Подруга тут на днях глянула мои клипы и велела «кончать маяться дурью». Так что за право создать новый «шедевр кинематографа» пришлось пообещать ей взятку в виде фика. На целый фик у меня, увы, катастрофически не хватило времени (работа и учебы – это убийственное сочетание!). Поэтому по примеру Чеди Даан я разбила произведение на драбблы.
Помните, мне на ночь одно извращение в голову пришло? Ну, так это предисловие к нему…
Название: Грешные благие желания – 1
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Лайонелл/Лекс
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Рейтинг: NC-17
Жанр: агнст, инцест
Warning: педофилия
Посвящение: всем моим читателям – за то, что вы это читаете
Саммари: Лайонелл не знает – кого из них он наказал сильнее...
Помните, мне на ночь одно извращение в голову пришло? Ну, так это предисловие к нему…
Название: Грешные благие желания – 1
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Лайонелл/Лекс
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Рейтинг: NC-17
Жанр: агнст, инцест
Warning: педофилия
Посвящение: всем моим читателям – за то, что вы это читаете
Саммари: Лайонелл не знает – кого из них он наказал сильнее...
читать дальше
Наказания, назначаемые в припадке гнева, не достигают цели.
Иммануил Кант
Не вправе наказывать ребенка тот, кого ребенок не любит.
Джон Локк
Иммануил Кант
Не вправе наказывать ребенка тот, кого ребенок не любит.
Джон Локк
В чем Лекс провинился в тот раз, уже не помнили ни сын, ни он. Зато он на всю жизнь запомнил то наказание. Кару небесную!
Теперь-то Лайонелл знает, что та ерунда, из-за которой он вызверился на сына не стоила этого ада. Действительно ерунда – разве что-то серьезное можно доверить 12-летнему мальчишке? Но Лайонеллу важен был не результат, а сам факт сыновнего повиновения. Акт дрессировки, так сказать.
Который Лекс безбожно провалил.
В солдатиков ему поиграть, видите ли, приспичило! Чертов мальчишка!
На работе страшная запарка, дома – сплошное западло. Жена не дает уже второй месяц. И на стороне не погуляешь: засекут ее детективы и всё – прощай половина состояния. Наверняка, именно этого она и добивается, дрянь этакая! Еще и сына против него настраивает: совсем щенок от рук отбился.
И Лайонелл сорвался.
– Снимай штаны.
– Папа…
Страх. Почти паника в огромных детских глазах.
Да как он смеет демонстрировать подобные эмоции? Он ведь Лутор, мать его! И его вместе с нею!
– Снимай. Штаны. Иди. Сюда.
Я отучу тебя перечить старшим. И научу слушаться отца. А еще – держать эмоции при себе. Держать лицо.
Даже если для этого придется пороть пацана каждый день. Хотя, видит Бог, дел у него и так по горло, трудно будет найти в его графике место для ежедневного «общения» с сыном. Но, в конце концов, дети ведь превыше всего. Разве не так он сам всегда говорит? Значит, придется изыскать пару минут. Или даже полчаса. Хотя здесь, пожалуй, и за сутки непрерывной работы всю дурь не выбьешь. Ишь, стоит, дрожит!
Да Лутор ли это, Господи? Может, Лиллиан ему байстрюка подсунула?
Гнев – на жену, которая отказывает ему в элементарном, на этого труса, который не в состоянии сдерживать дрожь, на самого себя, воспитавшего подобного наследничка – жуткий гнев взрывается в Лайонелловой груди.
– Ну, иди же сюда, мой милый.
Лайонелл садится на кровать. Шикарная, французская. С инкрустацией из слоновьей кости. Супружеское ложе, между прочим. А ему здесь уже второй месяц одни мозги «любят».
Лекс в одной рубашке подходит к отцу. Шаркая как 90-летний старик. Для чего я тебя, уродца, на танцы отдавал? Чтоб ты мне тут калику перехожего корчил?
– Ложись на живот, – командует Лайонелл. Всё равно ведь сам не додумается. Недогадливый он у него. Будто и не Лутор вовсе.
Недогадливый, но складный. Чем-то неуловимо напоминает Джоша. Славного, милого Джоша. Соседа по трущобам. Как же Лайонелл мечтал его трахнуть! Ему, 13-летнему, было лестно завалить 15-летнего симпатягу-девственника. Мой милый пастушок. И всё почти получилось. Вот только чертова мамаша приперлась так не кстати. Он ей тот свой облом и на смертном одре припомнил. Ее одре, разумеется.
А когда Лайонелл приехал домой на следующие каникулы, малыш Джош уже не обитал по соседству. Какие-то отморозки «трахнули» его раньше Лайонелла. И всё, что оставалось юному Лутору – твердить как мантру, что это дождь, и вовсе он не плачет. Подумаешь, еще один изуродованный малолетний труп нашли на их помойке. Чай, не последний. Жаль только, что дальше поцелуев дело у них так и не зашло. И воспоминания о любимых Джошевых мятных конфетах – вот и всё, что осталось от 15-летнего парня. Красивого, как картинка из Лайонеллового учебника. Пасторальный пастушок. В штанишках мятного цвета.
Ну, ничего, на этот раз ему никто не помешает. Фиг кто без спросу войдет в хозяйскую спальню. А женушка сейчас в городе. Он точно знает: охрана уже отчиталась.
Лекс бочком приближается к разгневанному отцу. Недетским усилием воли давит отчаянный всхлип. И осторожно опускается животом на отцовские колени.
Лайонелл пару минут смотрит на худенькую мальчишечью спину и решительно сдвигает сына так, чтобы Лексов зад оказался бы точно между его ног.
Лексу так не удобно: равновесие нарушено. Да и слабые руки не держат совсем. А ноги так и норовят оторваться от пола. Он пытается устроиться поудобней. И вздрагивает, когда отец вдруг резко смыкает колени. Сдавливая Лексов пенис. Ой! Лекс испуганно замирает. Шерстяная ткань отцовских брюк – это, конечно, не мыльный кулак…
Это даже круче.
Лекс в ужасе зажмуривается. Черт. Чертчертчертчертчертчерт! Если этот чертов отросток посмеет набухнуть, окончательно опозорив перед родным отцом, – он собственноручно отрежет его садовыми ножницами.
Отцовская ладонь тяжело опускается на детские ягодицы.
Да нет, уже не детские. Уже округлые. Упругие (видно этот трус часто бегает от более крутых приятелей). Будто бархатные.
Когда Лекс случайно задел его член, Лайонелла словно током прошибло. Колени он стиснул чисто инстинктивно. И даже не сразу понял, что сжали его ноги. А когда понял…
Джо-о-ош…
Впрочем, нет. Это не Джош. Это его сын. И его прелестная попка.
Лайонелл сам себя не понимает. Не верит собственным желаниям. И от этого злится еще сильнее. А злость выплескивает в удары.
Шлепок. Второй… Десятый…
Лекс точно отрежет этого уродца. Потому что он встал. Вот взял и встал, чтоб его! И даже у Лекса не спросил «а можно ли?». А стоит ли? Вставать.
Мальчик едва не разрыдался в голос. Нет, нельзя. Слабость непозволительна Луторам. А слезы – слабость. Вот отец, наверное, никогда в жизни не плакал. Никогда-никогда.
Но как тут не захныкать по-девчоночьи, когда этот… этот… фаллос – чтоб его! – наливается всё сильнее и сильнее. И Лекс не может ничего с этим поделать. Боль от шлепка заставляет его вздрагивать. А трение о костюмную ткань действует на этого предателя самым позорным образом.
Ягодицы горят – от боли. Член пульсирует – от удовольствия. Лицо горит – от стыда.
Какой причудливый коктейль. Но только для детей старше шестнадцати.
Лайонелл тоже горит. Также как его душа будет гореть в аду. За то, что был плохим сыном. И просто хреновым отцом.
За детскую эрекцию, которую сжимает сейчас ногами.
И за жар собственного члена, конечно, тоже.
Он старается сдвинуть Лекса подальше, на самые коленки. Чтоб сын не почувствовал. Не почувствовал хотя бы это. Того, что мальчишка сейчас чувствует, и так выше крыши. Хотя крыша Лайонелла уже давно где-то в Монтане.
После двадцать второго удара Лекс больше не может сдерживаться. Он вскрикивает. И тут же закусывает губу. До крови.
Но отец всё равно услышал.
Шлепки прекращаются. Отцовская ладонь ложится на разгоряченную кожу. Узкая ладонь с длинными пальцами. На среднем пальце – печатка. Лекс видел ее сотни раз. А сейчас чувствует. Ощущает каждой клеточкой тела.
Рука медленно скользит вверх. Оглаживает правую ягодицу. Переходит на левую. Вниз. Плавные нежные поглаживания. Раздраженная кожа отзывается болью. Но душа… Детская душа просит ласки. Отцовской ласки.
Пусть даже такой.
Отец никогда раньше не гладил его просто так. Он даже обнимает его, только если позирует репортеришкам. А вот сейчас…
Ладонь соскальзывает вниз. И средний палец случайно – конечно, случайно! – упирается… почти туда! Как раз посредине между членом и анусом. Упирается и напирает.
Его первый настоящий оргазм. Лекс орет.
И теряет сознание.
Лайонелл осторожно укладывает сына на постель. Супружеское ложе, между прочим. Плевать. После того, что случилось в этой комнате сегодня – ему на всё плевать. Работа, жена – это всё ерунда. Дети превыше всего.
Его сын.
Его…
Лайонелл осторожно, мягко так проводит рукой по члену сына. Собирая в кулак детскую сперму.
А потом облизывает ладонь. Вылизывает каждый палец. Пока вторая рука хозяйничает в штанах. И всё это – не отрывая взгляда от сына. Вместе с его спермой он впитывает в себя каждую черточку его лица, каждый изгиб тела. Каждую венку детского члена.
Оргазм накрывает его, как цунами. Блядь!
Впрочем, нет, ни одна блядь не дарила ему такого удовольствия.
Почему?
Это ведь ребенок. Это ведь его сын. Его плоть и кровь.
Так почему же запах его желания будит в нем такую жажду? Почему эти выпирающие птичьи косточки так и манят прикоснуться? Почему он? Откуда вы вообще взялись, такие желания?
Лайонелл до боли в челюсти впивается в покрывало зубами, стараясь заглушить глухой стон отчаяния.
Не стоило ему будить это лихо. Но теперь уже поздно. Слишком поздно плакать по Лексовым волосам, коль Лайонелл уже потерял голову.
Ну и кого ты, старый дурак, тут наказал? Лайонелл и сам не знает.
Но больше он никогда не поднимет на сына руку.
Слишком велик соблазн.
Теперь-то Лайонелл знает, что та ерунда, из-за которой он вызверился на сына не стоила этого ада. Действительно ерунда – разве что-то серьезное можно доверить 12-летнему мальчишке? Но Лайонеллу важен был не результат, а сам факт сыновнего повиновения. Акт дрессировки, так сказать.
Который Лекс безбожно провалил.
В солдатиков ему поиграть, видите ли, приспичило! Чертов мальчишка!
На работе страшная запарка, дома – сплошное западло. Жена не дает уже второй месяц. И на стороне не погуляешь: засекут ее детективы и всё – прощай половина состояния. Наверняка, именно этого она и добивается, дрянь этакая! Еще и сына против него настраивает: совсем щенок от рук отбился.
И Лайонелл сорвался.
– Снимай штаны.
– Папа…
Страх. Почти паника в огромных детских глазах.
Да как он смеет демонстрировать подобные эмоции? Он ведь Лутор, мать его! И его вместе с нею!
– Снимай. Штаны. Иди. Сюда.
Я отучу тебя перечить старшим. И научу слушаться отца. А еще – держать эмоции при себе. Держать лицо.
Даже если для этого придется пороть пацана каждый день. Хотя, видит Бог, дел у него и так по горло, трудно будет найти в его графике место для ежедневного «общения» с сыном. Но, в конце концов, дети ведь превыше всего. Разве не так он сам всегда говорит? Значит, придется изыскать пару минут. Или даже полчаса. Хотя здесь, пожалуй, и за сутки непрерывной работы всю дурь не выбьешь. Ишь, стоит, дрожит!
Да Лутор ли это, Господи? Может, Лиллиан ему байстрюка подсунула?
Гнев – на жену, которая отказывает ему в элементарном, на этого труса, который не в состоянии сдерживать дрожь, на самого себя, воспитавшего подобного наследничка – жуткий гнев взрывается в Лайонелловой груди.
– Ну, иди же сюда, мой милый.
Лайонелл садится на кровать. Шикарная, французская. С инкрустацией из слоновьей кости. Супружеское ложе, между прочим. А ему здесь уже второй месяц одни мозги «любят».
Лекс в одной рубашке подходит к отцу. Шаркая как 90-летний старик. Для чего я тебя, уродца, на танцы отдавал? Чтоб ты мне тут калику перехожего корчил?
– Ложись на живот, – командует Лайонелл. Всё равно ведь сам не додумается. Недогадливый он у него. Будто и не Лутор вовсе.
Недогадливый, но складный. Чем-то неуловимо напоминает Джоша. Славного, милого Джоша. Соседа по трущобам. Как же Лайонелл мечтал его трахнуть! Ему, 13-летнему, было лестно завалить 15-летнего симпатягу-девственника. Мой милый пастушок. И всё почти получилось. Вот только чертова мамаша приперлась так не кстати. Он ей тот свой облом и на смертном одре припомнил. Ее одре, разумеется.
А когда Лайонелл приехал домой на следующие каникулы, малыш Джош уже не обитал по соседству. Какие-то отморозки «трахнули» его раньше Лайонелла. И всё, что оставалось юному Лутору – твердить как мантру, что это дождь, и вовсе он не плачет. Подумаешь, еще один изуродованный малолетний труп нашли на их помойке. Чай, не последний. Жаль только, что дальше поцелуев дело у них так и не зашло. И воспоминания о любимых Джошевых мятных конфетах – вот и всё, что осталось от 15-летнего парня. Красивого, как картинка из Лайонеллового учебника. Пасторальный пастушок. В штанишках мятного цвета.
Ну, ничего, на этот раз ему никто не помешает. Фиг кто без спросу войдет в хозяйскую спальню. А женушка сейчас в городе. Он точно знает: охрана уже отчиталась.
Лекс бочком приближается к разгневанному отцу. Недетским усилием воли давит отчаянный всхлип. И осторожно опускается животом на отцовские колени.
Лайонелл пару минут смотрит на худенькую мальчишечью спину и решительно сдвигает сына так, чтобы Лексов зад оказался бы точно между его ног.
Лексу так не удобно: равновесие нарушено. Да и слабые руки не держат совсем. А ноги так и норовят оторваться от пола. Он пытается устроиться поудобней. И вздрагивает, когда отец вдруг резко смыкает колени. Сдавливая Лексов пенис. Ой! Лекс испуганно замирает. Шерстяная ткань отцовских брюк – это, конечно, не мыльный кулак…
Это даже круче.
Лекс в ужасе зажмуривается. Черт. Чертчертчертчертчертчерт! Если этот чертов отросток посмеет набухнуть, окончательно опозорив перед родным отцом, – он собственноручно отрежет его садовыми ножницами.
Отцовская ладонь тяжело опускается на детские ягодицы.
Да нет, уже не детские. Уже округлые. Упругие (видно этот трус часто бегает от более крутых приятелей). Будто бархатные.
Когда Лекс случайно задел его член, Лайонелла словно током прошибло. Колени он стиснул чисто инстинктивно. И даже не сразу понял, что сжали его ноги. А когда понял…
Джо-о-ош…
Впрочем, нет. Это не Джош. Это его сын. И его прелестная попка.
Лайонелл сам себя не понимает. Не верит собственным желаниям. И от этого злится еще сильнее. А злость выплескивает в удары.
Шлепок. Второй… Десятый…
Лекс точно отрежет этого уродца. Потому что он встал. Вот взял и встал, чтоб его! И даже у Лекса не спросил «а можно ли?». А стоит ли? Вставать.
Мальчик едва не разрыдался в голос. Нет, нельзя. Слабость непозволительна Луторам. А слезы – слабость. Вот отец, наверное, никогда в жизни не плакал. Никогда-никогда.
Но как тут не захныкать по-девчоночьи, когда этот… этот… фаллос – чтоб его! – наливается всё сильнее и сильнее. И Лекс не может ничего с этим поделать. Боль от шлепка заставляет его вздрагивать. А трение о костюмную ткань действует на этого предателя самым позорным образом.
Ягодицы горят – от боли. Член пульсирует – от удовольствия. Лицо горит – от стыда.
Какой причудливый коктейль. Но только для детей старше шестнадцати.
Лайонелл тоже горит. Также как его душа будет гореть в аду. За то, что был плохим сыном. И просто хреновым отцом.
За детскую эрекцию, которую сжимает сейчас ногами.
И за жар собственного члена, конечно, тоже.
Он старается сдвинуть Лекса подальше, на самые коленки. Чтоб сын не почувствовал. Не почувствовал хотя бы это. Того, что мальчишка сейчас чувствует, и так выше крыши. Хотя крыша Лайонелла уже давно где-то в Монтане.
После двадцать второго удара Лекс больше не может сдерживаться. Он вскрикивает. И тут же закусывает губу. До крови.
Но отец всё равно услышал.
Шлепки прекращаются. Отцовская ладонь ложится на разгоряченную кожу. Узкая ладонь с длинными пальцами. На среднем пальце – печатка. Лекс видел ее сотни раз. А сейчас чувствует. Ощущает каждой клеточкой тела.
Рука медленно скользит вверх. Оглаживает правую ягодицу. Переходит на левую. Вниз. Плавные нежные поглаживания. Раздраженная кожа отзывается болью. Но душа… Детская душа просит ласки. Отцовской ласки.
Пусть даже такой.
Отец никогда раньше не гладил его просто так. Он даже обнимает его, только если позирует репортеришкам. А вот сейчас…
Ладонь соскальзывает вниз. И средний палец случайно – конечно, случайно! – упирается… почти туда! Как раз посредине между членом и анусом. Упирается и напирает.
Его первый настоящий оргазм. Лекс орет.
И теряет сознание.
Лайонелл осторожно укладывает сына на постель. Супружеское ложе, между прочим. Плевать. После того, что случилось в этой комнате сегодня – ему на всё плевать. Работа, жена – это всё ерунда. Дети превыше всего.
Его сын.
Его…
Лайонелл осторожно, мягко так проводит рукой по члену сына. Собирая в кулак детскую сперму.
А потом облизывает ладонь. Вылизывает каждый палец. Пока вторая рука хозяйничает в штанах. И всё это – не отрывая взгляда от сына. Вместе с его спермой он впитывает в себя каждую черточку его лица, каждый изгиб тела. Каждую венку детского члена.
Оргазм накрывает его, как цунами. Блядь!
Впрочем, нет, ни одна блядь не дарила ему такого удовольствия.
Почему?
Это ведь ребенок. Это ведь его сын. Его плоть и кровь.
Так почему же запах его желания будит в нем такую жажду? Почему эти выпирающие птичьи косточки так и манят прикоснуться? Почему он? Откуда вы вообще взялись, такие желания?
Лайонелл до боли в челюсти впивается в покрывало зубами, стараясь заглушить глухой стон отчаяния.
Не стоило ему будить это лихо. Но теперь уже поздно. Слишком поздно плакать по Лексовым волосам, коль Лайонелл уже потерял голову.
Ну и кого ты, старый дурак, тут наказал? Лайонелл и сам не знает.
Но больше он никогда не поднимет на сына руку.
Слишком велик соблазн.