какая чушь. Это Лекс тогда так подумал. Основываясь исключительно на собственном опыте: его семье от второго ребенка было ни жарко, ни холодно. Ну вот просто фиолетово. К тому же это, кажется, была идея отца, а не любимой мамочки.
Мамуля делала карьеру, не до детей ей было. Так что когда она, споткнувшись от волнения, загремела перед присяжными и потеряла ребенка чуть ли не в зале суда… кажется, она не очень расстроилась. Даже наоборот – ведь тот процесс она выиграла. Ну, а вы, будь присяжным, смогли б не поверить в правоту женщины, которая ради этого процесса, можно сказать, ребенка своего не пожалела? («Дэйли-Плэнет» ее тогда, помнится, со жрицей вуду сравнил: принесла в жертву свою плоть и кровь – ради победы над врагом)
Воспоминания грустные, конечно. Но у Лекса почему-то вызывают усмешку. Горькую, но усмешку. Как рыдали присяжные, когда мать вышла толкать свою заключительную речь на второй день после выкидыша. Вся такая бледная, без малейшего следа косметики… Зато с дикой убежденностью в глазах. Да и не хотела она этого малыша – это Лекс уже тогда хорошо понимал. Именно глядя на мать после выкидыша маленький Александр и понял истинное значение выражения «разрешилась от бремени».
Нет, с выкидышем их семье даже повезло – как бы жестоко это не звучало. Но общее горе пусть ненадолго, но сблизило родителей. И заставило больше ценить оставшегося сына.
Вот только время залечило раны – и всё пошло по-старому.
С Кларком всё по-другому. Напрасно Лекс надеялся, что через пару недель любовника попустит. Что со временем ему надоест играть в «мамочку». О нет! Это же Кларк. Упрямый, как стадо бизонов. Его не то что не попускает – он только больше в раж входит. Да еще и Лекса за собою затащить хочет.
Вот именно это и бесит Лутора больше всего – иррациональная уверенность Кларка, что весь этот театр абсурда, в который превратилась их совместная жизни с появлением Олли – это всё ради Лекса. Ради Лекса, мать вашу, он притащил в дом чертова маньяка! Ради самого себя Лекс теперь ходит по родному дому крадучись. Оглядывается на каждом шагу. И тщательно запирает ванну.
А Кларк будто не замечает ничего. Или не хочет замечать. То – что еще чуть-чуть и Лекс не замечать не сможет.

Лекс взял на работе больничный. Впервые за всю свою жизнь он, по сути, прогуливает работу. Но ему нужен перерыв. Жизненно необходим. Поэтому Лекс на больничном. Пытается вылечить их с Кларком отношения. Ну, или хотя бы не угробить их окончательно.
Он даже согласился поработать в гостиной. Ну, типа, в кругу семьи. «Семья» визжала, брыкалась, хрипела – в общем, играла в «лошадок».
Лекс тоже чувствовал себя лошадью. Загнанной. В угол. Или просто – до одури. Сидел на диване, поджав ноги, и даже писать не пытался. Просто смотрел, как Кларк с Олом бесятся на ковре посреди комнаты. И пытался не обращать внимания на сходство Ола со старым врагом.
А вот Кларк, кажется, и впрямь не замечает. Ведет себя с ним, как с любым другим мальчишкой. Как с теми пацанами из подшефного класса, с которыми играет в футбол по воскресеньям. Он правда для него просто ребенок? И если ребенок – то чей? Кларк действительно считает его своим? Считает, что можно просто так взять в дом чужого ребенка – как кота с улицы…
Вообще, Лекс не знает, что там кажется Кларку, но он сейчас действительно напоминает заботливую мамашу. Того и гляди, начнет «сыночку» печенье с молоком в постель таскать. Лучше б он таскал в постель Лекса.
– Лекс, ну хватит сидеть там букой! Иди к нам!
– Я плохо себя чувствую, Кларк. Давайте без меня.
У вас отлично получается – без меня.
– Может, мы тебя отвлекаем? Так мы во двор пойдем…
Что толку? Всё равно он сейчас не сможет написать ни слова.
Ужасное состояние. Сюжет статьи крутится в голове – а на бумагу никак не ложится. И Лекс никак не может придумать как с этим бороться. Интересно, если побиться головой об стенку – это вытрясет из мозгов хоть одну дельную фразу?
Лучше б он не лез в писательство. Писать для кого-то – большая ответственность. Когда кто-то начинает оценивать каждое слово… Ждать каждую новую статью или запись в блоге… Ты перестаешь принадлежать самому себе. Это как добровольное рабство. Или сдача в плен.
А самое ужасное – когда тебя начинают хвалить. Потому что после этого ты начинаешь бояться – не соответствовать. И каждое слово, каждая статья или запись превращаются в испытание. Ты зависишь от своих читателей. От людей, которых никогда не видел и, наверно, никогда не увидишь. Но которые видели твою душу – через твои тексты. И теперь взяли эту душу в аренду. Точней, ты сам ее сдал. В бессрочную аренду. Чужим людям. Понадеявшись на их милосердие. И всё, что тебе теперь остается – пройти испытание достойно. Каждое новое испытание.
И молить бога, чтоб «маленькие семейные неурядицы» (про себя Лекс называет их именно так – будто стараясь самого себя убедить) не лишили тебя последней отдушины – твоего писательского дара.

– Что не так, милый? – Марта осторожно отводит со лба сына отросшую челку. – Это Лекс, да?
Конечно, это Лекс – материнское сердце не обманешь. Как и материнские глаза. Она всё видит, всё подмечает. Дрогнувший уголок губы. Прищур глаз. Вовремя приглушенную интонацию. Ее мальчики ходят по тонкому льду. И то и дело поскальзываются. Того и гляди, зады себе поотшибают.
Как бы ей хотелось подхватить. Подстраховать. Подуть на свезенную коленку. Но нет. В этот раз ее сын катается в паре не с ней. Не ей, а его партнеру – страховать ее Кларка. Вот только кто подстрахует партнера?
– Это Лекс, – мягко кивает она головой. И придвигает поближе к сыну вазочку с черничным вареньем. С Лексом этот номер обычно срабатывает. Но, кажется, Кларку больше нравится ежевичный джем.
– Спасибо, мам, мы справимся.
– Кларк, спросить совета – это не стыдно. И вовсе не значит, что ты кого-то там предаешь… То есть я хочу сказать, что тебе необязательно выкладывать мне все ваши мальчишечьи тайны. Просто поговори со мной.
– Я б лучше с Лексом поговорил, мам.
– Позвать его?
Кларк грустно смеется. Он вообще сейчас напоминает какого-то печального клоуна.
– Не получится, мам. Потому что это и есть наша проблема. Он не разговаривает со мной. То есть говорит, конечно… Какие-то фразы. Ну, типа «подай соль». Или «расслабься, малыш». Но чаще всего он говорит: «Мне надо в редакцию. Я буду поздно». И это значит, что можно смело ложиться спать: всё равно он вернется только под утро.
– Кларк, – потрясенно тянет Марта.
Ей хотелось бы утешить сына. Сказать, что это всё ерунда. Главное, что они любят друг друга. Это все видят. Невооруженным глазом. А, значит, никаких проблем. Так, недоразумение какое-то. Всё у них наладится.
Надо просто поговорить друг с другом…
– Может, всё-таки… Ну, твой отец не одобрит, конечно… Но Мэсси Стаут рассказывала об одном специалисте. Они с мужем ходили к нему, когда дело запахло разводом. Она говорит, он знаток своего дела…
– Мам, перестань. Лекс к психиатру никогда не пойдет. Он же Лутор. Они все свои душевные скелеты прячут в титановых сейфах. А ты предлагаешь ему вывернуть душу перед совершенно посторонним человеком.
Марта медленно присаживается на стул. И прячет в складках халата стиснутые кулаки.
– Знаешь, сынок, иногда перед незнакомым человеком душу вывернуть гораздо легче. Потому что в глазах родных людей мы хотим выглядеть идеалами. Ну, лучше, чем есть, понимаешь?
– Зачем? Ты же всегда говорила, что любить надо целиком. Со всеми недостатками. Если еще и перед семьей корчить из себя героя…
– Кларк, дело не в геройстве. Дело в тебе самом. Ну, то есть в каждом из нас. И в желании быть лучше нет ничего плохого. Наши родные – это наша совесть. Если мы делаем хорошие поступки ради них – это не так уж и плохо.
– Это попахивает лицемерием, мама.
Марта невольно отводит взгляд. Дурацкий юношеский максимализм! Да что ты, Кларк, еще знаешь о жизни?
Ну хорошо же, если абстрактные рассуждения до тебя не доходят – перейдем на личные примеры.
– Твой отец до сих пор не прошел тест на уровень холестерина.
– Причем здесь это? – хмурится Кларк.
– Это не от страха, что он возможно болен, – будто не замечая реплики сына продолжает Марта. – И не боязнь диеты тому причиной. Он на сладкое падким никогда не был. Да и жиры ему не особо перепадали. Они на ферме твоего деда пахали всей семьей с утра до ночи. А ели – что бог послал. Да и то не всегда. Но Джонатан до сих пор не прошел тест. Потому что любая болезнь – это слабость. Признак несовершенства, – глубокий вдох, и решительно: – А он не хочет быть слабым несовершенным отцом для тебя. Потому что ты слишком идеальный сын. А он должен тебе соответствовать. Господи, да когда мы узнали, что ты гей – я в церкви свечку поставила! Хоть какое-то пятно на этом солнце.
Глядя на ошарашенную мордашку сына, Марта тут же пытается оправдаться:
Нет-нет, мы совсем не против, ты не подумай! В том смысле, что гомосексуализм – это же не порок… То есть не болезнь… В смысле, любовь ведь от пола не зависит, правда? Лишь бы человек был хороший…
– Я слишком идеальный?
Марта прячет в ладони прикушенную губу.
– Это не твоя вина, Кларк. Просто людям… простым смертным… трудно с тобою рядом. Поневоле начинаются сравнения. Состязания. Они пытаются что-то доказать. Тебе. Себе. Окружающим. Лексу тоже приходится доказывать. Доказывать на работе – что он получил эту пресловутую должность не благодаря тебе. Доказывать твоим «золотым» друзьям – что он достоин тебя и их «высшего» общества. Доказывать людям… Что он – не Лутор. Он вынужден доказывать это даже тебе. А очень сложно доказывать, что ты сильный – признаваясь в собственной слабости.
– Значит, я должен показать ему… какую-то свою слабость?
– Нет, Кларк, – смеется Марта. – Вы же не «писюльками» в песочнице меряетесь. Не надо ничего доказывать, выискивая в себе хоть какую-нибудь, но слабость.
– Но если Лекс комплексует из-за моей силы…
– Если Лекс комплексует из-за твоей силы – тебе придется быть еще сильнее.

Лекс не пьет черный чай с лимоном. Не потому что это банально. А банально потому, что лучше чем готовила лимонный чай его мать – этот напиток не готовит никто.
Лилиан Лутор была трудоголиком, истеричкой и, наверно, немного больной. Она бросила сына из-за работы. Но перед тем как бросить она приучила Лекса к чаю. И всё время, пока была с ним, поила замечательным чаем с лимоном. Лучшим из всех, какие он только пил.
А теперь не пьет. Не хочет портить воспоминания. Перебивать давнишнее послевкусие сомнительным новым вкусом.
Поэтому с полки Лекс привычно достает зеленый саусеп. Подозрительно принюхивается. Но всё-таки тянется за чайной ложкой. И досадливо качает головой: если Джонатан не угомонится – придется покупать в пакетах. Бррр! Лекса аж передергивает. Пакетированный чай – такая гадость. Ну, если есть с чем сравнивать. Лекс, конечно, пил и из пакетиков. И даже заваривал их по два раза. Да что там говорить, с его заработками – он и на одной воде неделю, помнится, сидел. До того оголодал, что веревочку от этого самого пакетика сожрать был готов.
Но сейчас-то он не на сухом пайке. Сейчас в пакетиках нет никакой необходимости. Зато, похоже, назрела необходимость в жестяной коробке. С большим таким замком. А еще лучше с электрошокером в замочке. Интересно, хоть это отучит Джонатана рыться в его вещах?
Лекс включает чайник. Придвигает поближе чашку. И оглядывается в гостиную. Марта учит звереныша по школьной программе. Бог знает, где она раздобыла учебники. Тем более что менять их приходится едва ли не каждую неделю.
Малыш Ол оказался настоящим кладезем открытий. Лекс мрачно усмехается. Мда, пожалуй, с Кларком Марте было легче. Ну, по крайней мере, маленький криптонец не рос так быстро.
Ол подрастает каждый день миллиметров на 5-6. Ну, и остальные параметры растут в арифметической прогрессии. Хорошо, что Кенты сентиментальны – не выбросили Кларковы детские одежки. А то эта маленькая скотина ходила бы по дому голой. Впрочем, хмурится Лекс, не такой он уже и маленький. Уже.
А еще скачки роста наблюдаются при сильном волнении. Например, после смерти Джеба, когда они привезли его домой – никто особо не обратил внимания, что одежка была тогда пацану маловата. А зря. Зато теперь все в доме знают: стоит пацану разреветься – пора идти на чердак за новыми штанами.
За это открытие стоит поблагодарить Лекса. Это именно он совершил сей «прорыв в медицине». Лекс снова оглядывается на занимающуюся парочку и мысленно гладит себя по головке. Сам себя не похвалишь – никто не похвалит. Особенно Кларк. Этот только ворчит, что пора бы им и поладить. И вообще, Лекс же старший – значит, должен быть умнее. Должен идти на уступки. Счаз! Лучше он еще пару раз доведет Квина до истерики – и, глядишь, они наконец сравняются по возрасту. Может, хоть после совершеннолетия Кларк согласится отправить этого выродка куда-нибудь подальше. В смысле, позволит жить самостоятельной жизнью.
Тем более что с адаптацией проблем возникнуть не должно: с умственным развитием у пацана тоже всё в порядке. Тут даже Лекс не придерется. Еще одна «лабораторная особенность».
Генетическая память.
Это выяснилось после того, как Марта начала с ним заниматься. Сначала действительно притащила букварь. Разложила на журнальном столике какие-то развивающие игры. Карандашей цветных накупила. И уселась на диване, как на троне. Ну, и Лекс уселся. В уголке. Позаимствовал у Джонатана газету и приготовился злорадствовать.
Зря готовился. Что, малыш Александр, забыл школьные годы? Обламывать лысого очкарика Лутора было ж любимым занятием Квина! Вот и сейчас малыш Ол обломал ему удовольствие на корню. Нет, поначалу всё было нормально. Мальчик краснел, заикался, нервно облизывал губы. Но стоило ему послушать объяснение один раз… Всего один раз! И дальше он подхватывал за Мартой, как котенок – брошенный клубок. Цеплялся в знания зубами и не останавливался, пока не распутывал «клубок» до конца.
Казалось, в этом детском теле сохранились все знания взрослого Квина. И Лекс порой переживал даже, как бы Джеб своих знаний щенку не подкинул.
Просто создавалось ощущение, что Ол о них забыл. Но стоило Марте о них напомнить… Он продолжал начатые ею фразы. Дописывал за нее школьные формулы. Сам начинал поправлять, если его «домашняя учительница» сбивалась.
А после первого же занятия заявил и без того натянутому как стрела Лексу:
– А почему ты сегодня сел справа? Ты же обычно слева садился…
Школьные воспоминания полоснули по воспаленным Лексовым нервам стальными садовыми ножницами. Ну да, в школе он всегда сидел слева. За два ряда от «принца всея академии». Всё время сзади. Но в то же время достаточно близко – чтоб, к примеру, пульнуть в него жвачкой.
– С чего ты взял, Ол? – ласково спрашивает Марта, переводя недоуменный взгляд с одного на другого.
– Мне просто показалось, – смущенно пожимает плечами «ангелочек».
И несется во двор похвастаться Кларку новыми знаниями.
А Лекс в тот же вечер выносит из дома все бокалы.