Подарок для vera-nic

[d-night]

Название: Влюбленный Франкенштейн
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Лекс/Адам (тот, который Найт), Лекс/Кларк
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Жанр: драббл, ангст, AU, deathfic
Рейтинг: NC-17
Саммари: иногда легче убить человека, чем его чувства…

Посвящение: для vera-nic, которая хотела скрестить Лекса с «клевым таким мальчиком, Адамом Найтом.. (это тот смазливый фрик, что за Ланой приударял и чуть не пристрелил ее)». Жаль, конечно, что не пристрелил. Поэтому ничего хорошего ему в моих фиках не светит. В общем, как от меня и требовали – возвращаю Лексу честь. Отняв ее предварительно у других…


Когда умираешь в 16 лет, начинаешь иначе относиться к жизни. Пресловутое «Лови день» уже не кажется тебе таким банальным, а желания – слишком невыполнимыми. Потому что «слишком» у тебя и так уже лишка: слишком рано ты… слишком поздно для… слишком много всего…
Не успел.
Ты думал: не беда, времени – навалом. Какая там школа? Да ты еще доктором наук стать успеешь! Это всё так – увертюра. Университет, консерватория, семья – вся пьеса еще впереди.
А в итоге, всё, что у тебя остается – та самая прелюдия Рахманинова. Всего лишь прелюдия. К пьесе, которую тебе уже никогда не закончить…

Адам живет от инъекции к инъекции. Ест, пьет, улыбается Лане. Следит за Кларком. Ведь так велел хозяин. Хозяин Адама, от воли которого зависит, сколько еще он протянет. Какую часть пьесы еще успеет отыграть. И он следит. За Кларком и Лексом. Потому что эти двое почти всегда друг возле друга.
Потому что следить за вторым – приятнее, чем за первым.
Александр Джозеф Лутор. Сын хозяина. Еще один его пленник. Можно сказать, Адамов друг по несчастью. Задумывались ли вы когда-нибудь о том, что могла бы рассказать о вас ваша собака? Если б, конечно, вы дали ей такую возможность. Адам вот многое мог бы рассказать об Лайонелле Луторе. И о его обращении с собственным сыном. Да только кто ж ему даст-то?
Впрочем, в отличие от Адама Лекс может за себя постоять. Что и делает периодически. И это восхищает Адама даже больше, чем пронзительная зелень глаз, уверенность движений… литая фигура.
У Адама не было секса уже полгода. Сначала пришлось сделать перерыв, потому что Льюк – его приятель и друг по консерватории – уезжал проведать бабку. Потом были экзамены. А потом Адам умер. В общем, всё время было как-то не до того. И теперь он провожает каждый жест Лекса Лутора голодным взглядом.
Лекс. Хладнокровный. Уверенный. Хитер и быстр, и дьявольски умен – это тоже про него. Он прекрасен. А еще он – с Кларком.

Адам до боли вжимается в ветку – глядя как Лекс вжимается в Кларка. В чертова Кларка. Который опять чего-то там намудрил и теперь ходит в солнцезащитных очках, как долбанная кинозвезда 90-х. Вот бы он так и остался слепым!
Впрочем, он и слепой неплохо находит все нужные точки на теле любовника. Играть вслепую, не глядя на клавиши – для этого нужны длительные тренировки. Очень длительные. Судя по этим двоим, они только и делают, что «тренируются».
Адам не чувствует угрызений совести от того, что подсматривает сейчас за Кентом (тот вон тоже телескоп не для красоты на чердаке держит). Зато чувствует как стояк больно упирается в дерево. Мешает лечь поудобней. И наслаждаться зрелищем.
Хотя наслаждаться получается не очень. Мешает ревность. Глупая, иррациональная и трудно поддающаяся логическому анализу. Глупо ревновать Лекса к мальчишке Кенту: хоть с Кентом, хоть без, всё равно тебе, Найт, там ничего не светило. Такие звезды, как Лутор – они для тебя. Они вообще сами по себе. Одинокие волки, которые не бегают в стае. Малыш Кент этого еще не понял, потому и извивается сейчас в объятиях любовника – легко и свободно, без всякой задней мысли. Без страха перед будущим. Потому что это будущее у него есть.
А у Адама Найта – нету.
Нет будущего, нет семьи, нет друзей. И сильного красивого любовника – тоже нету.
Любовника, который чертит язычком узоры на обнаженной груди. Втягивает по очереди каждый сосочек. Запускает руку в ширинку со спокойной уверенностью, что там ей самое место. А второй рукой стискивает запястья партнера. И без того слишком уязвимого сейчас из-за своей слепоты. Но Лутору нравится доминирование, это у него в крови. Завтра он кинется искать лучших офтальмологов мира для своего мальчика. Но сегодня – сегодня он не хочет, чтоб Кларка хоть что-то отвлекало от его прикосновений. Сегодня он хочет быть центром его Вселенной. Средоточием всего. И он впитывает чужую зависимость вместе с капельками Кларкова пота, вместе с его слюной, вместе с влагой, выступившей на головке его члена. С каждым его вздохом. С каждым его вскриком.
А на дереве за дорогой Адам давится собственными вскриками, мечтая быть сейчас там. Под этим телом. Оплетенный этими руками. Зацелованный этими губами.
Он хочет этого даже больше, чем быть… живым. Может, оттого что в ласках Лекса сейчас столько жизни и кажется, что смерти просто не место там рядом? Может, поцелуи, которые он сейчас дарит другому – это и есть те самые, от которых просыпаются Спящие Красавицы?
Спящие Красавицы – осколки далекого детства: мамин голос и скрип старенького детского ночника. Он уже тогда хотел быть такой вот принцессой. Вот только мама забыла ему объяснить, что в жизни принцы часто выбирают не тебя. А всяких там Кларков Кентов.
На чердаке фермерского сарая яростно кончает Кларк, а на узловатой ветке – бесстыдно кончает Адам. Бессильно и зло. Давится собственным криком, чувствуя, как расползается по штанам липкое горячее пятно.
Кларк вдруг вскидывает голову и впивается слепыми глазами прямо в Адама. Будто что-то услышал. Мимо воли Найт настороженно замирает. Но Лекс еще не закончил, и всё внимание Кларка снова там, на чердаке, с любимым.
А с Найтом – снова вся его ревность и боль, и мертвая безнадежность.

Ночные кошмары терзают его постоянно, ночь за ночью, раз за разом. Яркие. Четкие. Как живые.
Но в этот раз всё немного иначе. В этот раз со скальпелем в руке стоит Лекс. И вместо горячего язычка по груди Адама скользит холодный металл. Препарируя саму его душу. И сама БОЛЬ сочиться из Адамовых ран. А Лекс смотрит на покромсанное тело взглядом малолетнего маньяка, заловившего бездомную кошку на пустыре. Скальпель входит глубже – и на лице младшего Лутора проступает улыбка. Но Адам молчит. Какую бы боль не причинял ему Лутор, он всегда молчит.
А потом Лекс равнодушно разворачивается и уходит. Наверное, к Кенту.
И вот тут Адам орет, захлебываясь криком. Он готов вытерпеть любую боль. От него. Но только не боль разлуки.
Потому что эти чувства – чувства к сыну хозяина – это единственное, что он еще способен испытывать. Единственное, что дарит ему иллюзию, будто он еще жив.

– Не волнуйся, Адам, я это выясню. У всех были плохие оценки в прошлом.
Найт не против. Он уже понял, что для Лекса Лутора наличие тайны – обязательное условие при выборе любовника. Так что он даже рад, что смог его заинтересовать.
Ни о чем он так не мечтает, как сыграть с Лексом Лутором в четыре руки. Он отдал бы за это всё. Даже жизнь.
Но ее-то у него и нету.
И Лекс уходит, оставляя Найта бессильно сжимать кулаки. И тупо пялиться ему в затылок в надежде, что Лекс обернется.

Ему нравится жить в Тейлоне. Думать, что Лекс, быть может, касался (пусть даже случайно) тех же стен, что и он. Что иногда он пьет капуччино из той же кофеварки. Сидит на тех же стульях. Всё здесь принадлежит ему (и еще немного Лане, но это неважно), а значит, и сам Адам немножко, чуть-чуть, пусть даже вот так – опосредованно – принадлежит сейчас Лексу.
Поэтому когда дура Лэнг заявляет, что ему стоит уехать, Адам срывается. Он просто слетает с катушек. И пугает девчонку, сам того не желая. Но он не может позволить кому бы то ни было разлучить его с этим местом. Разрушить эту мизерную – но единственную – связь с Лексом.
– Я никуда не уйду, – обещает он сам себе, не забывая при этом издевательски ухмыляться Лане.

Когда Лекс велит ему убираться – из Тейлона, из Смолвилля, с этой планеты – Адам понимает, что его худший ночной кошмар наконец-то сбылся. Его Лекс уходит. И уже неважно к кому. Главное – от него. Вычеркивает его из своей жизни. Не то чтобы Адам в этой самой жизни когда-то присутствовал, но всё же… Ведь это уже действительно конец.
– Ты готов вот так просто выкинуть меня на улицу? Только потому что я не оправдал сексуальных фантазий мисс Лэнг?
– Я доверяю Ланиному чутью. Если она беспокоится из-за тебя, значит, у нее есть причины. И, значит, ты уберешься отсюда. Желательно, в ближайшие пару часов.
«Ну уж нет! – хочется крикнуть Найту. – Не сейчас, когда ты так близко. Ближе, чем был когда-либо». И рядом нет камер, которые наверняка растыкал по всему замку твой папаша.
Найт нападает внезапно. В принципе, Лекс всегда начеку и техниками восточных единоборств владеет неплохо, но… Найт тоже владеет ими неплохо. А еще адреналин придает ему сил. Превращает в дикого зверя.
Лекс не боится 16-летнего мальчишку. А, наверное, стоило бы. Потому что мальчонка умудряется сделать Лексу подсечку, а потом… Вжик молнии и Адам буквально заглатывает длинный тонкий член. Такой желанный. Такой знакомый. Но до этого – такой далекий.
Лекс дергается от неожиданности, но заставляет себя замереть, когда чужие зубы впиваются в ствол: не хватало еще, чтобы этот придурок откусил ему хозяйство! Впрочем, сосет он неплохо. Чему удивляться: музыкальное образование, томный взгляд и ни малейшей попытки залезть «типа понравившейся девчонке» под юбку. Верные признаки гея.
Да, минет хорош! Лекс позволяет себе закрыть глаза и на минуту забыться. У него сегодня была ужасная ссора с Кларком. Еще бы, тот почти объявил о своей помолвке! Вот уж у кого точно нет проблем с тем, чтобы залезть под юбку «типа понравившейся девчонке». «Любопытно, что ты сделал, чтобы вызвать у нее такие чувства? – Ты думаешь, я дал ей повод?! – Не знаю, меня там не было!» Не было в его спальне, когда его отец застукал сыночка в постели с полуголой девицей. И это единственная причина, по которой этот сынок еще жив.
Еще чуть-чуть и Адам наконец-то заглатывает член целиком. Осторожно отпускает бедра Лекса, но тот не делает ни малейшей попытки как-то помешать Найту, и он – обнадеженный, да что там, окрыленный – осыпает луторовский ствол жадными поцелуями. По всей длине. Посасывая яички, когда спускается вниз, и дразня головку, когда достигает верха. Он трется эрекцией о ногу Лутора, понимая, что долго не выдержит. В голове звучат праздничные колокола. Вот оно! Он так долго представлял себе это! И вот оно!!!
Лекс позволяет мальчишке играть в любителя эскимо и даже как-то не против, что тот дрочит на него по-собачьи. Ему просто физически нужна разрядка. Его отец его достал. Кларк крутит что-то с этой белокурой сучкой. Все эти тайны мадридского двора, и папочкины, и Кларковы – это уже давно не так прикольно. Да еще и ФБР сидит на хвосте, причем ни за что. Так что он просто снимает напряжение. Он мог бы и сам, в душе, но если уж мальчику так хочется…
Лекс не считает это изменой. В конце концов, идея была не его, не так ли? Он даже в планах не держал чего-то подобного, когда шел выставлять Ланиного постояльца. Так что в моральном плане он перед Кларком чист. Да и вообще, это ж просто минет. Если придираться к таким мелочам, то и мастурбацию в ванной можно причислить к прелюбодеянию. Но определенная доля вины все же есть. Так что, пожалуй, он больше не станет попрекать Кларка той сумасшедшей. Подумаешь, обклеила школьный шкафчик своими фотками! Переживем.
Адам вбирает член Лекса до самого основания и начинает описывать в воздухе восьмерки, не забывая ласкать руками яйца партнера. Затем резко запрокидывает голову, позволяя члену выскользнуть. И снова вбирает целиком. Он обнимает пенис губами и медленно, с наслаждением двигается вниз, постепенно преодолевая сопротивление. Вот уже его нос щекочут волоски на лобке. Член Лекса в Адаме, он чувствует его языком, нёбом и глоткой. И каждой клеточкой тела. Потом медленно начинает рисовать восьмерки уже на лобке. Поиграв какое-то время, он с чувством, с толком, с расстановкой двигается губами обратно вверх. Потом снова вниз. При этом всё время рисуя носом восьмерки в воздухе или на лобке. Он то вбирает член – его силу и ярость – в себя, то делает вид, что почти отпускает его на волю, играя с ним. И мечтая, чтоб эта игра никогда не кончалась.
Но кончается всё. Сначала дрожат бедра Лекса, потом он сам и, наконец, горячая струя ударяет Адаму в глотку. Оргазм накрывает Найта с головой: просто от осознания того, что он довел до высшей точки любимого человека. На какое-то мгновение стал с ним одним целым. Продолжился в нем – воспоминаниями, которые Лекс вряд ли когда-то забудет. Во всяком случае, Адаму хочется в это верить.
Лекс спихивает с себя мальчишку (негрубо, конечно, почти даже ласково – в конце концов, парень заслужил, можно сказать, отработал) и поднимается одним стремительным движением. Застегивает молнию, поправляет рубашку.
И идет к выходу.
– Давненько мне не делали таких прелестных минетов, Адам. Но это ничего не меняет. Лана не хочет тебя видеть. И, значит, ты уберешься из города в ближайшие… уже полчаса.
И все. Захлопнувшаяся дверь как приговор. Адам остается сидеть на холодном полу. Лучший секс в его… существовании. И худший его облом.
И всё из-за дуры Ланы.
Стук в дверь проходит пилой по вскрытым нервам Найта. Может, он?..
Адам кидается к двери, как кинулась бы любящая мать к тонущему ребенку. Впрочем, он и есть – и любящий, и тонущий.
Рывок двери… На рожах Лайонелловской охраны слишком ехидные ухмылки – это последнее, что он успевает осознать, прежде чем сознание накрывает тьма.

– Ты перехватил пулю… Теперь я знаю почему Лайонелл велел мне следить за тобой… – «И почему Лекс инстинктивно выбрал тебя» – Я нашел, что искал… – «И получил, что хотел. Лекс всё-таки дал мне это. Сам того не желая» – Но уже слишком поздно…
У него вообще много этих «слишком»: слишком рано он… слишком поздно для… слишком много всего…

– Давно я не видел тебя за роялем, Лекс. Что играешь?
– Прелюдию Рахманинова. Так, вспомнилось вдруг. Накотило.
– Красиво.
– Могу и тебя научить. Хочешь, Кларк?
– Хочу. Тебя. А музыку давай оставим на потом, а? У нас же еще вся жизнь впереди…