Название: Да это ж сенсация, мать вашу! Часть третья.
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Лекс/Кларк
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Рейтинг: NC-21
Жанр: AU, ангст, экшен
Warning: если кто знает, как звали родителей Оливера – подскажите, ради бога!
Статус: в процессе
Саммари: Лекс Лутор очень любит задавать вопросы. Кларк Кент очень не любит на них отвечать.
читать дальше
– Ну и чем ты думал? – сенатор Кент устало смотрел в окно. Потому что на сына он смотреть сейчас просто не мог.
– Папа, – Кларк не сводил глаз с напряженной спины отца. – Пожалуйста. Не мог же я бросить его там?
– Мог бы. А мог бы позвонить Джейсону Тигу. Которому мы платим как раз за то, чтобы он решал такие вот деликатные вопросы. – Джонатан резко разворачивается к сыну, разгневанный взгляд будто прожигает Кларка насквозь. – Мог бы позвонить мне! А вместо этого ты не придумал ничего лучшего, кроме как заявиться в Центральную больницу полуголым с обкуренным дружком на руках! И это после моего заявления, что мы начинаем кампанию по борьбе с наркотиками! Ничего не скажешь, достойная иллюстрация к моему выступлению!
– Отец, он умирал. Каждая секунда была на счету.
Джонатан раздраженно умолкает. Ну что тут скажешь? Что лучше б он сдох, это луторовское отродье? Толку тогда было голосовать за отмену смертной казни…
– Сынок, Лекс Лутор не тот человек, из-за которого стоило бы так рисковать, – Джонатан устало проводит по лицу ладонью, стараясь стереть липкий страх, который до сих пор заставляет подрагивать руки. Страх, знакомый любому родителю, который хоть раз в жизни слышал «Ваш сын в больнице». Даже если этот сын – практически неуязвимый пришелец. Даже если речь в итоге идет не о нем.
– Он человек – и этого довольно.
– А с меня довольно твоего геройства! Думаешь, легко нам с мамой дрожать вечерами в ожидании, когда же ты вернешься с очередной «прогулки»?!
Кларк виновато прикусывает губу. Ну как им объяснить, что он должен? Должен это делать. Потому что может. Он может. А другие – нет. И вывод тут очевиден.
– Папа…
– Хотя лучше уж твои загулы, чем такие вот гулянки! – отец раздраженно махнул рукой.
– Оливер – хороший друг…
– И он тебе как старший брат! Всё это мы уже слыхали! Я в курсе, что он клевый парень. Тебе импонирует его «свобода». И ты не видишь, не хочешь видеть, что эта свобода – не только от предрассудков. Но и от собственной совести. Да-да, Джебидайя спонсировал мою кампанию, и многие благотворительные проекты твоей матери без его поддержки так и остались бы на бумаге… И, наверно, не совсем… этично… после всего этого обсуждать Квинов за их спиной… Но, Кларк, они не такие, как мы. Я не буду говорить, что они лучше или хуже – но они другие. Такие как Квины – хозяева жизни – берут от этой жизни всё. А платить хотят только деньгами. Или платиновой карточкой. О совести там речи не идет.
– Папа…
– Думаешь, Оливер раскаивается? Думаешь, он сейчас дрожит в ужасе, что едва не убил человека? А вот я уверен, что ничуть не бывало!
– Да нет, Оливер… он…
– В таком случае тебе стоит кое-что знать, Кларк, – перебивает его отец. – Например, на чем отец этого парнишки Лекса сделал себе карьеру. Знаешь? – Кларк отрицательно мотает головой. – Ну, я так и думал. На разводе Джебидайи и Керолайн – родителей Оливера. Он подловил старину Джеба на супружеской измене. Поговаривали, что сам он эту измену и спровоцировал. Но я этого не знаю. Зато точно знаю, что планы Джеба баллотироваться в сенат – после всей той грязи, что они с Керолайн вылили друг на друга в суде – накрылись бедным тазом. И половина его состояния тоже. Отошла к женушке. – Джонатан горько усмехается: – По большому счету, нам стоило бы сказать старине Лайонеллу огромное спасибо: если б не он, Джеб спонсировал бы свою предвыборную кампанию, а не искал бы для себя достойную подмену. К его чести, должен сказать, что он никогда не пытался манипулировать мной, не давил на жалость или чувство благодарности. Мы хорошо с ним ладим. Большинство наших интересов совпадает. А что не совпадает – так всегда можно найти компромисс. Но Луторы! О, Луторы для Квинов теперь хуже красной тряпки для быка! И я не хочу, чтоб ты в это лез, Кларк!
– Отец!
– Да-да, не желаю. Не имею ни малейшего желания, чтоб ты влазил в эти грязные разборки между Луторами и Квинами!
– Очень трудно не лезть туда, куда тебя почти силком затолкали. И если я правильно тебя понял, ты имеешь в виду, что Оливер не оставит… Лекса – в покое.
– И не подумает. Впрочем, этот… Лутор… сам его спровоцировал. Приперся в закрытый клуб. Да еще и переодетый бабой! Вот твой Оливер и решил его проучить. Блин, да он, наверно, просто описался от счастья, когда увидел своего врага на собственной территории!
– Он его едва не убил!
– Ну, мальчик ведь не знал, что у того аллергия на афродизиаки?
– И поэтому решил спровоцировать меня на изнасилование?
Чертов довод королей.
Джонатан устало опускается в кресло.
– Конечно, я поговорю с Джебидайей. И я даже уверен, что Оливер извинится. Перед тобой. А ты, если хочешь – а зная тебя, уверен, что захочешь – можешь извиниться перед этим парнем.
– Значит, ты разрешаешь нам… встретиться? – Джонатан удивленно вскидывает глаза, что-то в интонации сына интуитивно заставляет его насторожиться. – То есть, мы можем показаться вместе на людях? После сегодняшней истории… – торопливо пытается исправиться Кларк.
– О, даже настаиваю.
Теперь уже очередь Кларка удивленно пялиться на отца.
– Да никакой истории ведь не было, Кларк. – И видя недоуменный взгляд сына, решает пояснить: – Просто Лекс Лутор – новый стажер «Дэйли-Плэнет», и он брал у тебя интервью. История твоих спортивных побед его так захватила, что он перепутал названия салатов. А там оказались моллюски. На которые у мистера Лутора-младшего аллергия. Но ты тут же доставил его в больницу.
– Голым?
– А вот эту подробность мы благоразумно опустим.
– И врачи приемного покоя тоже?
– Это забота Джеба. Выкрутится. Квины всегда выкручиваются. Особенно, когда хотят избежать обвинений в распространении наркотиков и попытке изнасилования. Что касается нас, то моя забота – пристроить Лекса Лутора в «Дэйли-Плэнет», где за ним присмотрит Перри. А твоя забота – дать ему интервью.
– Интервью?! Я?!
– Нет, блин, давай Лекса попросим! Пусть выступит на шоу своего папочки и расскажет всем, как был твоим тестом на гейство! Перри не возьмет Лекса без этого интервью. А Лекс не будет молчать без должности в этой газете. Поэтому завтра после игры ты даешь ему это чертово интервью! У нас дома.
– Считаешь, за мной теперь нужен постоянный присмотр?
– Считаю, что тебе не помешает домашний арест.
Когда на следующий вечер Лекс переступает порог сенаторского дома, его буквально шатает от слабости. Подумать только, он приехал сюда на такси! 25 чертовых баксов! Но пешком бы он не дошел. Не смог бы. И упустить такой шанс – тоже не может. Все и так будут говорить, что его взяли в газету по блату. Ничего, это он еще может стерпеть. Но заявления, что он не в состоянии справиться с простейшим редакторским заданием – подумаешь, какое-то интервью! – вот этого он уже не потерпит!
Кларк лично встречает его на пороге и провожает в гостиную.
– Мистер Лутор.
– Мистер Кент.
– Как ваше самочувствие?
– Благодарю за беспокойство. Как сыграли?
– Отлично.
Они настороженно замирают друг против друга.
– Можно присесть? – не выдерживает Лекс.
– О, конечно! – мальчишка тут начинает суетиться вокруг. Бессмысленно и бестолково. Но когда Кларк пытается подложить Лексу под задницу диванную подушку, Лутор не выдерживает: – Может, вы тоже присядете, мистер Кент?
– А, может, чаю? Мама испекла рулетики. С персиками. – Еда. Домашняя. Вкусная, наверно. У Лекса бурчит в животе. – Правда, они для благотворительного обеда…
– Тогда лучше не стоит! – Благотворительный обед. Хм. Не настолько Лекс еще нищий. – Не хочется ссориться с вашей строгой мамой.
– Кто вам сказал, что она строгая? – Кларк сейчас напоминает большого обиженного ребенка. И так забавно дуется.
Лекс ловит себя на мысли, что не прочь прикусить эту выпяченную губку. Оттянуть слегка. Скользнуть по внутренней стороне языком…
Надо срочно подумать о чем-нибудь неприятном:
– Старый приятель Оливер рассказывал.
– Вы так часто общаетесь, что исчерпали все темы, кроме разговоров о моей маме?
В голосе Кента проскользнули ревнивые нотки. Лекс это точно расслышал. У него же музыкальный слух. Любопытно, мистер Кент.
– Теперь уже нет. Раньше общались чаще.
– До тех пор, пока ваш отец не рассорил его родителей? – Кларк не может удержаться от «шпильки».
– До тех пор, пока его отец не вышвырнул меня из школы, в которой я учился по программе для одаренных детей. А Олли учился там просто так. Но в выпускном классе именно мне пришлось перейти в обычную школу.
– Я и сам учился в обычной школе. Ничего ужасного в этом нет, – парень чувствует необъяснимую обиду за свою старую альма-матер.
Кларк и в самом деле очень тепло вспоминает те годы. Тогда он еще был… нормальней, чем теперь. И ему не приходилось полночи мотаться по злачным местам, спасая людей – только для того, чтобы заснуть в своей теплой постельке спокойно.
– Нет, конечно, нет. В этом нет ничего ужасного. Если только это не лишает тебя возможности получить стипендию в нужном тебе университете. – Улыбка Лекса заедает оскалом.
– Но вы ведь всё равно закончили университет? Иначе откуда диплом журналиста?
«Он ведь у вас есть?» – спрашивают невозможно синие глаза.
– Мой отец оплатил обучение. К тому времени он уже хорошо зарабатывал.
По напряженной позе, по тону, которым сказана последняя фраза, по холоду глаз – Кларк ясно понимает, что именно этого Лекс Квинам и не простил – отцовской благотворительности. Того, что пришлось принять деньги родного папочки. Подобные мысли кажутся Кенту абсурдными, а семейные отношения – просто дикими.
И сразу почему-то становится стыдно перед собственным отцом. Нет, стоит всё-таки пораньше возвращаться со своих патрулирований.
– Что мы всё обо мне да обо мне, мистер Кент? Может, и о себе что-нибудь расскажите? – Лекс демонстративно щелкает диктофоном.
– Ну, я родился…
– Потом крестился! – язвительно перебивает его Лутор. – Мистер Кент, если мне понадобится ваша биография, я просто скопирую ее с официального сайта вашей команды. Давайте как-то заинтересуем читателя?
– Ну, хорошо, я гей! – стрессы последних дней дают о себе знать: Кларк срывается. На в общем-то ни в чем не повинного парня.
Вот оно! Добился своего, поганый репортеришка!
– Ну, если вам действительно от этого хорошо, я за вас рад, – осторожно тянет Лекс. Черт, у мальчишки и вправду тот еще темперамент. Лутор почти испугался: – Но, видите ли, у нас общественно-политическая газета, а не журнал для сексуальных меньшинств. Может, поговорим о вашей игре?
Из Кларка сразу выходит весь пар.
– Я… да… простите.
– Итак…
– Ну, за 12 сезонных игр я пробежал с мячом 360 ярдов, осуществил 4 тачдауна из 24 попыток, еще 3 тачдауна были сделаны после результативной передачи. 9 из 13 пасов довел до логического завершения…
– Это всё статистика, Кларк. Уверен, ваши фаны ею гордятся, но простых читателей, не двинутых на футболе, больше интересуют ваши эмоции, переживания…
– Я ни с кем не встречаюсь!
Лекс обреченно прикрывает глаза рукой. М-да, тяжелый случай.
– Это заметно, мистер Кент.
Может, и вправду надо было с ним трахнуться? Малыша б попустило, а Лекс воспользовался бы его посткоитальной расслабленностью и выпытал бы всё, что нужно.
– Ладно. Сделаем так. Дайте мне карандаш и блокнот. И тащите рулетики своей мамы. Много рулетиков. Будем писать вам интервью.
– То есть со мной?
– Лучше без вас.
– Но…
– Нет, правда, можете пока сходить куда-нибудь, прогуляться. Я потом дам вам почитать, что получилось.
– Я не могу никуда пойти. Я под домашним арестом.
– А говорили, у вас нестрогая мама.
– Это папа. Но вообще-то он тоже нестрогий. Просто… ну… Я забыл вас спросить. – Кларк отчаянно краснеет.
– Ну?
– Простите меня за тот случай в клубе?
Редко кому удается обескуражить Лекса Лутора. Впрочем, изнасиловать его до вчерашнего вечера тоже никто не пытался. Тот случай с японским якудза – не в счет: Лекс тогда изображал хастлера и это было… ну… частью журналистского расследования, в общем.
– Вот так просто?
– За интервью.
– Которое я сам же и пишу.
– И рулетики. С персиками. Хорошие персики. Бабушка прислала.
Спокойно, Лекс, а то у тебя сейчас будет истерика.
– Ну, разве что за рулетики.
Кларк виновато потупляет голову. Нда, не задалось у него что-то с извинениями.
– Мне правда жаль.
– Что удалось меня спасти?
– Нет, что вы!
– Да ладно, – Лекс решает проявить милосердие, – давай на «ты». И тащи, наконец, пожрать. Знал бы ты, как в этой больнице хреново кормят.
– Я и сэндвичи сделать могу.
– Так и запишем: «ежедневный упорный труд над собой и усердие во всем…»
– Я бы сбегал в магазин за тортиками, но домашний арест…
– «Дисциплина в нашей семье не средство воспитания, а его результат…»
– Нет, просто папа… Не хотелось бы, чтоб он увеличил срок моего заточения…
– «Я всегда могу положиться на близких, их любовь и поддержка…»
– Может…
– Гони за едой и не сбивай меня с мысли!
Стоит признать, это не лучшее его интервью. Впрочем, он ведь и не рассчитывал, что оно таковым будет. Зато это эксклюзив. Мать его и Перри за ногу!
Вся беда в том, что это не тот эксклюзив, который он хотел бы. То есть это странно, конечно, но если бы ему удалось заполучить Кента шантажом, Лекс ценил бы этот материал гораздо больше. И искренне считал бы, что этот гонорар он заработал. А не подставил кому-то задницу – да еще и по дури.
Кстати, о задницах. В редакции все шушукаются у него за спиной, твердят в один в голос, что он получил место, потому что дал сенаторскому сынку. Ну, дал. В том смысле. Не в займы ж до зарплаты! Самое обидное, что все почему-то твердо уверены, что Лекс был снизу. Будто всей редакцией свечку держали, ей-богу! И как не ослепли только от такого количества света?
А Лекс, между прочим, снизу никогда в жизни не был. И под сенаторского сынка ложиться не собирается тем более. Вот разве что тот под него…
Лекс плотоядно облизывается. По ночам, в своей холодной пустой постели он наконец-то может себе признаться: Кларк Кент офигенно красив. И то, что он гей – это действительно хорошо. А вот что еще не с кем не встречается – так это как раз ненадолго.
От этих мыслей у Лекса сводит скулы. Как от концентрированного лимонного сока. Пил когда-то с друзьями на спор. И мысли, и воспоминания – неприятные. И Лекс заставляет себя вернуться к более милым вещам.
О да, Кларк Кент милый! Но в темноте спальни, стараясь забыть от жесткости тюфяка, запуская руку в пижамные штаны, Лекс думает не о его миловидности. Все эти женские романы, описывающие как главный герой запал на красивые глазки – всё это фигня. Вот губки у Кента очень даже! Но будь реалистом, Лекс, вряд ли малыш умеет ими пользоваться. Даже для разговора. Так что оставь губки в покое, вот задок у него – это да! Это нечто! Вот что значит спортсмен. Даже как-то самому в спортзал захотелось…
Лекс половчее обхватывает ствол и начинает плавные неторопливые движения. Вве-е-е-ерх-вни-и-и-из. Вве-е-е-ерх-вни-и-и-из. Вве-е-е-ерх-вни-и-и-из. Ты на качелях, Лекс. С Кларком. Голым. Он сидит напротив и нагло поедает свои рулетики. Зараза! Жадно обхватывает губами, втягивает в себя. Рука начинает двигаться ритмичней. Вторая ласкает промежность, щекочет яички. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз. А Кларк тем временем приподымается на сиденье и начинает насаживаться на деревянную ручку. Блядь, да трахни ты эту заразу! ВВЕРХ-ВНИЗ! ВВЕРХ-ВНИЗ! ВВЕ-А-А-АРХ!!!
После столь горячих фантазий холод в квартире не страшен. И думушки, где же взять деньги на оплату отопления, больше не посещают.
ЛЛ – всё-таки баба. Теперь-то Кларк точно в этом уверен. Потому что ее никогда нет, когда она нужна. К концу недели от отчаянья Кларк даже специально засветился какому-то таблоиду. Фото облетело интернет за час. У желтой прессы Метрополиса был красный день календаря. Количество всевозможных домыслов просто-таки зашкаливает.
А ЛЛ молчит. Именно теперь, когда Кларку так надо отвлечься, занять чем-то свой мозг!
Но ЛЛ молчит. И мозг продолжает буянить. Каждую ночь он преподносит Кларку очередную вариацию на тему «У Лекса не было аллергии – ты сделал, что хотел». Даже во сне он понимает, что это насилие. Но раз за разом продолжает вколачиваться в разгоряченное страстное тело. Иногда это трудно – будто ползешь по наполненному криптонитом туннелю, а туннель так и норовит выпихнуть тебя назад. Иногда легко, будто Кларка качает на волнах. Порою он ласкает Лекса – жестко и грубо, но тот стонет так, что слетает крыша. Но чаще – он просто берет, что хотел. Хотел, казалось, с самого первого взгляда, еще там, в подворотне.
Сны изматывают его. Выедают изнутри, как известь. Вместе с юношеским семенем из него как будто выплескивается частичка души.
В итоге все благие намерения побольше бывать дома идут гулять лесом. Вместе с Кларком. Только до леса он, как правило, не долетает: чаще всего работа ждет его прям за углом.
Вот это точно эксклюзив. Лекса даже не смущает, что для него это уже второй пожар в этом месяце. Зато какие фотки! Какой ракурс! Каковский фокус! А баланс! Да что там баланс? Вы гляньте на освещение!
Даже если не удастся сделать статью (судя по тому, что Лекс успел услышать от погорельцев – это обычная «бытовуха»: кто-то что-то забыл, где-то что-то загорелось), будут фотки стоковые: на огненную стихию всегда есть спрос. А еще на водную, да. Ну так счаз пожарные приедут. А пока можно сделать пару кадров, так сказать, изнутри. Первый этаж вроде не слишком задымлен…
Фотографии и вправду получаются… тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, но они получаются! Лекс впервые за последнюю неделю действительно доволен собой. И снова любит свою работу. По велению сердца, а не в силу привычки.
Он уже почти выбирается наружу, осторожно обходя лестницу, когда слышит этот звук. Ребенок? Или показалось? Дом-то чернорабочий, большинство жителей сейчас на заработках. Могли уйти и бросить. И никто не хватился? Соседи, знакомые – не совершенно же одного они ребенка оставляли. А вдруг мать придавило какой-нибудь балкой? Снова звук. И вправду как плач. Нет, надо всё же проверить. Это как раз тот случай, когда лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, что сделать никогда не сможешь.
Бейсболка не спасает от жара, пот течет с него колючими ручейками. Но Лекс всё равно выбирается наверх, задыхаясь от дыма, обжигая пальцы о раскаленные стены. Кругом плавится краска. Стены, полы, рамы набухают и будто дышат, пускают пузыри, как тот эфемерный младенец. Вот это бы сфотографировать! «Водный огонь»… Нельзя. Слишком высокая температура, фотоаппарат может испортиться.
А еще он может здесь сгореть заживо. Лекс понимает это четко и ясно, когда позади него обваливается лестница. Черт! А казалась такой с виду крепкой. Надо прыгать в окно. Осталось только его найти. Кругом дым и пламя. Кругом всё одно и нет направлений. И огненная стихия уже не кажется Лексу прекрасной. Как может быть прекрасным разрушение? И собственная смерть…
Он слышит крики. Дикие крики. Они ударяют по барабанным перепонкам с силой набата.
И Лекс вдруг понимает, что это кричит он сам.
Нет ничего лучше на свете, чем просыпаться под плеск воды. Шурх-шурх пена. Ссссовсссем-сссссовссссем рядом пульсирует прибрежная галька.
Он на причале.
И рядом этот пятнистый придурок.
Лекс надрывно кашляет, стараясь выдавить из себя всю гаревую гадость. Конечно, воздух в мегаполисном порту – тоже не Альпы. Но ведь всё относительно, правда? По сравнению с тем домом – так просто лечебный горный эфир.
– Ты идиот! Кретин! Придурок! Хоть бы курткой накрылся!
– В неё… кхе-кхе… фото… кхе… фото… кхе-кхе-кхе! Фотик завернут!
– Тебе фотик дороже собственной шкуры?!
– Я застрахован… кхе-кхе-кхе! А фотик… кхе-кхе…
– Идио-о-о-о… О-о-о, какой же ты идиот!
– Какой? – хрипит Лекс, правой рукою нащупывая драгоценный аппарат. И даже не глядя на чудо-героя.
– Жадный!
– Я не жадный… кхе… кхе… Я бедный.
«Может, ему денег дать?» – возникает заманчивое предложение в голове у Кларка.
«На содержание возьми», – ехидничает внутренний голос. Кларк невольно вздрагивает. Его внутренний демон не проявлял себя с той самой роковой ночи. И вдруг… Видимо, на него близость лысика так действует.
– Слушай, а давай я тебе денег дам? – действительно предлагает он.
– Зачем? – от удивления Лекс даже кашлять перестает. – Я б еще понял – наоборот.
– Чтоб ты не лез никуда. А то я твои пожары тушить замаялся. Опять же денег налогоплательщиков жалко. И вообще… пусть стоят себе здания.
– Что я, по-твоему, поджигатель какой?!
– Не, просто в следующий раз я буду спокойно тушить дом. Не отвлекаясь на твое спасение.
– Мог бы и в этот раз не отвлекаться, – обиженно бурчит Лекс.
– Да ты б умер, если б не я! Прекратил свое дурное существование! Ты это хоть осознаешь?!
Вообще-то еще не очень. Но всякая дурь в голову уже лезет. А вот чтоб на его надгробии написали? И сколько бы на прямой трансляции его похорон заработал папа? А что б от него вообще осталось? Хорошие статьи? Сгоревший фотоаппарат? Задроченная простынь? Блин, у него ж даже парня не было. Вот так прожил всю жизнь бобылем… Протрахался со всякой швалью в подворотнях… Самые приличные отношения у него были между его кулаком и призраком Кларка Кента. При воспоминании о Кенте становится почему-то особенно горько.
– Эй, ты как? – Встревоженный затянувшимся молчанием герой осторожно трогает Лекса за плечо.
– Я… Спасибо тебе… Мне надо идти…
– Может, в больницу?
– Неделю как оттуда. Нам с местными эскулапами нужно отдохнуть друг от друга. А то никакой страховки не наберешься.
– Может, тебе правда денег дать?
– А мне потом дом поджигать, чтоб тебе долг вернуть?
– Я могу… насовсем…
– Просто так? – голос Лекса насмешлив, но в нем явственно слышна угроза-предостережение.
Кларк рывком ставит Лекса на ноги и прижимает к себе, чтоб не упал. Ослабевшие ноги и впрямь слушаются Лекса плохо. Зато чувствуют хорошо. И сейчас его правое бедро хорошо так ощущает кое-чей стояк.
– Ага, – понятливо тянет Лекс.
Кларку надо что-то ответить. Просто жизненно необходимо. Он даже пытается – но горло пересохло, а грудную клетку сдавило так, будто поблизости криптонит. Даже внутренний голос молчит.
– Мне показалось, ты – гомофоб.
Левая рука уверенно ложится на член Лекса. Пока еще вялый. Но отчетливо дернувшийся под сильной рукою.
– Гомофобы когда-нибудь ласкали твой член?
– Да нет, только оторвать пытались.
– На память?
Лекс не находит, что ответить. Да и что тут скажешь, когда чужие пальцы так настойчиво нежат твоего «петушка»? Интересно, как много людей на планете трахались с метеоритными фриками? Лекс, например, всего двоих знает. А бог любит троицу.
Лекс уже тянет руку в «ответном жесте» – и замирает на полпути.
Так что, говоришь, от тебя останется?
– Прости, мне правда надо идти.
Голос глух, но решителен.
Наломал он тебя с минетом, парень. Эх, тварь неблагодарная! А, может, сон-то в руку?..
Кларк уже видит: и прокушенную до крови губу, и закатившиеся от боли глаза, и сжатые от бессилия кулаки, и даже «криптонитовый» туннель, высасывающий душу…
И в ужасе почти отталкивает Лекса.
Чтоб тут же кинуться ловить вновь. Потому что лысика еще плохо слушаются ноги.
– Давай хоть до остановки доведу.
Лекс силится разглядеть в темноте выражение лица своего спасителя. Спасителя ли? А потом вдруг решается:
– Хорошо, доведи.
И это самые длинные сто метров в жизни Кларка Кента.
ЛЛ молчит. Как молчит внутренний голос. И заснувший дом. Только где-то в глубине, в самых черных глубинах, бьется и беснуется озабоченный внутренний демон. Кларк силится его заткнуть. Но легче пальцем заткнуть Ниагару.
Книжные определения первой несчастной любви бесят своей наивностью. Да и любовь ли это? Подумаешь, парень не дал! Что ж он, сразу Ромео?
Кларк сидит на кровати, прижав ноги к груди. Он даже не раздевался, только ботинки скинул. Стоило вернуться домой, как накатила волной жуткая апатия. И теперь он сидит, забившись в уголок, и даже не пытается вычислить, сколько еще здесь высидит.
Он слышит камешек даже раньше, чем тот ударяется в окно. Как слышит и то, что сейчас раму атакуют и другие его собратья.
Кто и что забыл в их саду в такое время?
Кларк настороженно выглядывает в окно. Пару секунд уходит на осознание. Еще десять – чтоб поднять дурацкую раму. Сорвав при этом с петли.
– Что ты тут делаешь?
– Хотел узнать…
– Сейчас?!
– Мне надо знать, когда у тебя заканчивается домашний арест?
– Зачем тебе? В интервью такого не было.
Лекс зябко поводит плечами и наконец-то решается:
– Хочу знать, когда смогу повести тебя на свидание.
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Лекс/Кларк
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Рейтинг: NC-21
Жанр: AU, ангст, экшен
Warning: если кто знает, как звали родителей Оливера – подскажите, ради бога!
Статус: в процессе
Саммари: Лекс Лутор очень любит задавать вопросы. Кларк Кент очень не любит на них отвечать.
читать дальше
– Ну и чем ты думал? – сенатор Кент устало смотрел в окно. Потому что на сына он смотреть сейчас просто не мог.
– Папа, – Кларк не сводил глаз с напряженной спины отца. – Пожалуйста. Не мог же я бросить его там?
– Мог бы. А мог бы позвонить Джейсону Тигу. Которому мы платим как раз за то, чтобы он решал такие вот деликатные вопросы. – Джонатан резко разворачивается к сыну, разгневанный взгляд будто прожигает Кларка насквозь. – Мог бы позвонить мне! А вместо этого ты не придумал ничего лучшего, кроме как заявиться в Центральную больницу полуголым с обкуренным дружком на руках! И это после моего заявления, что мы начинаем кампанию по борьбе с наркотиками! Ничего не скажешь, достойная иллюстрация к моему выступлению!
– Отец, он умирал. Каждая секунда была на счету.
Джонатан раздраженно умолкает. Ну что тут скажешь? Что лучше б он сдох, это луторовское отродье? Толку тогда было голосовать за отмену смертной казни…
– Сынок, Лекс Лутор не тот человек, из-за которого стоило бы так рисковать, – Джонатан устало проводит по лицу ладонью, стараясь стереть липкий страх, который до сих пор заставляет подрагивать руки. Страх, знакомый любому родителю, который хоть раз в жизни слышал «Ваш сын в больнице». Даже если этот сын – практически неуязвимый пришелец. Даже если речь в итоге идет не о нем.
– Он человек – и этого довольно.
– А с меня довольно твоего геройства! Думаешь, легко нам с мамой дрожать вечерами в ожидании, когда же ты вернешься с очередной «прогулки»?!
Кларк виновато прикусывает губу. Ну как им объяснить, что он должен? Должен это делать. Потому что может. Он может. А другие – нет. И вывод тут очевиден.
– Папа…
– Хотя лучше уж твои загулы, чем такие вот гулянки! – отец раздраженно махнул рукой.
– Оливер – хороший друг…
– И он тебе как старший брат! Всё это мы уже слыхали! Я в курсе, что он клевый парень. Тебе импонирует его «свобода». И ты не видишь, не хочешь видеть, что эта свобода – не только от предрассудков. Но и от собственной совести. Да-да, Джебидайя спонсировал мою кампанию, и многие благотворительные проекты твоей матери без его поддержки так и остались бы на бумаге… И, наверно, не совсем… этично… после всего этого обсуждать Квинов за их спиной… Но, Кларк, они не такие, как мы. Я не буду говорить, что они лучше или хуже – но они другие. Такие как Квины – хозяева жизни – берут от этой жизни всё. А платить хотят только деньгами. Или платиновой карточкой. О совести там речи не идет.
– Папа…
– Думаешь, Оливер раскаивается? Думаешь, он сейчас дрожит в ужасе, что едва не убил человека? А вот я уверен, что ничуть не бывало!
– Да нет, Оливер… он…
– В таком случае тебе стоит кое-что знать, Кларк, – перебивает его отец. – Например, на чем отец этого парнишки Лекса сделал себе карьеру. Знаешь? – Кларк отрицательно мотает головой. – Ну, я так и думал. На разводе Джебидайи и Керолайн – родителей Оливера. Он подловил старину Джеба на супружеской измене. Поговаривали, что сам он эту измену и спровоцировал. Но я этого не знаю. Зато точно знаю, что планы Джеба баллотироваться в сенат – после всей той грязи, что они с Керолайн вылили друг на друга в суде – накрылись бедным тазом. И половина его состояния тоже. Отошла к женушке. – Джонатан горько усмехается: – По большому счету, нам стоило бы сказать старине Лайонеллу огромное спасибо: если б не он, Джеб спонсировал бы свою предвыборную кампанию, а не искал бы для себя достойную подмену. К его чести, должен сказать, что он никогда не пытался манипулировать мной, не давил на жалость или чувство благодарности. Мы хорошо с ним ладим. Большинство наших интересов совпадает. А что не совпадает – так всегда можно найти компромисс. Но Луторы! О, Луторы для Квинов теперь хуже красной тряпки для быка! И я не хочу, чтоб ты в это лез, Кларк!
– Отец!
– Да-да, не желаю. Не имею ни малейшего желания, чтоб ты влазил в эти грязные разборки между Луторами и Квинами!
– Очень трудно не лезть туда, куда тебя почти силком затолкали. И если я правильно тебя понял, ты имеешь в виду, что Оливер не оставит… Лекса – в покое.
– И не подумает. Впрочем, этот… Лутор… сам его спровоцировал. Приперся в закрытый клуб. Да еще и переодетый бабой! Вот твой Оливер и решил его проучить. Блин, да он, наверно, просто описался от счастья, когда увидел своего врага на собственной территории!
– Он его едва не убил!
– Ну, мальчик ведь не знал, что у того аллергия на афродизиаки?
– И поэтому решил спровоцировать меня на изнасилование?
Чертов довод королей.
Джонатан устало опускается в кресло.
– Конечно, я поговорю с Джебидайей. И я даже уверен, что Оливер извинится. Перед тобой. А ты, если хочешь – а зная тебя, уверен, что захочешь – можешь извиниться перед этим парнем.
– Значит, ты разрешаешь нам… встретиться? – Джонатан удивленно вскидывает глаза, что-то в интонации сына интуитивно заставляет его насторожиться. – То есть, мы можем показаться вместе на людях? После сегодняшней истории… – торопливо пытается исправиться Кларк.
– О, даже настаиваю.
Теперь уже очередь Кларка удивленно пялиться на отца.
– Да никакой истории ведь не было, Кларк. – И видя недоуменный взгляд сына, решает пояснить: – Просто Лекс Лутор – новый стажер «Дэйли-Плэнет», и он брал у тебя интервью. История твоих спортивных побед его так захватила, что он перепутал названия салатов. А там оказались моллюски. На которые у мистера Лутора-младшего аллергия. Но ты тут же доставил его в больницу.
– Голым?
– А вот эту подробность мы благоразумно опустим.
– И врачи приемного покоя тоже?
– Это забота Джеба. Выкрутится. Квины всегда выкручиваются. Особенно, когда хотят избежать обвинений в распространении наркотиков и попытке изнасилования. Что касается нас, то моя забота – пристроить Лекса Лутора в «Дэйли-Плэнет», где за ним присмотрит Перри. А твоя забота – дать ему интервью.
– Интервью?! Я?!
– Нет, блин, давай Лекса попросим! Пусть выступит на шоу своего папочки и расскажет всем, как был твоим тестом на гейство! Перри не возьмет Лекса без этого интервью. А Лекс не будет молчать без должности в этой газете. Поэтому завтра после игры ты даешь ему это чертово интервью! У нас дома.
– Считаешь, за мной теперь нужен постоянный присмотр?
– Считаю, что тебе не помешает домашний арест.
Когда на следующий вечер Лекс переступает порог сенаторского дома, его буквально шатает от слабости. Подумать только, он приехал сюда на такси! 25 чертовых баксов! Но пешком бы он не дошел. Не смог бы. И упустить такой шанс – тоже не может. Все и так будут говорить, что его взяли в газету по блату. Ничего, это он еще может стерпеть. Но заявления, что он не в состоянии справиться с простейшим редакторским заданием – подумаешь, какое-то интервью! – вот этого он уже не потерпит!
Кларк лично встречает его на пороге и провожает в гостиную.
– Мистер Лутор.
– Мистер Кент.
– Как ваше самочувствие?
– Благодарю за беспокойство. Как сыграли?
– Отлично.
Они настороженно замирают друг против друга.
– Можно присесть? – не выдерживает Лекс.
– О, конечно! – мальчишка тут начинает суетиться вокруг. Бессмысленно и бестолково. Но когда Кларк пытается подложить Лексу под задницу диванную подушку, Лутор не выдерживает: – Может, вы тоже присядете, мистер Кент?
– А, может, чаю? Мама испекла рулетики. С персиками. – Еда. Домашняя. Вкусная, наверно. У Лекса бурчит в животе. – Правда, они для благотворительного обеда…
– Тогда лучше не стоит! – Благотворительный обед. Хм. Не настолько Лекс еще нищий. – Не хочется ссориться с вашей строгой мамой.
– Кто вам сказал, что она строгая? – Кларк сейчас напоминает большого обиженного ребенка. И так забавно дуется.
Лекс ловит себя на мысли, что не прочь прикусить эту выпяченную губку. Оттянуть слегка. Скользнуть по внутренней стороне языком…
Надо срочно подумать о чем-нибудь неприятном:
– Старый приятель Оливер рассказывал.
– Вы так часто общаетесь, что исчерпали все темы, кроме разговоров о моей маме?
В голосе Кента проскользнули ревнивые нотки. Лекс это точно расслышал. У него же музыкальный слух. Любопытно, мистер Кент.
– Теперь уже нет. Раньше общались чаще.
– До тех пор, пока ваш отец не рассорил его родителей? – Кларк не может удержаться от «шпильки».
– До тех пор, пока его отец не вышвырнул меня из школы, в которой я учился по программе для одаренных детей. А Олли учился там просто так. Но в выпускном классе именно мне пришлось перейти в обычную школу.
– Я и сам учился в обычной школе. Ничего ужасного в этом нет, – парень чувствует необъяснимую обиду за свою старую альма-матер.
Кларк и в самом деле очень тепло вспоминает те годы. Тогда он еще был… нормальней, чем теперь. И ему не приходилось полночи мотаться по злачным местам, спасая людей – только для того, чтобы заснуть в своей теплой постельке спокойно.
– Нет, конечно, нет. В этом нет ничего ужасного. Если только это не лишает тебя возможности получить стипендию в нужном тебе университете. – Улыбка Лекса заедает оскалом.
– Но вы ведь всё равно закончили университет? Иначе откуда диплом журналиста?
«Он ведь у вас есть?» – спрашивают невозможно синие глаза.
– Мой отец оплатил обучение. К тому времени он уже хорошо зарабатывал.
По напряженной позе, по тону, которым сказана последняя фраза, по холоду глаз – Кларк ясно понимает, что именно этого Лекс Квинам и не простил – отцовской благотворительности. Того, что пришлось принять деньги родного папочки. Подобные мысли кажутся Кенту абсурдными, а семейные отношения – просто дикими.
И сразу почему-то становится стыдно перед собственным отцом. Нет, стоит всё-таки пораньше возвращаться со своих патрулирований.
– Что мы всё обо мне да обо мне, мистер Кент? Может, и о себе что-нибудь расскажите? – Лекс демонстративно щелкает диктофоном.
– Ну, я родился…
– Потом крестился! – язвительно перебивает его Лутор. – Мистер Кент, если мне понадобится ваша биография, я просто скопирую ее с официального сайта вашей команды. Давайте как-то заинтересуем читателя?
– Ну, хорошо, я гей! – стрессы последних дней дают о себе знать: Кларк срывается. На в общем-то ни в чем не повинного парня.
Вот оно! Добился своего, поганый репортеришка!
– Ну, если вам действительно от этого хорошо, я за вас рад, – осторожно тянет Лекс. Черт, у мальчишки и вправду тот еще темперамент. Лутор почти испугался: – Но, видите ли, у нас общественно-политическая газета, а не журнал для сексуальных меньшинств. Может, поговорим о вашей игре?
Из Кларка сразу выходит весь пар.
– Я… да… простите.
– Итак…
– Ну, за 12 сезонных игр я пробежал с мячом 360 ярдов, осуществил 4 тачдауна из 24 попыток, еще 3 тачдауна были сделаны после результативной передачи. 9 из 13 пасов довел до логического завершения…
– Это всё статистика, Кларк. Уверен, ваши фаны ею гордятся, но простых читателей, не двинутых на футболе, больше интересуют ваши эмоции, переживания…
– Я ни с кем не встречаюсь!
Лекс обреченно прикрывает глаза рукой. М-да, тяжелый случай.
– Это заметно, мистер Кент.
Может, и вправду надо было с ним трахнуться? Малыша б попустило, а Лекс воспользовался бы его посткоитальной расслабленностью и выпытал бы всё, что нужно.
– Ладно. Сделаем так. Дайте мне карандаш и блокнот. И тащите рулетики своей мамы. Много рулетиков. Будем писать вам интервью.
– То есть со мной?
– Лучше без вас.
– Но…
– Нет, правда, можете пока сходить куда-нибудь, прогуляться. Я потом дам вам почитать, что получилось.
– Я не могу никуда пойти. Я под домашним арестом.
– А говорили, у вас нестрогая мама.
– Это папа. Но вообще-то он тоже нестрогий. Просто… ну… Я забыл вас спросить. – Кларк отчаянно краснеет.
– Ну?
– Простите меня за тот случай в клубе?
Редко кому удается обескуражить Лекса Лутора. Впрочем, изнасиловать его до вчерашнего вечера тоже никто не пытался. Тот случай с японским якудза – не в счет: Лекс тогда изображал хастлера и это было… ну… частью журналистского расследования, в общем.
– Вот так просто?
– За интервью.
– Которое я сам же и пишу.
– И рулетики. С персиками. Хорошие персики. Бабушка прислала.
Спокойно, Лекс, а то у тебя сейчас будет истерика.
– Ну, разве что за рулетики.
Кларк виновато потупляет голову. Нда, не задалось у него что-то с извинениями.
– Мне правда жаль.
– Что удалось меня спасти?
– Нет, что вы!
– Да ладно, – Лекс решает проявить милосердие, – давай на «ты». И тащи, наконец, пожрать. Знал бы ты, как в этой больнице хреново кормят.
– Я и сэндвичи сделать могу.
– Так и запишем: «ежедневный упорный труд над собой и усердие во всем…»
– Я бы сбегал в магазин за тортиками, но домашний арест…
– «Дисциплина в нашей семье не средство воспитания, а его результат…»
– Нет, просто папа… Не хотелось бы, чтоб он увеличил срок моего заточения…
– «Я всегда могу положиться на близких, их любовь и поддержка…»
– Может…
– Гони за едой и не сбивай меня с мысли!
Стоит признать, это не лучшее его интервью. Впрочем, он ведь и не рассчитывал, что оно таковым будет. Зато это эксклюзив. Мать его и Перри за ногу!
Вся беда в том, что это не тот эксклюзив, который он хотел бы. То есть это странно, конечно, но если бы ему удалось заполучить Кента шантажом, Лекс ценил бы этот материал гораздо больше. И искренне считал бы, что этот гонорар он заработал. А не подставил кому-то задницу – да еще и по дури.
Кстати, о задницах. В редакции все шушукаются у него за спиной, твердят в один в голос, что он получил место, потому что дал сенаторскому сынку. Ну, дал. В том смысле. Не в займы ж до зарплаты! Самое обидное, что все почему-то твердо уверены, что Лекс был снизу. Будто всей редакцией свечку держали, ей-богу! И как не ослепли только от такого количества света?
А Лекс, между прочим, снизу никогда в жизни не был. И под сенаторского сынка ложиться не собирается тем более. Вот разве что тот под него…
Лекс плотоядно облизывается. По ночам, в своей холодной пустой постели он наконец-то может себе признаться: Кларк Кент офигенно красив. И то, что он гей – это действительно хорошо. А вот что еще не с кем не встречается – так это как раз ненадолго.
От этих мыслей у Лекса сводит скулы. Как от концентрированного лимонного сока. Пил когда-то с друзьями на спор. И мысли, и воспоминания – неприятные. И Лекс заставляет себя вернуться к более милым вещам.
О да, Кларк Кент милый! Но в темноте спальни, стараясь забыть от жесткости тюфяка, запуская руку в пижамные штаны, Лекс думает не о его миловидности. Все эти женские романы, описывающие как главный герой запал на красивые глазки – всё это фигня. Вот губки у Кента очень даже! Но будь реалистом, Лекс, вряд ли малыш умеет ими пользоваться. Даже для разговора. Так что оставь губки в покое, вот задок у него – это да! Это нечто! Вот что значит спортсмен. Даже как-то самому в спортзал захотелось…
Лекс половчее обхватывает ствол и начинает плавные неторопливые движения. Вве-е-е-ерх-вни-и-и-из. Вве-е-е-ерх-вни-и-и-из. Вве-е-е-ерх-вни-и-и-из. Ты на качелях, Лекс. С Кларком. Голым. Он сидит напротив и нагло поедает свои рулетики. Зараза! Жадно обхватывает губами, втягивает в себя. Рука начинает двигаться ритмичней. Вторая ласкает промежность, щекочет яички. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз. А Кларк тем временем приподымается на сиденье и начинает насаживаться на деревянную ручку. Блядь, да трахни ты эту заразу! ВВЕРХ-ВНИЗ! ВВЕРХ-ВНИЗ! ВВЕ-А-А-АРХ!!!
После столь горячих фантазий холод в квартире не страшен. И думушки, где же взять деньги на оплату отопления, больше не посещают.
ЛЛ – всё-таки баба. Теперь-то Кларк точно в этом уверен. Потому что ее никогда нет, когда она нужна. К концу недели от отчаянья Кларк даже специально засветился какому-то таблоиду. Фото облетело интернет за час. У желтой прессы Метрополиса был красный день календаря. Количество всевозможных домыслов просто-таки зашкаливает.
А ЛЛ молчит. Именно теперь, когда Кларку так надо отвлечься, занять чем-то свой мозг!
Но ЛЛ молчит. И мозг продолжает буянить. Каждую ночь он преподносит Кларку очередную вариацию на тему «У Лекса не было аллергии – ты сделал, что хотел». Даже во сне он понимает, что это насилие. Но раз за разом продолжает вколачиваться в разгоряченное страстное тело. Иногда это трудно – будто ползешь по наполненному криптонитом туннелю, а туннель так и норовит выпихнуть тебя назад. Иногда легко, будто Кларка качает на волнах. Порою он ласкает Лекса – жестко и грубо, но тот стонет так, что слетает крыша. Но чаще – он просто берет, что хотел. Хотел, казалось, с самого первого взгляда, еще там, в подворотне.
Сны изматывают его. Выедают изнутри, как известь. Вместе с юношеским семенем из него как будто выплескивается частичка души.
В итоге все благие намерения побольше бывать дома идут гулять лесом. Вместе с Кларком. Только до леса он, как правило, не долетает: чаще всего работа ждет его прям за углом.
Вот это точно эксклюзив. Лекса даже не смущает, что для него это уже второй пожар в этом месяце. Зато какие фотки! Какой ракурс! Каковский фокус! А баланс! Да что там баланс? Вы гляньте на освещение!
Даже если не удастся сделать статью (судя по тому, что Лекс успел услышать от погорельцев – это обычная «бытовуха»: кто-то что-то забыл, где-то что-то загорелось), будут фотки стоковые: на огненную стихию всегда есть спрос. А еще на водную, да. Ну так счаз пожарные приедут. А пока можно сделать пару кадров, так сказать, изнутри. Первый этаж вроде не слишком задымлен…
Фотографии и вправду получаются… тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, но они получаются! Лекс впервые за последнюю неделю действительно доволен собой. И снова любит свою работу. По велению сердца, а не в силу привычки.
Он уже почти выбирается наружу, осторожно обходя лестницу, когда слышит этот звук. Ребенок? Или показалось? Дом-то чернорабочий, большинство жителей сейчас на заработках. Могли уйти и бросить. И никто не хватился? Соседи, знакомые – не совершенно же одного они ребенка оставляли. А вдруг мать придавило какой-нибудь балкой? Снова звук. И вправду как плач. Нет, надо всё же проверить. Это как раз тот случай, когда лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, что сделать никогда не сможешь.
Бейсболка не спасает от жара, пот течет с него колючими ручейками. Но Лекс всё равно выбирается наверх, задыхаясь от дыма, обжигая пальцы о раскаленные стены. Кругом плавится краска. Стены, полы, рамы набухают и будто дышат, пускают пузыри, как тот эфемерный младенец. Вот это бы сфотографировать! «Водный огонь»… Нельзя. Слишком высокая температура, фотоаппарат может испортиться.
А еще он может здесь сгореть заживо. Лекс понимает это четко и ясно, когда позади него обваливается лестница. Черт! А казалась такой с виду крепкой. Надо прыгать в окно. Осталось только его найти. Кругом дым и пламя. Кругом всё одно и нет направлений. И огненная стихия уже не кажется Лексу прекрасной. Как может быть прекрасным разрушение? И собственная смерть…
Он слышит крики. Дикие крики. Они ударяют по барабанным перепонкам с силой набата.
И Лекс вдруг понимает, что это кричит он сам.
Нет ничего лучше на свете, чем просыпаться под плеск воды. Шурх-шурх пена. Ссссовсссем-сссссовссссем рядом пульсирует прибрежная галька.
Он на причале.
И рядом этот пятнистый придурок.
Лекс надрывно кашляет, стараясь выдавить из себя всю гаревую гадость. Конечно, воздух в мегаполисном порту – тоже не Альпы. Но ведь всё относительно, правда? По сравнению с тем домом – так просто лечебный горный эфир.
– Ты идиот! Кретин! Придурок! Хоть бы курткой накрылся!
– В неё… кхе-кхе… фото… кхе… фото… кхе-кхе-кхе! Фотик завернут!
– Тебе фотик дороже собственной шкуры?!
– Я застрахован… кхе-кхе-кхе! А фотик… кхе-кхе…
– Идио-о-о-о… О-о-о, какой же ты идиот!
– Какой? – хрипит Лекс, правой рукою нащупывая драгоценный аппарат. И даже не глядя на чудо-героя.
– Жадный!
– Я не жадный… кхе… кхе… Я бедный.
«Может, ему денег дать?» – возникает заманчивое предложение в голове у Кларка.
«На содержание возьми», – ехидничает внутренний голос. Кларк невольно вздрагивает. Его внутренний демон не проявлял себя с той самой роковой ночи. И вдруг… Видимо, на него близость лысика так действует.
– Слушай, а давай я тебе денег дам? – действительно предлагает он.
– Зачем? – от удивления Лекс даже кашлять перестает. – Я б еще понял – наоборот.
– Чтоб ты не лез никуда. А то я твои пожары тушить замаялся. Опять же денег налогоплательщиков жалко. И вообще… пусть стоят себе здания.
– Что я, по-твоему, поджигатель какой?!
– Не, просто в следующий раз я буду спокойно тушить дом. Не отвлекаясь на твое спасение.
– Мог бы и в этот раз не отвлекаться, – обиженно бурчит Лекс.
– Да ты б умер, если б не я! Прекратил свое дурное существование! Ты это хоть осознаешь?!
Вообще-то еще не очень. Но всякая дурь в голову уже лезет. А вот чтоб на его надгробии написали? И сколько бы на прямой трансляции его похорон заработал папа? А что б от него вообще осталось? Хорошие статьи? Сгоревший фотоаппарат? Задроченная простынь? Блин, у него ж даже парня не было. Вот так прожил всю жизнь бобылем… Протрахался со всякой швалью в подворотнях… Самые приличные отношения у него были между его кулаком и призраком Кларка Кента. При воспоминании о Кенте становится почему-то особенно горько.
– Эй, ты как? – Встревоженный затянувшимся молчанием герой осторожно трогает Лекса за плечо.
– Я… Спасибо тебе… Мне надо идти…
– Может, в больницу?
– Неделю как оттуда. Нам с местными эскулапами нужно отдохнуть друг от друга. А то никакой страховки не наберешься.
– Может, тебе правда денег дать?
– А мне потом дом поджигать, чтоб тебе долг вернуть?
– Я могу… насовсем…
– Просто так? – голос Лекса насмешлив, но в нем явственно слышна угроза-предостережение.
Кларк рывком ставит Лекса на ноги и прижимает к себе, чтоб не упал. Ослабевшие ноги и впрямь слушаются Лекса плохо. Зато чувствуют хорошо. И сейчас его правое бедро хорошо так ощущает кое-чей стояк.
– Ага, – понятливо тянет Лекс.
Кларку надо что-то ответить. Просто жизненно необходимо. Он даже пытается – но горло пересохло, а грудную клетку сдавило так, будто поблизости криптонит. Даже внутренний голос молчит.
– Мне показалось, ты – гомофоб.
Левая рука уверенно ложится на член Лекса. Пока еще вялый. Но отчетливо дернувшийся под сильной рукою.
– Гомофобы когда-нибудь ласкали твой член?
– Да нет, только оторвать пытались.
– На память?
Лекс не находит, что ответить. Да и что тут скажешь, когда чужие пальцы так настойчиво нежат твоего «петушка»? Интересно, как много людей на планете трахались с метеоритными фриками? Лекс, например, всего двоих знает. А бог любит троицу.
Лекс уже тянет руку в «ответном жесте» – и замирает на полпути.
Так что, говоришь, от тебя останется?
– Прости, мне правда надо идти.
Голос глух, но решителен.
Наломал он тебя с минетом, парень. Эх, тварь неблагодарная! А, может, сон-то в руку?..
Кларк уже видит: и прокушенную до крови губу, и закатившиеся от боли глаза, и сжатые от бессилия кулаки, и даже «криптонитовый» туннель, высасывающий душу…
И в ужасе почти отталкивает Лекса.
Чтоб тут же кинуться ловить вновь. Потому что лысика еще плохо слушаются ноги.
– Давай хоть до остановки доведу.
Лекс силится разглядеть в темноте выражение лица своего спасителя. Спасителя ли? А потом вдруг решается:
– Хорошо, доведи.
И это самые длинные сто метров в жизни Кларка Кента.
ЛЛ молчит. Как молчит внутренний голос. И заснувший дом. Только где-то в глубине, в самых черных глубинах, бьется и беснуется озабоченный внутренний демон. Кларк силится его заткнуть. Но легче пальцем заткнуть Ниагару.
Книжные определения первой несчастной любви бесят своей наивностью. Да и любовь ли это? Подумаешь, парень не дал! Что ж он, сразу Ромео?
Кларк сидит на кровати, прижав ноги к груди. Он даже не раздевался, только ботинки скинул. Стоило вернуться домой, как накатила волной жуткая апатия. И теперь он сидит, забившись в уголок, и даже не пытается вычислить, сколько еще здесь высидит.
Он слышит камешек даже раньше, чем тот ударяется в окно. Как слышит и то, что сейчас раму атакуют и другие его собратья.
Кто и что забыл в их саду в такое время?
Кларк настороженно выглядывает в окно. Пару секунд уходит на осознание. Еще десять – чтоб поднять дурацкую раму. Сорвав при этом с петли.
– Что ты тут делаешь?
– Хотел узнать…
– Сейчас?!
– Мне надо знать, когда у тебя заканчивается домашний арест?
– Зачем тебе? В интервью такого не было.
Лекс зябко поводит плечами и наконец-то решается:
– Хочу знать, когда смогу повести тебя на свидание.