И пусть судьба не справедлива! Но жизнь игра, играй красиво! Не стоит слёзы лить напрасно... пошло всё на х*й - жизнь прекрасна!
Название: Я играю в жизнь…
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Майкл/Том, Лекс/Кларк
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Рейтинг: NC-17
Жанр: драббл, PWP
Предупреждение: нецензурная лексика
Саммари: «Вся жизнь – игра, а люди в ней – актеры»
Посвящение: для Juliya_Luthor в подарок на ДР.
читать дальше– Ты не живешь, ты играешь в жизнь!
– Майкл, пожалуйста…
– И меня хочешь заставить играть в свои игры!
– Майкл!
Двое замерли друг против друга. Обида и вина. Любовь и предательство.
– Ты говорил: нет на свете того, чего ты не мог бы мне простить.
– Ох, Томми, я много всякой дури тебе говорил, пока мой член был в твоей заднице. К тому же мне даже в голову не могло прийти, что парень, способный так лихо подмахивать мне во время траха, – в это время мечтает жениться на чернокудрой лохудре.
– Я объяснял тебе на счет Джеми…
– О да! Ты мне много чего рассказывал на счет своей женушки, – жестоко усмехается собеседник. – Упустил, правда, описание поз, в которых ты ее трахаешь. Или это она тебя? А что? Привязывает страпон – и давай муженька долбить. Чего не сделаешь для семейного счастья, – мужчину разбирает истеричный смех.
Брюнет морщится. Обвинения… не то, чтобы беспочвенны – просто слишком не новы. Он уже слышал их месяц назад. И два месяца назад. И год назад… Начиная с 2002-го он слушает их регулярно. Эти обвинения он знает наизусть. А собеседник – знает наизусть все его оправдания. Так зачем же они снова льют из пустого в порожнее?!
– Я ничего не могу изменить, Майкл. Даже Супермен не в силах менять прошлое. Я могу только дать нам настоящее – если ты дашь нам будущее. Ты дашь?
– А ты мне?
Брюнет замирает: в вопросе любовника явный подвох – об этом явственно свидетельствует лукавая ухмылка.
– Дашь мне, Томми? На память о былых временах. В честь дня вчерашнего, так сказать. А я могу вставить тебе на будущее.
– Майкл, я пришел поговорить, – морщится он. – А ты сам говорил, что пока твой член в моей заднице, ты способен нести только чушь.
– Ну, я хоть на что-то способен, Том. А ты? На что ты реально способен – ради меня?
– Майкл! Ну чего ты хочешь, мать твою?! Чего ты реально хочешь? Кроме как мучить меня. День за днем терзать меня снова и снова. Ну прости ты меня уже! И давай жить дальше. Хочешь, я на колени стану?
– Хочу, – усмехается собеседник. Кажется, на него этот взрыв эмоций произвел не слишком сильное впечатление. – Коленопреклонная поза – это вообще очень удобно для того, чем мы тут собираемся заняться.
Брюнет с обидой поджимает губы. И кидается к двери.
– Прости, что я занял твое время, Майкл. Мне жаль, что мы не в состоянии понять друг др…
Его гневная тирада разбивается о стену. В буквальном смысле. Любовник впечатывает его в стену со всей дури. Заламывая руку. Упираясь в зад стояком.
– Ты прав в одном, Томми: довольно разговоров. Пора и делом заняться.
Только сейчас брюнет чувствует запах алкоголя. И не может сдержать грустной улыбки: напиться – признак слабости, милый. Даже спустя столько лет – я по-прежнему твоя слабость, да? Или на трезвую я слишком невыносим?
– Майкл, пожалуйста…
– Повторяешься, солнце, – он чуть отступает, позволяя и второму отодвинуться от стены. Ровно настолько – чтоб его рука властно легла на ширинку. – Раньше у тебя вставало быстрее. Стоило только меня увидеть. – Что это? Обида? Сожаление? Или – очередное обвинение…
– Ты слишком надолго оставил меня без себя, родной. Я начинаю привыкать жить без тебя.
– Это плохая привычка, солнце. Разве ты не за здоровый образ жизни?
– Ага, – зло усмехается брюнет, он чувствует, как в нем растет иррациональное чувство протеста, желание хоть чуть-чуть отомстить, – а еще за семейный ценности – верность жене, к примеру.
Рука на ширинке на миг замирает. Всего на миг – но замирает. Как замирает сердце брюнета. Неужели… отпустит? Не дай бог!
А затем вжик молнии – как спасенье. Кратковременная индульгенция. Короткая, как ночь. Жаркая, как солнце. Желанная, как тот, кто сейчас впечатывает с стену.
– Нет у тебя любовника, кроме меня. И даже не надейся… научиться другому… с другими…
Брюки, боксеры – всё прочь. Жена, общественное мнение – всё на хуй. На сегодняшнюю ночь.
Брюнет хочет что-то сказать, но рот ему затыкают пальцы. И даже не надо приказов – он сам знает: их надо вылизать. Как для себя. Потому что и впрямь для себя. Надо вылизать, чтоб почувствовать их внутри. Сначала один. Потом второй. Их рваные движения – в такт прерывающимся вдохам. И стон – как начало каждого такта этой симфонии.
Брюнет вспотевшим лбом упирается в стену. Стискивает зубы до боли. Стоны не удержать, но крики… крики еще можно… крики еще нужно… Даже в дешевом мотеле стоит соблюдать видимость тишины.
Впрочем, один вскрик всё же вырывается – когда пальцы выходят, оставляя за собой пустоту. Вскрик разочарования. И боли одиночества. Вскрик, сменившейся криком экстаза – когда в него входит член. Такой желанный. Такой… родной. Он помнит каждую его венку. Знает каждый бугорок. Помнит манящий блеск головки, не скрытый обрезанной плотью. Он сотни раз видел этот член. Возбужденным. Кончающим. Спящим… Но он и впрямь начинает его забывать. И это больнее – чем трах почти на сухую.
Резкие фрикции. Рванные вздохи. В меня. Из меня. Из самого себя… Ты рвешься из собственной плоти. Из собственной кожи. Желая залезть под кожу любовнику. Впитаться в кровь. Пробежаться по венам. До самого сердца. Которое бухает сейчас, как сумасшедшее. Вы оба сумасшедшие, вы в курсе? Поставить всё на кон – чтоб так и не простить. Вы сумасшедшие, да… Но это так прекрасно – сходить с ума в нашем разумном расчетливом мире.
Брюнет откидывает голову. Мечтает урвать хоть один поцелуй. Может, сейчас в распаленном сексом мозгу что-нибудь заклинит (на этот раз что-то нужное) – и ты забудешь о своем обещании не целовать меня больше. Никогда не целовать губы, которыми я целую жену. Может, сейчас…
Рты тянутся друг к другу. Губы уже ощущают чужое дыхание. От которого сохнет язык. И темнеет в глазах…
Но вместо поцелуя – две звуковые волны оргазменного крика. Слившиеся в одну.
Любовники сползают на пол. И первый по-прежнему ощущает в заднице член второго. А спиной – ощущает улыбку его губ. Губ – так его и не поцеловавших.
– Не в этот раз, милый.
И брюнет тоже не может сдержать улыбки: значит, будет и следующий раз…
– Староват я для таких игр, – ворчит Лекс, наконец-то со смачным чпоком выходя из любовника. Обессилено валится в дешевое мотельное кресло. – Предпочитаю мягкую постельку…
– Перестань, ты брюзжишь как мой папа.
– Упаси Господь! Чтоб я – как Джонатан Кент?!
Кларк беззаботно смеется.
– У вас больше общего, чем тебе хочется.
– Единственное общее, что я хочу иметь с Джонатаном Кентом – это его сын. То бишь ты, мой милый.
– Как-то двусмысленно это прозвучало, мистер Лутор. Тройничок намечаешь?
Видя реакцию любовника, Кларк самодовольно хмыкает: нечасто ему удается шокировать Луторов.
– Ну и фантазия у тебя, Кларк. Сыграть в инцест мне еще никто не предлагал. Впрочем, сыграть в актеров, которые типа играют нас в каком-то задрыпанном сериале – это тоже была… хм, неординарная идея.
Кларк обиженно надувает губки.
– Почему это «задрыпанном»? – вскидывается Кент. – Как продюсер проекта…
– Вот именно потому, что продюсер – ты, – хохочет Лекс. – Был бы продюсером я – была б оскороносная сага. В 3D, со всяческими спецэффектами и прочей хренью… А у тебя, господин продюсер, даже на актеров деньжат не хватает. Вон, натурой приходится расплачиваться…
– Ах так? Вот как ты запел? Точно! В следующий раз быть тебе Фаринелли. – И замечая, как Лекс невольно морщится: – А что? Ты ж любишь оперу…
– На оперных певцов моя любовь не распространяется. Моя любовь – вообще только для тебя.
Кларк сразу растекается розово-пушистой лужицей. На коленях подползает к креслу, в котором сидит любовник. Раздвигает его колени пошире. Удобно, что они еще не оделись…
– Мой «Том» – дурак, если позволил такому «Майклу», как ты, его бросить.
– Мой «Майкл» тоже хорош, если позволил кому-то встать между ними.
Кларк довольно улыбается.
– Сыграем в «сериал» еще раз?
– Эх, зря я тебя назначал главным редактором «Дэйли-Плэнет». Надо было для тебя киностудию организовать. Снимал бы свои сериалы– трахались бы в Каннах, а не по дешевым мотелям. Может, правда, вместо статьи о том химическом заводе – сценарий какой-нибудь напишешь? И людям приятней, и мне за тебя спокойней, сенсационный ты мой репортер, – Лекс любовно гладит черные кудри, с легкой завистью перебирает шелковистые пряди.
– О Супермене и «злом опасном Луторе»? – Кларк пальцами рисует в воздухе кавычки.
– Лучше напиши сценарий об Александре Македонском и Гефестионе. Мне всегда больше всего нравились именно исторические фильмы.
– Неа, – хитро лыбится Кларк. – Как я смогу объяснить кинокритикам, почему мой Александр – лысый?
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Майкл/Том, Лекс/Кларк
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Рейтинг: NC-17
Жанр: драббл, PWP
Предупреждение: нецензурная лексика
Саммари: «Вся жизнь – игра, а люди в ней – актеры»
Посвящение: для Juliya_Luthor в подарок на ДР.
читать дальше– Ты не живешь, ты играешь в жизнь!
– Майкл, пожалуйста…
– И меня хочешь заставить играть в свои игры!
– Майкл!
Двое замерли друг против друга. Обида и вина. Любовь и предательство.
– Ты говорил: нет на свете того, чего ты не мог бы мне простить.
– Ох, Томми, я много всякой дури тебе говорил, пока мой член был в твоей заднице. К тому же мне даже в голову не могло прийти, что парень, способный так лихо подмахивать мне во время траха, – в это время мечтает жениться на чернокудрой лохудре.
– Я объяснял тебе на счет Джеми…
– О да! Ты мне много чего рассказывал на счет своей женушки, – жестоко усмехается собеседник. – Упустил, правда, описание поз, в которых ты ее трахаешь. Или это она тебя? А что? Привязывает страпон – и давай муженька долбить. Чего не сделаешь для семейного счастья, – мужчину разбирает истеричный смех.
Брюнет морщится. Обвинения… не то, чтобы беспочвенны – просто слишком не новы. Он уже слышал их месяц назад. И два месяца назад. И год назад… Начиная с 2002-го он слушает их регулярно. Эти обвинения он знает наизусть. А собеседник – знает наизусть все его оправдания. Так зачем же они снова льют из пустого в порожнее?!
– Я ничего не могу изменить, Майкл. Даже Супермен не в силах менять прошлое. Я могу только дать нам настоящее – если ты дашь нам будущее. Ты дашь?
– А ты мне?
Брюнет замирает: в вопросе любовника явный подвох – об этом явственно свидетельствует лукавая ухмылка.
– Дашь мне, Томми? На память о былых временах. В честь дня вчерашнего, так сказать. А я могу вставить тебе на будущее.
– Майкл, я пришел поговорить, – морщится он. – А ты сам говорил, что пока твой член в моей заднице, ты способен нести только чушь.
– Ну, я хоть на что-то способен, Том. А ты? На что ты реально способен – ради меня?
– Майкл! Ну чего ты хочешь, мать твою?! Чего ты реально хочешь? Кроме как мучить меня. День за днем терзать меня снова и снова. Ну прости ты меня уже! И давай жить дальше. Хочешь, я на колени стану?
– Хочу, – усмехается собеседник. Кажется, на него этот взрыв эмоций произвел не слишком сильное впечатление. – Коленопреклонная поза – это вообще очень удобно для того, чем мы тут собираемся заняться.
Брюнет с обидой поджимает губы. И кидается к двери.
– Прости, что я занял твое время, Майкл. Мне жаль, что мы не в состоянии понять друг др…
Его гневная тирада разбивается о стену. В буквальном смысле. Любовник впечатывает его в стену со всей дури. Заламывая руку. Упираясь в зад стояком.
– Ты прав в одном, Томми: довольно разговоров. Пора и делом заняться.
Только сейчас брюнет чувствует запах алкоголя. И не может сдержать грустной улыбки: напиться – признак слабости, милый. Даже спустя столько лет – я по-прежнему твоя слабость, да? Или на трезвую я слишком невыносим?
– Майкл, пожалуйста…
– Повторяешься, солнце, – он чуть отступает, позволяя и второму отодвинуться от стены. Ровно настолько – чтоб его рука властно легла на ширинку. – Раньше у тебя вставало быстрее. Стоило только меня увидеть. – Что это? Обида? Сожаление? Или – очередное обвинение…
– Ты слишком надолго оставил меня без себя, родной. Я начинаю привыкать жить без тебя.
– Это плохая привычка, солнце. Разве ты не за здоровый образ жизни?
– Ага, – зло усмехается брюнет, он чувствует, как в нем растет иррациональное чувство протеста, желание хоть чуть-чуть отомстить, – а еще за семейный ценности – верность жене, к примеру.
Рука на ширинке на миг замирает. Всего на миг – но замирает. Как замирает сердце брюнета. Неужели… отпустит? Не дай бог!
А затем вжик молнии – как спасенье. Кратковременная индульгенция. Короткая, как ночь. Жаркая, как солнце. Желанная, как тот, кто сейчас впечатывает с стену.
– Нет у тебя любовника, кроме меня. И даже не надейся… научиться другому… с другими…
Брюки, боксеры – всё прочь. Жена, общественное мнение – всё на хуй. На сегодняшнюю ночь.
Брюнет хочет что-то сказать, но рот ему затыкают пальцы. И даже не надо приказов – он сам знает: их надо вылизать. Как для себя. Потому что и впрямь для себя. Надо вылизать, чтоб почувствовать их внутри. Сначала один. Потом второй. Их рваные движения – в такт прерывающимся вдохам. И стон – как начало каждого такта этой симфонии.
Брюнет вспотевшим лбом упирается в стену. Стискивает зубы до боли. Стоны не удержать, но крики… крики еще можно… крики еще нужно… Даже в дешевом мотеле стоит соблюдать видимость тишины.
Впрочем, один вскрик всё же вырывается – когда пальцы выходят, оставляя за собой пустоту. Вскрик разочарования. И боли одиночества. Вскрик, сменившейся криком экстаза – когда в него входит член. Такой желанный. Такой… родной. Он помнит каждую его венку. Знает каждый бугорок. Помнит манящий блеск головки, не скрытый обрезанной плотью. Он сотни раз видел этот член. Возбужденным. Кончающим. Спящим… Но он и впрямь начинает его забывать. И это больнее – чем трах почти на сухую.
Резкие фрикции. Рванные вздохи. В меня. Из меня. Из самого себя… Ты рвешься из собственной плоти. Из собственной кожи. Желая залезть под кожу любовнику. Впитаться в кровь. Пробежаться по венам. До самого сердца. Которое бухает сейчас, как сумасшедшее. Вы оба сумасшедшие, вы в курсе? Поставить всё на кон – чтоб так и не простить. Вы сумасшедшие, да… Но это так прекрасно – сходить с ума в нашем разумном расчетливом мире.
Брюнет откидывает голову. Мечтает урвать хоть один поцелуй. Может, сейчас в распаленном сексом мозгу что-нибудь заклинит (на этот раз что-то нужное) – и ты забудешь о своем обещании не целовать меня больше. Никогда не целовать губы, которыми я целую жену. Может, сейчас…
Рты тянутся друг к другу. Губы уже ощущают чужое дыхание. От которого сохнет язык. И темнеет в глазах…
Но вместо поцелуя – две звуковые волны оргазменного крика. Слившиеся в одну.
Любовники сползают на пол. И первый по-прежнему ощущает в заднице член второго. А спиной – ощущает улыбку его губ. Губ – так его и не поцеловавших.
– Не в этот раз, милый.
И брюнет тоже не может сдержать улыбки: значит, будет и следующий раз…
– Староват я для таких игр, – ворчит Лекс, наконец-то со смачным чпоком выходя из любовника. Обессилено валится в дешевое мотельное кресло. – Предпочитаю мягкую постельку…
– Перестань, ты брюзжишь как мой папа.
– Упаси Господь! Чтоб я – как Джонатан Кент?!
Кларк беззаботно смеется.
– У вас больше общего, чем тебе хочется.
– Единственное общее, что я хочу иметь с Джонатаном Кентом – это его сын. То бишь ты, мой милый.
– Как-то двусмысленно это прозвучало, мистер Лутор. Тройничок намечаешь?
Видя реакцию любовника, Кларк самодовольно хмыкает: нечасто ему удается шокировать Луторов.
– Ну и фантазия у тебя, Кларк. Сыграть в инцест мне еще никто не предлагал. Впрочем, сыграть в актеров, которые типа играют нас в каком-то задрыпанном сериале – это тоже была… хм, неординарная идея.
Кларк обиженно надувает губки.
– Почему это «задрыпанном»? – вскидывается Кент. – Как продюсер проекта…
– Вот именно потому, что продюсер – ты, – хохочет Лекс. – Был бы продюсером я – была б оскороносная сага. В 3D, со всяческими спецэффектами и прочей хренью… А у тебя, господин продюсер, даже на актеров деньжат не хватает. Вон, натурой приходится расплачиваться…
– Ах так? Вот как ты запел? Точно! В следующий раз быть тебе Фаринелли. – И замечая, как Лекс невольно морщится: – А что? Ты ж любишь оперу…
– На оперных певцов моя любовь не распространяется. Моя любовь – вообще только для тебя.
Кларк сразу растекается розово-пушистой лужицей. На коленях подползает к креслу, в котором сидит любовник. Раздвигает его колени пошире. Удобно, что они еще не оделись…
– Мой «Том» – дурак, если позволил такому «Майклу», как ты, его бросить.
– Мой «Майкл» тоже хорош, если позволил кому-то встать между ними.
Кларк довольно улыбается.
– Сыграем в «сериал» еще раз?
– Эх, зря я тебя назначал главным редактором «Дэйли-Плэнет». Надо было для тебя киностудию организовать. Снимал бы свои сериалы– трахались бы в Каннах, а не по дешевым мотелям. Может, правда, вместо статьи о том химическом заводе – сценарий какой-нибудь напишешь? И людям приятней, и мне за тебя спокойней, сенсационный ты мой репортер, – Лекс любовно гладит черные кудри, с легкой завистью перебирает шелковистые пряди.
– О Супермене и «злом опасном Луторе»? – Кларк пальцами рисует в воздухе кавычки.
– Лучше напиши сценарий об Александре Македонском и Гефестионе. Мне всегда больше всего нравились именно исторические фильмы.
– Неа, – хитро лыбится Кларк. – Как я смогу объяснить кинокритикам, почему мой Александр – лысый?
@темы: Подарочное, Тайны Смолвилля, Клекс, Фанфикшен
выбирай пейринг..
