Третий шанс_Клекс_№11.

[d-night]

Название: Третий шанс
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Лекс/Кларк и Морган рядом бегает…
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Жанр: хоррор (давно мечтала), экшен, ангст, hurt/comfort и уже мой любимый – AU, а отсюда – ООС Кларка. Ах да, еще deathfic – как выяснилось.
Рейтинг: NC-17
Статус: закончен
Саммари: у них остался последний шанс… Для кого-то – самый последний.

Предупреждение и Посвящение все и так помнят.


Кажется у криптонита появилась новая особенность: Кларк не может оторвать от него глаз. Буравит его взглядом. Расплавить – не расплавить? Принять решение ему мешает рука, на которую этот чертов камешек надет. Отцовская рука. На которой криптонит смотрится… неуместно. Инородно как-то. Несочетаемо.
– Что, малыш, присмирел?
Самое странное – в голосе совсем нет злорадства. Усталость только. И обреченность. Вот только – кого из нас и на что ты обрек?
Морган.
– Ты-ы-ы…
Кларк просто не может. Он еще не готов признать в своем отце – мафиозного выродка. Да разве к такому вообще можно быть готовым?
– Да я это, я. Знал бы ты, как я рад тебя видеть. А еще больше рад – что могу тебя, ну к примеру, пощупать.
Мозолистые пальцы щипают за щечку. Вроде слегка, но ощущение такое – будто наподдали хуком слева. Чертов криптонит. И проклятый Эдж.
И проклятый ты. Эджем проклятый ты.
Ну вот и определились с ролями.
– И что… о-о-о… теперь?
– За тобою должок. Мальчик мой.
– Я… нет… не твой… я не твой…
– Что не мой – я уже догадался.
Как странно падает свет: на мгновенье Кларку кажется, что Эджу больно. Физически больно. Да нет, это просто игра. Игра света. И всё, что было между старым матерым волком и на пару месяцев взбесившимся волчонком – тоже только игра. В которую они заигрались.
– Думаешь, как я узнал о силе маленьких зелененьких осколков? – губы Эджа расплываются в усмешке. Нехотя как-то расплываются. – Генетическая память – отличная штука. Кстати, у твоего папаши сильные гены. Не то что мои. Прокуренные. Пропитые. На хер ненужные никому.
– Что… с ним…
Кларк буквально выталкивает из себя слова, пытаясь сложить их в фразы. Силы уходят. Это как выжать мокрую губку. Чертов криптонит выжимает его, будто сквозь мясорубку пропускает. Зеленый криптонит и Морган Эдж.
Убийственное сочетание.
– Па… па…
– Хотел бы я быть твоим папой, Кэл. Было время, когда я твоей собакой быть был готов. Теперь-то я могу в этом признаться. К черту условности. Маски долой. Попробуем быть честными друг с другом.
Эдж вдруг наклоняется к Кларку близко-близко и тихо шепчет на ухо… отцовским голосом:
– Знаешь, а ведь я скучал по тебе. Пожалуй, ты единственный человек в моей жизни, по которому я скучал. Хотя постой – ты ж не человек, – Морган отодвигается. Стремительно и резко. – Вот черт, всё время забываю об этой досадной мелочи. Ирония судьбы. Точней, ее издевка. Ведь будь ты человеком – я б тебя удержал. Но полюбил бы я тебя-человека – вот в чем вопрос. Кстати, как думаешь, а твой дружок – он полюбил бы тебя… будь ты человеком?
Из горла Кларка вырывается сиплый стон. Всё тело будто судорогой свело. Противный пот так и норовит скатиться в глазницы. И нет сил даже чтоб утереться. До философии ли ему сейчас? Нет, этот предмет точно никогда не будет его любимым.
– Не хочешь болтать? Ну и ладно. Ну и фиг с тобою. Да и чего его время тратить? Всё равно без красного криптонита ты скучный. И как тебя луторовский щенок терпел?
Эдж подымается. Отступает на пару шагов. Любуется трофеем. И понимает, что триумфа на душе нет. Маленький гаденыш и здесь ему подгадил.
– Знаешь, я думал мне полегчает, – ворчит Эдж. Так по-джонатановски ворчит. Кларку хочется заткнуть уши – лишь бы не слышать сейчас отцовского голоса. Вот только сил осталось – лишь на дыхание. – Нет, правда. Думал: увижу тебя скрюченного у своих ног – и сразу попустит. Не помогает. Даже то, что ты трахнулся с этим щенком почти у меня на глазах… Не помогло, мать его!
Кларк в ужасе распахивает глаза. От этих слов на него накатывает почти мистический транс.
– Куку… ку…
– Да я давно из-за тебя ку-ку, – раздраженно махает рукою Эдж.
– Ку… ку… ру… за-а-а…
– А причем здесь кукуруза? – теряется Морган.
– Ты… нас… через нее?
– Вообще-то через твою подзорную трубу, мой маленький вуайерист. Но твоя фантазия – снимаю шляпу. Впрочем, фантазия у тебя всегда была будь здоров.
Эдж вдруг умолкает. И напряженно замирает.
– Знаешь, шляпы у меня нет. Но я могу снять штаны. В честь твоей фантазии, – отцовская рука нервно теребит ременную пряжку. – Ты еще не растерял свою фантазию, Кэл?
Кларк дергается и инстинктивно пытается отползти. Выходит так себе. Он просто елозит по земляному полу. Пока Эдж расстегивает пряжку.
– Па…
– Ну да, понимаю. Я б со своим стариком тоже не стал. Но ты не зацикливайся на внешнем. Ты зри в корень, так сказать.
И снимает штаны.
Из Кларка будто последний воздух выбивает. Даже в порах ничего не осталось. А всё, что осталось – просто закрыть глаза. О да, это просто. Не слушать – сложнее.
– Да ладно тебе, Кэл. Разве вы с папкой никогда не принимали вместе душ? Ну помнишь, как вы вместе споласкивались из бочки с дождевой водой после работы в поле? А как в детстве любил, чтоб папа потер тебе спинку? – Эдж снова присаживается рядом. Голос его становится хриплым. Наждачным. Возбужденным. – А помнишь, как однажды в грозу залез к родителям в постель? Проснулся утром… Мамы нет… А у папы такой любопытный бугорок в штанах торчит? И ты полез его потрогать…
Кларк испуганно распахивает глаза. Ну да, всё это он помнит. И грозу. И папин запах на подушке. И член… Розоватый и набухший…
Как сейчас – когда он практически уткнулся ему в подбородок. Почти полностью эрогированный член. Его почти родного отца.
– Не…
Нет. Не надо. Не хочу. Не делай этого. Не делай этого с нами. Не…
– Не помнишь? Ну же, Кэл, напряги шестеренки! Не настолько ты был маленьким, чтоб всё забыть. Вот папа твой, к примеру, помнит. До сих пор терзается по этому поводу: уж не потому ли сын геем стал, а? Вдруг это его голая пиписька так на тебя повлияла? Только знаешь, что я тебе скажу: нельзя так долго помнить о том – что тебя не волнует, – Морган слегка качнулся Кларку на встречу. Оставляя у него на щеке влажный след отцовской смазки. – А тебя? Тебя волнуют эти воспоминания? Хочешь еще раз потрогать этот член?
Кларк судорожно стискивает челюсти, пытаясь удержать рвотный порыв. Еще пара таких фраз – и он захлебнется собственной блевотиной.
– Ну не делай такой мученический вид! Ты же всегда любил жесткий секс!
– Секс… – покорно соглашается Кларк. – Но не тебя…
Свет снова падает на отцовское лицо как-то не так. Как-то странно. Как-то страдальчески.
– Я это уже понял, – и тянется к Кларковой руке.
Морган – это Морган, Морган, Морган, мать твою! Это не его отец! – берет обеими руками сведенною судорогою ладошку Кларка. Ласково гладит пальчики. Он сейчас так четко помнит, какими эти пальчики были в детстве. С во-о-о-от такусенькими ноготочками! Такая милая ладошка. Такая чудная ручонка. А сейчас они напоминают руки того мертвеца, на которого они со стариной Райфелом случайно натолкнулись, когда закапывали одного придурка-бухгалтера. И эти ужасные, набухшие зеленью вены. Что ж он так со своим мальчиком?
– Кэл, малыш. Я не хотел делать тебе больно. Ты первый начал. Связался с Луторами. А ведь Луторы до добра никогда не доводят. И папа твой со мной в этом вопросе полностью солидарен. А ты вцепился в него, как банный клещ. Ну что ты, дурочок? Ну зачем ты так… с нами…
– Нас… нет.
Ах так! Не хочешь по-хорошему?
– Значит, твой Лутор тоже сдохнет.
– Где… Что… ты… он…
– Валяется на твоем любимом кукурузном поле. Я решил, что там ты точно искать не станешь.
У Кларка панически расширяются зрачки. Одни черные кружки, а глаз нету. Черные – как его отчаяние.
– Но ты сможешь его забрать, – продолжает тем временем Эдж. – Верни мне должок. И можешь сходить попрощаться. Мы скажем ему, что больше в его услугах не нуждаемся, да? И пошлем его к черту, правда? А потом счастливо заживем втроем. Твоя мама останется с нами как гарантия. Порука твоей верности. Мне. Ну же, Кларк, сделай папочке приятное…
Эдж настойчиво тянет руку Кларка к своему члену. Пытается ласкать себя Кларковой ладонью.
– Ну, сожми чуток…
– Поле, – от страха Кларку даже удается сказать всё слово целиком.
– Потом, – у Моргана уже сбивается дыхание. – Вот кончу – и сразу. Вместе пойдем. Могу даже перед ним извиниться, хочешь? Приласкай меня…
– Поле… горит…
Это Эдж горит. Плавится от одних только пальцев своего мальчика. От этой школьной ручной забавы. Если б еще язычок!
– ГОРИТ!!!
Кларк срывает себе горло. Этим последним отчаянным криком. Выплескивая в нем всю боль. Весь страх. Весь ужас. Кукуруза? Кукуруза – это фигня. Если он собственноручно спалил своего парня… А вешаться – это достаточно больно?
– Что?
От крика Эдж ослабляет хватку. И юношеская рука безвольно выскальзывает из его ладони и падает на пол.
– Как горит? Мое поле?
Он сам не знает, кто в нем сейчас говорит: Морган-кукурузный мертвец или Джонатан-фермер. Но обе его сущности на секунду задыхаются от страха.
– Поле… Поле мое… Кукурузка… Все, что от меня осталось… – твердит он, как заведенный. И прям так, без штанов, кидается из сарая.
Чтоб в ужасе замереть на пороге. Сумерки уже закрасились ночными чернилами. На соседских полях сейчас темень – хоть глаз выколи. И только его – полыхает огненным заревом.
– Поле! Мое поле! – хнычет он. А где-то в глубине ему вторит Кент. – Весь урожай… Ве… ве… в-в-в…
Он вдруг хватается за сердце и оседает на пол. Пробует зацепиться рукою за косяк – но пальцы слабеют с каждой минутой. И он даже рад темноте в глазах – так он не видит погибели трудов всей своей жизни.

Когда Эдж отходит – действие криптонита начинает слабеть. Не совсем, но достаточно, чтоб Кларк отполз в дальний угол. Каждое движение отзывается тупой болью во всем теле – уж лучше б Эдж его трахнул! – но у Кларка есть стимул. У Кларка чертовски отличный стимул. Вот только подтянется еще чуть-чуть…
Из амбара он выбирается через заднее окно. И тут же кидается к полю. Сейчас кукуруза его не пугает. Не пугает тлеющая на нем одежда. Больше не пугают кукурузные стоны. И едкий дым.
Пугает время. Упущенное время. Быть может – упущенное навсегда.
– Лекс! Ле-е-екс!!! ЛЕКС, МАТЬ ЖЕ Ж ТВОЮ!
Связки огнем горят. Как горит это чертово поле. Слишком большое, чтоб изможденный криптонитом Кларк успел его оббежать. Слишком горящее – чтоб раненый Лекс сумел выбраться.
– Лекс, – рыдает Кларк, путаясь в горящих стеблях. – Ну, милый! Родной мой… Единственный… Ну пожалуйста! О Господи! Ну, любимый! Ну… Господи! Господи! Господи! НЕ-Е-ЕТ! Не бросай меня! Не так! Не сейчас! Никогда… Ты мне обещал! Ле-е-екс… Боже, за что? Не надо, Господи! Лекс!
Он потерялся в этом дыму. Угорел в этом чаду. В беспросветном чаду своего горя. Не надо, Господи. Он сам ответит. За всё ответит. Только верни. Как когда-то вернул. Верни мне его!
Или забери меня с ним…
Слезы и дым. Отчаяние и боль. Слепящий огонь и слепая темнота ночи. Что из этого заставляет тебя ходить кругами? Что мешает выйти с поля? Что держит здесь… Надежда? Да ты охренел, парень! Какая надежда? На что? Сгорела твоя надежда живьем. Только гриль от нее остался. Ты уступил страху – и он тебя убил. Сдохни же ты наконец.
Кларк спотыкается о стебель. И вываливается на дорогу. Еще секунду назад ему казалось, что это поле бесконечно. Бескрайнее горящее болото. А теперь он валяется в дорожной пыли. А за спиной догорает… надежда…
– Ле-е-екс…
– Хватит выть, идиот! Ты из-за своего ора не хрена не слышишь. Битых полчаса зову. Ползаю тут по кромке. А у меня сотрясение, между прочим. Мне двигаться нельзя! Мне надо лечь. Отдохнуть. Выпить Цзюнь-шань Инь-чжэнь. Это чай такой, не сверкай глазами! И поставь меня на землю! Ты мне ребра слома-ай! А-а-а…

***
Лайза поставила муку на место, захлопнула дверцу шкафчика и ногой сдвинула мышеловку подальше к стене. С тех пор, как старый кот пропал, нового они так и не завели: дочка не разрешает. При виде принесенного отцом котенка разревелась до истерики. Полгода прошло, а она всё бродит вечерами по окрестностям, кота зовет.
Лайза досадливо вздыхает. Кот, конечно, хороший был, спору нет. Знатный котяра. При нем на мышеловки тратиться не приходилось. Но это не повод шляться черт знает где, расстраивать беременную мать. Забредет еще на соседское поле, не дай бог! При воспоминании о кентовом пожарище женщину аж передернуло. И переменчивое материнское сердце тут же простило дочке все обиды. Лишь с ней ничего не случилось!
– Фил! Дорогой, ты Энжи не видел?
– Да она у Крайсов. Мальчишек небось обсуждают. А ты вернись-ка лучше в дом. Нечего тебе, женушка, в твоем положении на солнцепеке стоять.
– А ты?
– И я сейчас подойду. Обедать ведь пора, – Фил хитро прищурился.
– Да готово всё, готово. Тебя только жду. И Крайсам сейчас позвоню – пусть Энжи тоже идет.
Дочь обещает вернуться через полчаса. Ну, глядишь, через пару часов и впрямь будет дома. Повеселевшая Лайза возвращается на кухню, что-то весело насвистывая под нос.
– Садись давай. А то сам всё съем.
– Да ладно. Мужчина должен хорошо питаться.
– Женщины в положении тоже.
Фил окидывает округлившуюся фигурку жены довольным взглядом. На второго ребенка он уж и не надеялся. Лайза тоже довольно щурится. Доставлять мужу радость – разве не в этом женская доля?
Рука инстинктивно опускается на живот. Легонько поглаживает.
– Знаешь, Фил, мне кажется, на этот раз будет мальчик.
– Да я и девочке рад. Ты же знаешь, – смущенно кряхтит Фил. Но снова косится на Лайзин живот.
– Мальчик, мальчик, – уверенно кивает головой жена. И тянется за медом. – Я, кстати, тут подумала: давай назовем его Морганом? – просит она вдруг, запивая чаем кукурузную лепешку.