Очередная порция "Сенсации"

Название: Да это ж сенсация, мать вашу! Часть четвертая.
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: на манеже всё те же!
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Рейтинг: NC-21
Жанр: AU, ангст, экшен
Статус: в процессе
Саммари: Лекс Лутор очень любит задавать вопросы. Кларк Кент очень не любит на них отвечать.


На первое свидание Кларк является в черных очках на пол-лица и в мешковатой толстовке с капюшоном. Внутри ревет и беснуется внутренний голос, требуя срочно выпустить его наружу, дать контроль над телом хоть на минутку.
Кожанка, идиот! Черная кожанка! А под ней прозрачная маечка. И джинсики в облипочку! Ты что напялил, придурок?! Мы ж из-за тебя так и помрем девственниками!
Но хуже бесноватого голоса оказался взгляд Лекса, которым он встретил Кларка.
– Ну… внешность ведь не главное… Хотя тебе идет, да! Очень. Шикарно выглядишь! Необычно.
– Это всё из-за тебя, – расстроено бурчит Кларк.
– Ради меня так разоделся? – Лекс еще придирчивее рассматривает парня. – Ну надо же! Нет, я оценил, правда!
– Из-за твоего интервью, – раздраженно поясняет Кларк. – Теперь репортеры других изданий считают, что если я дал интервью тебе, то и им обязан «ответить на пару вопросов».
– А ты пресс-конференции давать не пробовал?
– На тему? «Я и моя личная жизнь»?
– Не стоит. Ты слишком зациклен на этой теме. Любой дурак догадается, что это от того, что этой самой личной жизни у тебя попросту нет.
– Ну, теперь ведь у меня есть ты…
– Еще раз оденешь на наше свидание подобное уродство, и меня у тебя больше не будет, – Лекс улыбается, но Кларк чувствует, что за этой улыбкой скрывается какая-то угроза. Не ему. Для него. Этот парень угрожает перевернуть с ног на голову весь его привычный уклад. Ничего больше не будет как прежде.
На самом Лексе джинсы как раз в облипочку. Да еще и с заниженной талией. При желании Кларк может разглядеть заветную ложбинку. Но лучше ему этого не делать: а то его таки посадят за изнасилование. И голубая маечка в обтяжку – тоже не способствует успокоению Кента. Правда, делу чуток помогает джинсовая куртка. Но тоже не очень…
Вот как надо было одеваться на свидание, придурок! Учись, пока он добрый. Впрочем, пока он добрый – лучше займись чем-нибудь другим… Кларк решительно советует внутреннему голосу заткнуться.
– Ладно, – решается Лутор. – Я планировал совсем не это, но, в конце концов, меня всегда учили жизненной гибкости. В парк не пойдем. Пойдем в кафе. С отдельными кабинками. – О да! – Снимешь там свою толстовку. – О да! Да! – Что там у тебя под низом? – Голый ты! Голый!
– Футболка, – выдавливает из себя враз охрипший Кларк.
Ты еще скажи, что она старая и застиранная. При-и-идурок!
– А я уж думал: пояс верности, – усмехается Лекс. – Кстати, как это тебя папа отпустил на свидание с ужасным Лутором без дуэньи?
«А папа не в курсе», – чуть было не ляпает Кларк, но вовремя прикусывает язык.
– Он уважает мою личную жизнь.
– Ты ему ничего не сказал, да?
– С чего ты взял?
– Брось, Кларк, я ж репортер. Читать между строк – это моя работа.
– Я скажу ему… честно… Если у нас всё получится.
– Ну, это ведь от нас зависит. И не переживай так за отца: я вовсе не тороплюсь вылететь с работы «за аморальное поведение».
Именно с такой формулировкой его выперли из школы. Воспоминание накатывает удушливой волной. Обступившие плотным кольцом придурки… Перекошенные злобой лица, изуродованные злыми ухмылками… «Так вот чем вы тут занимаетесь, Джеффри!» И жалкий лепет неудавшегося приятеля: «Нет, Оливер, нет! Это совсем не что, что ты подумал. Ребята…» Противный запах пота… запах страха… «Да ну? А чё это у нашего Ангела-дурителя штаны спущены? Да ладно тебе, Джеффри, признайся, ты ему вставить собрался!» И ужас… ужас… липкий ужас… «Нет, Джеффри? Значит, ты не расстроишься, если мы отрежем твоему приятелю яйца? Они же тебе ни к чему, правда?» Мертвый отблеск металла… Белый, как простыни в морге… Скрежет по нервам… Холодный пот втекает в уши…
Лекс до сих пор ненавидит садовые ножницы. Острые предметы вообще вызывают у него стойкую неприязнь.
– Папа никогда не стал бы делать ничего подобного, – голос Кларка возвращает Лекса в реальность.
– Значит, с твоим отцом мне повезло. Посмотрим, повезет ли мне с тобою.

Кафе довольно милое. Напоминает Кларку Смолвилль. Старый добрый милый Смолвилль. Только того блондинчика, Уитни, за стойкой не хватает. От накатившей ностальгии хочется дебильно лыбиться «во всё лицо». Вот только Лекс какой-то молчаливый. Будто на нем табличка: «Ушел в себя, вернусь не скоро». И Кларк не знает, как ему достучаться до этого странного непонятного парня.
Они делают заказ, и официантка выходит из кабинки, оставляя их наедине.
Кларк решительно стягивает толстовку.
– Так лучше?
Судя по загоревшимся зеленым глазам – намного.
– Не замерзнешь?
– Думаю, ты меня согреешь.
Фу, как банально, парень. Но для начала – так уж и быть, сойдет.
– Я постараюсь, Кларк.
У Лутора потрясающий голос. И действует на Кента похлеще криптонита. Кларк чувствует, что краснеет, и торопится сменить тему.
– А как твой отец отнесется к нашим… отношениям?
– На твоем месте, Кларк, я б не торопился быть представленным моему отцу. Знакомство с Лайонеллом Лутором – удовольствие еще то. Большинство жителей Америки предпочли бы никогда с ним не встречаться.
– У него свое ток-шоу, да?
– И интернет-агентство. И еще он периодически выступает на радио. Многие ждали, что он и газету себе заведет. Но так уж вышло, что у нас, Луторов, только одна «печатная страсть» – Ее Величество «Дэйли-Плэнет». Когда-то мой отец мечтал быть ее главным редактором. Но Перри его обскакал.
– Ты поэтому так рвался там работать?
– Нет. Ну, может быть… Отчасти. Отчасти – поэтому. Отчасти – из-за Уайта: он для меня идеал репортера. Отчасти – из-за самого издания, самого крупного и влиятельного в штате. Наверное, тебе стоит знать, что я честолюбив и амбициозен.
– Я думал, на первом свидании стараются приукрасить себя.
– Не хочу, чтоб ты потом во мне разочаровался.
– И поэтому стремишься разочаровать меня сейчас?
– Чем раньше разочаруешься, тем менее болезненной будет разлука.
– Отличная тема для первого свидания. Ты меня крайне обнадежил. Спасибо. – Кларк раздраженно хватает толстовку и поднимается.
– Нет, погоди. Стоит упомянуть моего отца – и я тут же всё порчу. Это тебе тоже стоит знать, и не обращать на это особого внимания. Нет, правда, я больше не буду. Сейчас разукрашу себя так, что ты захочешь причислить меня к лику святых.
Кларк нерешительно опускается назад. Черт, когда лысик так смотрит, Кларк становится тряпка тряпкой. Самому противно. Но этот парень убийственно действует на него – пора уже с этим смириться.
Появление официантки окончательно разряжает обстановку. Лекс очаровательно улыбается, галантно ухаживает за Кларком и даже пытается кормить его с вилки. Но Кларк слишком смущается для подобных игр, и Лексу приходится скинуть обороты.
Про себя Лекс радуется, что привел Кента в эту кафешку на окраине, а не потащил в парк, как собирался. Здесь они могут отвлекаться на еду, а в парке пришлось бы постоянно о чем-то говорить. Вся проблема в том, что для разговоров катастрофически не хватает тем. Лекс ни черта не смыслит в спорте, Кларку глубоко по барабану преступная деятельность Метрополиса (при одном упоминании об этом парень скривился так, будто Лекс предложил ему бурачного сока). В итоге говорить им приходится о чем-то среднем между философией и природой.
– Значит, твои родители нормально восприняли, что ты – гей?
«Ну, после моего происхождения это было не сложно», – хмыкает Кларк про себя, но вслух приходится выдавать очередную банальность:
– Они замечательные люди. Мы гордимся друг другом.
– Да уж. Я даже слышал, что твой отец сделал твою ориентацию одним из пунктов своей предвыборной программы.
– Вообще-то это звучало как «борьба за равные права для сексуальных меньшинств», как-то так. Но, в принципе, ты прав.
– Судя по тому, с каким перевесом голосов его выбрали, у нас в Канзасе полно скрытых геев. Это обнадеживает, должен признать.
Кларку нравится такой Лекс – смешливый и простодушный. Спокойный и с виду открытый. Ага, только с виду, малыш. Но пока он такой нужно ловить момент:
– А твой отец как отнесся к «голубому известию»?
Лекс ехидно ухмыляется:
– До сих пор в трауре.
– Мечтал о внуках и всё такое?
– Ничего подобного. Просто очень трудно шутить над «голубыми пристрастиями» своих телегостей, когда у тебя самого сын немного не того оттенка. Знаешь, каждый раз, когда ему приходится отказаться от жареной новости из-за ее небесного окраса, он высылает мне чек с рассчитанной суммой компенсации.
Кларк неуверенно улыбается:
– Ты шутишь, да?
– Неа. Я должен ему уже 17 миллионов 257 тысяч 485 баксов, – Лекс невозмутимо отхлебывает зеленого чая и как-то даже весело продолжает: – Да я не расстраиваюсь по этому поводу. Я уже всё высчитал. Когда сумма дойдет до 50 «лимонов», засяду за написание автобиографии. Что-нибудь вроде «Правда, которая меня породила». Учитывая репутацию моего папочки в сочетании с моим литературным талантом – на 50 миллионов потянуть должно. А в прологе так и напишу, что все вырученные за книгу средства пойдут на оплату моих «голубых» долгов. Думаю, это будет бестселлер.
Кларк определенно шокирован. И теперь он точно не горит желанием знакомиться с мистером Лутором-старшим. Но Лекс ведь просил его не обращать особого внимания. Кларк постарается, правда. Потому что чувствует, что сидящему рядом с ним парню это жизненно необходимо.
– А что ты напишешь в своей автобиографии о нашем первом свидании?
Лекс отставляет чашку и придвигается ближе.
– Напишу, что в первый раз ты поцеловал меня в полутемной кабинке. Вместо десерта.
У Лекса горько-сладкие губы. И божественный язычок. Неторопливый и гибкий. Как все его жизненные принципы. Он не боится пускать в ход зубы – слегка, дразняще. А еще ему нравится нежно тереться кончиком носа о нос Кларка. А потом снова возвращаться ко рту. И снова. И снова. И снова…
Это не первый поцелуй в жизни Кларка Кента. Но он определенно самый лучший.

Затемненная автостоянка кафетерия подходит для поцелуев ничуть не хуже, чем отдельная кабинка. Это Кларк понимает сразу, как только Лекс вжимает его в холодную дверцу машины.
Се-е-екс! У нас будет СЕКС!
– О да! – Кларк полностью согласен с внутренним голосом.
А правило «не трахаться на первом свидании» пусть соблюдают девчонки. Должны же быть в его гейской ориентации хоть какие-то плюсы? Один такой «плюс» как раз упирается ему в бедро. Хотя по форме он скорей напоминает «минус», но по содержанию – о да, это огромный, просто огромный «плюс»!
Кларк уже готов умолять Лекса трахнуть его прямо тут, на автостоянке (а что? Секс в машине – это так романтично!)… Закинуть ноги себе на плечи… Лаская губами лодыжки… А пальцами тихо поглаживать промежность…
Хочешь рассмешить бога – расскажи ему о своих планах. Не то чтобы Кларк всерьез собирался рассказывать богу о своем намерении предаться греху прелюбодеяния почти в общественном месте, да еще и с такими грязными подробностями… Но, видимо, бог всё отлично увидел и сам.
– Моя девочка! О боже! Мой ребенок! Верните ребенка! – какая-то экзальтированная девица промчалась мимо них за стремительно уносящейся в сторону леса машиной.
– В чем дело, мисс? – невозмутимости Лекса позавидовал бы сейчас даже сенатор Кент. Будто он выступает в сенате, а рука его лежит на библии, а не запуталась в кое-чьих штанах.
– Они ограбили магазин! И мою машину! Забрали машину! Моя Мегги!
– Звоните 911. Сейчас же. Опишите машину, назовите номер. Наберите 9-1-1, – Лекс говорит размеренно и четко. Отпирая при этом машину.
– Ты куда? – вопрос, конечно, звучит глупо, но Кларк просто обязан его задать.
– За ними, конечно! – ключ зажигания уже в замке, Лекс разворачивается, даже не захлопнув дверцу.
Кларк успевает запрыгнуть в салон только благодаря своим суперспособностям.
– Это дело полиции!
– Не волнуйся, как только они появятся, я уступлю им дорогу. Черт, надо было-таки взять фотоаппарат!
– Фотоаппарат? Фотоаппарат, мать твою?! Так тебя ребенок или статья волнует, писака хренов? – Кларк срывается на крик.
Лекс яростно дергает руль, так что машина чуть не слетает на обочину. Из-под колес вылетают искры. Из глаз Кларка тоже – потому что он умудрился тюкнуться о потолок.
– Не смей! Никогда больше не смей называть меня «писакой»! Можешь звать меня «пидарасом» – но «писакой» не смей! Я предупреждал: я люблю свою работу!
– Преследовать преступников – это не твоя работа! – от их криков у него уже закладывает уши. – Твоя работа – брать потом интервью у полицейских!
– Моя работа – делать этот мир лучше! Чище! И интервью – не мой профиль! – впереди мелькают чьи-то габаритные огни. Лекс прибавляет газу, но Кларк и так видит скорчившуюся на заднем сиденье фигурку. – Блин, нужно было тебя пустить за руль! Хоть бы мобилкой поснимал.
– Если бы ты пустил меня за руль, мы бы уже были возле ближайшего полицейского участка! – «А если бы я не сел в эту долбанутую тачку – в ближайшем полицейском участке уже были бы эти уроды-грабители!»
Но пользоваться силой перед Лексом – немыслимо. Остается только молиться. И ждать подходящего случая.
А пока судьба в очередной раз скалит зубы, встречая их во всеоружии.
– Что это было?
– Э-э-э… Гром, наверно.
– Они стреляют! Мать твою, Лекс, сворачивай!
– Там же ребенок!
– Они стреляют в нас, а не в нее!
– Да не боись ты, Кларк, у них скоро кончатся патроны. Вот увидишь.
– Лекс, это чужая машина, ты сам говорил, что обязан вернуть ее до полуночи, в нас стреляют, у тебя нет даже фотоаппарата и, мать твою, там впереди обрыв! Тормози ты, сволочь!!!
Резкий визг тормозов. Поднятые клубы пыли. И две машины, замершие друг напротив друга в каком-то метре от края.
Кларк больше не может ждать удобного случая: он просто легонько тюкает Лекса головой о приборную доску. Слегка. А спустя пару секунд чуток сильнее тюкает головами двух отморозков в соседней машине. А вот теперь можно вернуться на позицию. И сделать вид, что всё так и было.
Лекс глухо стонет. Вообще-то Кларк собирался первым делом бежать к ребенку, но этот звук заставляет его замешкаться.
– Эй, ты как? – после недавнего ора шепот получается каким-то неестественным, непривычным.
– Где они?
Кларк делает вид, что осторожно рассматривает вражескую машину.
– Похоже, в отключке.
– Ребенок! – и Лекс первым вылетает из машины.
Кларк выбирается следом не спеша. Куда торопиться? Странно, но он перенервничал. Хотя дело-то, в общем, пустяковое. Наверно, это оттого, что этот лысый при… приятель был рядом. Блин, они еще даже не пара официально, а он уже сходит из-за этого чудика с ума! Что ж дальше-то будет?
Дальше Лекс распахивает заднюю дверцу угнанной машины – и отлетает назад под аккомпанемент пистолетного выстрела.
В машине диким воем заходится малышка. И надрывно кряхтит очнувшийся раньше срока здоровяк.
На этот раз Кларк не толкает преступников – он толкает машину, в последнюю секунду выдернув из нее ребенка. Рассеянную рожу летящего вниз громилы Кларк запомнит навсегда.
Как никогда не забудет и пятна, розой распускающегося на рубашке Лекса. Вот только роза почему-то фиолетового цвета. Как шторы в маминой комнате.

Голос отца в телефонной трубке звучит как-то механически. И Кларк отлично понимает, что вовсе не связь тому причиной.
– Второй раз за месяц, Кларк. Второй. И опять именно ты привозишь этого придурка в больницу.
– Зато мы спасли ребенка. Представляешь как это поднимет твой рейтинг? – врачи сказали, что Лекс «стабилен», причин для волнений нет, но голос Кларка всё равно звучит тускло и вяло: он всё еще под впечатлением.
– Меня сейчас больше волнует, что мы на этот раз мы скажем прессе? Какое интервью ты давал ему на проселочной дороге?
– Скажи им правду, папа, – Кларк начинает потихоньку выходить из себя. – Скажи им, что у нас было свидание. Мы чудно провели время, да еще и ребенка спасли. И при этом кое-кто рисковал ради этого жизнью, – Кларк из последних сил пытается сдержать раздражение. Но выходит всё хуже и хуже.
– Свидание? С Лутором? Кларк, свидание моего сына с сыном злейшей Немезиды Квинов… Это очень некрасиво смотрится, Кларк. Какой-нибудь параноик мог бы даже решить, что здесь некая хитроумная луторовская интрига. Что Лайонелл тем скандалом расчистил мне путь в большую политику, а я теперь обеспечиваю ему связи в высших кругах. Родственные связи, так сказать. Может, я не совсем ясно выражаюсь. Мне сложно выражаться понятней в пять утра после бессонной ночи. Но я очень хочу, чтоб ты понял то, что я однажды уже тебе говорил: между Луторами и Квинами – большие разборки. Были, есть и будут. И тебе не стоит туда лезть.
– Поздно, папа. Я встречаюсь с Лексом Лутором. И Джейсону лучше оформить это в красивый релиз. Иначе я скажу всё это сам, своими некрасивыми словами. Ты ж меня знаешь, я говорить на публику никогда не умел.
– Кларк…
– Извини, мне пора назад. Держать за руку своего подстреленного парня. Которого я чуть не потерял этой ночью! – Кларк грохает трубкой так, что аппарат разлетается вдребезги.
Назад в палату он заставляет себя идти медленно, вперив глаза в пол и отчитывая шаги по плиткам: здесь везде камеры – любое проявление его способностей может быть чревато. Но ему хочется что-нибудь разбить. Может быть, морду Олли? Кларк устало проводит по лицу рукой, стараясь снять липкую паутину раздражения и страха. Да нет, причем тут Олли? Он ведь ему как брат. И, уж конечно, не он бросил дело на полпути, подставив Лекса под пулю.
– Привет.
Кларк вздрагивает и поднимает глаза. Чтоб утонуть в невозможной зелени. Задурманенной лекарствами, но уже такой родной.
– Как ты?
– Лучше, как видишь. Больницы – наш бич, – Лекс пытается улыбнуться, но лицо сводит болезненная гримаса. – Нет, Кларк, мне уже лучше, правда. Можешь идти домой.
– Я лучше здесь.
– Я в порядке. Не стоит меня жалеть.
– Тогда меня пожалей.
Лекс пристальней вглядывается красивые черты лица. Тоже уже родные.
– Тебе тоже отец звонил?
– Я ему.
– Кларк Кент – самоубийца, – на этот раз улыбка получается гораздо искренней.
– Лично мне не смешно, Лекс Лутор! Отец ясно дал понять: еще один такой раз и он меня прибьет!
– Мне б твои проблемы, Кларк. Потому что мой отец ясно дал понять, что еще один такой раз и он о нас напишет.

P.S. У меня сегодня экзамен, но на все каши комментарии (надеюсь, они будут) я обязательно отвечу вечером. А пока пожелайте мне ни пуха, ни пера!

@настроение: сонное

@темы: Тайны Смолвилля, Да это ж сенсация, мать вашу!, Клекс, Фанфикшен

---

Навеяно "Сказкою" Чеди Даан...

Чеди Даан в очередной раз порадовала нас своим шедевром. После прочтения которого я вдруг задумалась, а бывает ли мужской гарем. Возможно, ответить на этот вопрос мне сможет Денис Кастер и его "Феномен Ограниченного Гомосексуализма в Арабской Традиции и Исламе":
«Невозможно понять Исламский мир, вообще, и Арабский мир, в частности, без проникновения в его запретную, закрытую сферу - сферу сексуальных отношений. Это и Ключ, и его "Ахилесова Пята".

Сексуальная всеядность арабов едва сдерживается Исламом. Ислам даже вынужден был пойти на уступки, создав феномен Ограниченного Гомосексуализма, при котором запрещены только однополые отношения между взрослыми мужчинами (гомосексуализм), но не запрещены отношения между мужчинами и мальчиками (гомосексуальная педофилия), а также между мужчинами и евнухами или женоподобными мужчинами (в медицине всё это называется гомосексуализмом).



Возможно, Арабский мир, в виду его чрезмерной сексуальности, может существовать не деградируя, только в условиях жесткого контроля над сексуальностью его членов. Не поэтому ли XX век с его сексуальной свободой вызвал в Исламе рецидив Вахабизма, как защитной реакции против саморазрушения. Это должно быть интересно для геополитиков и специалистов по нестандартным видам оружия.

Представления о запрещённом и разрешенном гомосексуализме в Исламском мире удивительно совпадают с представлениями античного Греческого мира. Они дожили до сегоднящнего дня на тех территориях и у тех народов, где господствовол Ислам. Это ещё один феномен, котрый заслуживает внимания историков и хронологов.

До 11 сентября 2001 американцы не много знали об Исламе. Мы, в Соединенных Штатах, полагали, что Ислам - одна из восточных религии, что-то вроде Буддизма, Индуизма, и т.д. Наши знания об Исламе ограничивались Мохаммадом, женщинами под паранжой, гаремами, евнухами, нефтью и песком. Мы также слышали об увечиях женщин (клитироктемия), о том что музыка и развлечения не поощряются, а молитвы Мухаммаду и Аллаху являются самым важным.

Но знаете ли вы реальную историю Ислама и народа, его создавшего? Знаете ли вы, что 'педофилия' была принята и практиковалась в пределах этой религии? Знаете ли вы, что реальная причина практикуемой до сегодняшнего дня клитероктемии происходит из-за необузданного лесбиянства?

Всё исторически известное время народ, создавший Ислам, практиковал педерастию. В арабской культуре, как и в древне-греческой, взрослые мужчины поощрены иметь половые отношения с мальчиками, не достигшими половой зрелости. Так как, добрачные половые отношения между мужчинами и женщинами запрещены, то взрослые мужчины получают сексуальный опыт с мальчиками. Содомируемый мальчик, как ожидается, сделает то же самое с другими мальчиками, как только сам достигнет зрелости.

Так как, мы слышали о казнях в Исламе за гомосексуализм, то позвольте мне внести некоторые объяснения. Гомосексуализм в мусульманской культуре разделён на два отсека. Если взрослый мужчина содомирует мальчика (8-14 лет), то это, все еще, легальные действия, а не совершение сексуального преступления. И, как только, содомированный мальчик достигает зрелости, он должен также продолжить традицию, содомируя других мальчиков. Если же взрослый мужчина решает, что ему больше нравится быть объектом содомии (пасивный гомо), то он уже считается гомосексуалистом. А гомосексуалст должен быть казнен согласно Исламу. Если же мужчина предпочитает содомировать других (активный гомо), то он гомосексуалистом не считается. Вот такие исковеранные понятия 'мужественности'.

Женщина в Исламе принадлежит гарему. Богатые шейхи покупают женщин, чтобы управлять родословной. Если человек не имеет денег или власти, то он должен выбрать для женитьбы самую непритязательную и простую из женщин. Это усиливает 'элитарный режим' в исламском обществе.

Шейхи, как известно, имеют дюжину жен и даже больше. Это приводит к тому, что жёны многие ночи остаются одни, пока подойдет их очередь, и поэтому однополая любовь становится их единственным источником сексуального удовлетворения. (Прелюбодеяние наказуемо смертью, и даже обвинение предполагает смертную казнь). Распостранение лесбианства в гаремах, в свою очередь, привело к практике клитероктемии, что бы препятствовать женщинам практиковать лесбийские отношения. Таким образом, реальная причина этой процедуры - необузданная практика лесбиянства.

Что мы видим здесь. Арабская традиция практикует 'Ограниченный Гомосексуализм' (гомо-педерастию), как способ сохранения девственных женщин для женитьбы. Арабское общество, являясь необузданно гиперсексуальным, скорее согласно на ограниченные гомосексуальные отношения, чем на сексуальное воздержание во имя сексуальной доктрины Ислама.

* * * *

Мусульманские правители искренне верили, что Ислам гарантирует им самых красивых райских девственниц. Рай - место многобрачия, где мужчины наделены сексуальной вседозволенностью, а на женщин возложена обязаность им нравиться. Таким образом, мусульманские правители рассматривали сексуальность, как форму вероисповедания, что не вызывало у них никаких моральных затруднений.

Ислам распостраняет сексуальность не только на этот мир, но также объявляет чувственные удовольствия целью жизни-после-смерти, которая может быть достигнута, входом в Рай, только при посредстве Мухаммада. Эта философия опустошила мусульманский разум, это - опиум, который держит его сторонников в состоянии нечувствительности; они забыли о жизни и моральных обязательствах ради наслаждений, восхитительных капризов фантазий, насыщаеных сексуальным сладострастием.

* * * *

Мировой порядок в Коране преднамеренно незавершен. Мужчина должен участвовать в святой войне, чтобы заставить других мужчин подчиниться желанию Бога, для завершения порядка. Обязанность мусульман - приобщить немусульман к Исламу методом подчинения. Немусульмане осмысливаются, как пассивные мужчины. Это подразумевает эротический элемент святой войны. В некотором смысле, инициирование в Ислам завоеванных немусульман представляется, как сексуальная агрессия, как борьба активного гомосексуализма с пассивным. Это очевидный конфликт и его стараются замалчивать.

* * * *

Сравните современные арабские представления с древне-греческими. Такое впечатление, что эти общества не разделены веками.

"Чтобы понять античные взгляды на гомосексуализм, важно знать, что древние отличали: 1) сексуальные отношения с "немужчинами" (мужчинами, не интересующимися женщинами или кастратами) от 2) сексуальных отношений с "мужчинами". До появления рациональной философии, первый тип сексуальных отношений был приемлем в древнем мире и, в некоторых случаях, даже освящен, в то время как сексуальное отношения между свободными взрослыми мужчинами осуждались, как противоестественные и разрушительные. Сексуальное использование мальчиков и безбородой молодежи было спорно из-за их неоднозначного статуса, как пред-мужчин, и этим строго управляли, как например в древней Греции. Сексуальное использование мужчин рабов разрешалось, потому что рабы не были ответственны и не имели никаких прав относительно использования их тел, которые принадлежали их владельцам."

"Для противодействия эффекту женского очарования, Ислам развил теорию господства мужчины, которая требует сексуального вознаграждения по команде (вместо ухаживания) и, таким образом, стимулирует мужское поведение лека и гаремную культуру. Конечно, человеческая история полна хищников, известных как завоеватели, которые убивали, преследовали и похищали женщин, чтобы удовлетворить свою жажду власти, грабежа и престижа. Они знали, что их преступления были явными варварством, продиктованным личными амбициями. Но Джихад - повеление Аллаха уничтожать не-мусульман, не только освящает эти злодеяния, но даже поднимает их на вершину благочестия, чистоты и честности."

Мусульманские правители Индии хотели произвести на Индусов впечатление своей властью, великолепием и престижем. Они хотели выгледеть царями, чьё великолепие и военное превосходство должны быть признаны индусскими подданными. В конце концов, гаремы в несколько тысяч женщин, пузырящиеся красотой и похотью - не детские игрушки. Конечно, индусские раджи тоже имели гаремы, но они занимали место греховных борделей, потому что Веды осуждают похоть и разврат, противопоставляя им благочестие, чистоту. Однако, в Исламе ситуация полностью отлична; всё это нравственно и юридически оправдано - убивать не-мусульман, чтобы похитить их женщин для превращения в любовниц - это не грех.

Die griechische Knabenliebe, Sitzungsberichte der wissenschaftlichen Gesellschaft der Johann-Wolfgang-Goethe-Universitat Frankfurt am Main, Vol. 19, No. 1, Wiesbaden, 1982. pp. 62-66:

* * * *

Коран в ообщем презирает мужеложество, так же как и кастрацию, и грех людей Лота (Коран 7:81, 26:165-166, 27:55, 29:28-29).

7:81: "Действительно вы приближаетесь к мужчинам в похоти, избегая женщин ..."

26:165-166: "Вы приближаетесь к мужчинам, оставляя тех, кого ваш Бог создал для вас."

29:28-29 "Наиболее, конечно, вы виновны в непристойности, которую ни одна из наций когда-либо не делала прежде! Вы приходите к мужчинам ..."

Но Коран не запрещает использование, в качестве пассивных сексуальных партнеров, античную категорию мужчин, которые по своей природе не испытывают интереса к женщинам, так как таких мужчин не считали "мужчинами" в результате нехватки у них либидо. Этот тип мужчин, известеный на Западе как "gay", древнем мире был идентифицирован как анатомически законченый "естественный евнух." Хотя Коран никогда не использует слово евнух [khasiy], но Хадис и юридические книги его используют. Кроме того, Коран признает, что некоторым мужчинам - "без определеных мужских признаков" (24:31: "ghair oolaa il-irbati min ar-rijaali", а также домашней прислуге, позволено видеть обнаженных женщин. Это ссылка на естественных евнухов, то есть gays.


Гомосексуальная активность в Коране

О гомосексуальных связях с евнухами Коран не упоминает, он говорит только о несправедливом гомосексуальном насилии, совершенном между мужчинами. Помимо истории Лота, на сексуальную эксплуатацию мужчин намекает также история пророка Юсуфа. "воздержались от него" (12:20: "wa kaanuu feehi min az-zaahideen ".

Но Коран и Хадис имеют следы разрешенных гомосексуальных желаний мужчин. Есть даже Хадис Бухари, по общему признанию данный не Пророком, а Абу Джафаром, согласно которому педофилу нужно помешать жениться на матери его возлюбленного-мальчика, если между ними был половой контакт:

(Бухари LXII, 25), Что касается того (кто) играет с мальчиком: если он имел с ним отношения, то он не должен жениться на его матери. Арабский язык: feeman yal'abu bis-sabiyy: in 'adkhalahu feehi falaa yatazawwajanna 'ummahu. (Это правило сопровождается в той же самой главе в соответствии с запрещениями против мужчины, женящегося и на матери и на её дочери.) Очевидно, согласно этому, в Хадис сексуальный контакт с мальчиком не считается гомосексуализмом, в противном случае данный мужчина имел бы совсем другие поблемы, как то: умереть через сожжение, забивание камнями или падение с высокой башни, а не запрет жениться на матери мальчика. Эти наказания упомянуты в Хадис, в связи с тем, что "сделали люди Лота."

Различное отношение морали к педерастии (половые отношения с мальчиками) и к гомосексуализму (половые отношения с мужчинами) было обычным, хотя не универсальным, во всём древнем мире. Это отношение сохранилось до сегодняшнего дня на тех территориях и у тех народов, где господствовал Ислам. Очевидно, что любовь к мальчикам рассматривается там положительно, потому что несовершеннолетние мальчики, как и "естественные евнухи," не испытывают потребности в женщине, что позволяет не считать их мужчинами. Сам Коран оказывает поддержку педерастам в своем описании Рая:

52:17-29 И они будут иметь мальчиков [ghilmaan] находящихся среди них, подобно скрытому жемчугу.
56:22-23 и темноглазые [hoorun 'eenun], подобно скрытому жемчугу
76:19 И бессмертные мальчики [wildaanun mukhalladoona] будут находиться среди них.
2:25 И они должны иметь безупречных партнеров [azwaajun mutahharatun] в [садах]...
4:57 И они должны иметь безупречных партнеров [azwaajun mutahharatun] в них ...

Одна из великих Суфиев Рабиа ал-Адвия обеспечила божественное оправдание педерастическим отношениям, которые были повторены без намека неодобрения в книге 10-го столетия о великих Суфийских женщинах:

Однажды Рабиа видела Раба [ал-Кэйзи], целовавшего мальчика ["huwa yuqabbil sabiyyan"]. 'Вы любите его?' спросил она. 'Да', сказал он. На что она ответила: 'Я не представляла, что в вашем сердце, есть место, чтобы любить кого либо, кроме Бога, Великого и Могущественного!' Раба ответил: 'Напротив, это - милосердие, которое Сам Великий Бог поместил в сердца его рабов.' (Quoted from as-Sulami, Early Sufi Women = Dhikr an-niswa al-muta 'abbidat as sufiyyat, translated by Rkia E. Cornell, Louisville, KY: Fons Vitae, 1999, pp. 78-79.)

Помимо мальчиков, мусульманские мужчины иногда интересовались и взрослыми мужчинами. Есть Хадис, в котором компаньоны Пророка спросили его, позволяет ли он им использовать мужчин (по-видимому военнопленные) как "евнухов", чтобы удовлетворить их сексуальные потребности, так как они были вдали от свои жён.

Бухари LXII 6:9 [Рассказанно ибн Масудом] "Мы имели обыкновение воевать вместе с Пророком. Но не было женщин с нами. Мы сказали: O Посыльный, можем ли мы использовать некоторых, как евнухов [a laa nastakhsii]? Он запретил нам делать это." Версия в Бухари LXII 8:13 говорит, что, не позволили компаньонам "использовать [некоторых] как евнухов" в отсутствии их жен, Пророк "позволил им жениться на развращенных женщинах" [rakhasa lana an nankih al-maraa bil-shaub] из округи, и он цитирует затем им Коран: "O Вы, кто верит! Не делайте незаконного из того, что Аллах сделал законным для вас и не предавайтесь греху."

Факт, что Мухаммад запретил компаньонам использовать мужчин, в качестве евнухов, так как использование мужчины есть, по существу, грех людей Лота. Но как насчет того, чтобы использовать евнуха? Учитывая ссылку, ибн Масуда на использование евнухов для сексуального вознаграждения, подобные вещи в арабском обществе считались естественными. Так как евнуха не считали мужчиной, то и не было запрета против его использования даже в Коране.

Евнухи оставались сексуальными объектами для мужчин и при Мамлюках (according to David Ayalon in Eunuchs, Caliphs, and Sultans: A Study in Power Relationships (Jerusalem, 1999). Их использовали, чтобы препятствовать старшим Мамлюкам вступать в сексуальные отношения с младшими:

Евнухи, кроме прочего, кажется, служили щитом против гомосексуальной похоти. Они сами формировали цель той похоти, отклоняя, таким образом, её от молодняка. Они описаны, как женственные и послушные ночью в кровати и мужественные и воинственные днем в кампании (hum nisaa' li-mutmainn muqeem wa rijaal in kaanat al-asfaar; li-annahum bin-nahaar fawaaris wa bil-lail 'araa'is). [Arabic quoted by Ayalon from Abu Mansur al-Tha'alibi, Al-Lata'if wal-Zara'if, Cairo 1324/1906-7, p. 79, lines 1-7; and the same quote from Tha'alibi in his Tamthil wal-Muhadara, Cairo 1381/1961, p. 224.]

Что касается проблемы, признавал ли Мухаммад, что некоторые люди по своей природе воздерживаются от гетеросексуальности, будучи естественными евнухами, то здесь рассматривают следующий Хадис. Он связан с компаньоном Пророка, Абу Хурайрой. Тот пошел к Пророку и сказал, что он будучи молодым "боялся мучений за свою душу" и что он "не находил возможности жениться на женщине". Пророк молчал даже после того, как Абу Хурайра повторил свой вопрос три раза. Наконец после четвертого раза, Мухаммад сказал: "O Абу Хурайра, перо сухо относительно того, что подходит для вас. Так станьте евнухом."[ya Abaa Hurairata, jaffa al-qalam bimaa anta laaq fa'akhtasi 'alaa dhalika au dhar] (Bukhari, LXII 8). (Для сравнения, когда Утман прибыл к Мухаммаду для выяснения, можно ли ему жить в воздержании, Пророк отказал ему.)

Сначала мы должны спросить, какого мучения боялся Абу Хурайра за свою душу? Мухаммад Хан Махсин, переводчик с Бухарского на английский, интерпретировал это, как опасение относительно совершения незаконных половых сношений. Если эта интерпретация правильна, то мы должны определить, какие "половые отношения" считались "незаконными" для Абу Хурайры. Две формы сексуальной активности были недопустимы для мужчины, и поэтому искушение к ним вызывали мучения в его душе: 1) желание быть сексуально пассивным (ubnah) или желание передаваться прелюбодеянию с женщиной. Все же, Абу Хурайра, казалось, намекал на решение его дилеммы, когда он сказал, что он не находил (в себе?) того, что требовалось, чтобы жениться на женщине. Если бы он просто не имел денег, чтобы содержать жену, или испытывал бы желание передать прелюбодеянию с женщиной, тогда Пророк конечно посоветовал бы ему быть терпеливым в соответствии с Сурой 24:33 (also Bukhari LXII 2 and 3), но вместо этого, он посоветовал ему стать евнухом. С другой стороны, если утверждение Абу Хурайры означало, что он испытывал недостаток влечения к женщинам, то тогда очевидно он не мог бы бояться искушения прелюбодеяния с женщинами. В этом случае, только пассивный гомосексуализм был его опасностью. Но Мухаммад предостерегает его тем, что его идентичность, как евнуха или как мужчины, была уже определена Создателем ("перо высушено", и он должен соответствовать этому. Если он намеревается иметь половые отношения с женщиной, то он должен избегать пассивного гомосексуализма и жениться.

* * * *

Следующий взгляд на Коран даст вам представление об искажениях, сделанных Мухаммадом. Он и его последователи полагали, что мать Иисуса Мария была евнухом. Но тогда, как они объясняют рождение Иисуса? Эта идея настолько смехотворна и заполнена гомосексуальной похотью, что я предполагаю, они могли оправдать всё что угодно! (Подобно современным гомосексуалистам, готовым утверждать любую глупость, чтобы оправдать своё поведение).

Согласно античным понятиям о рождении, мужчины были единственными, способными к созданию семени. Невозможным женщине родить ребенка, не получив семя мужчины. В Христианстве эта проблема была решена, сделав Бога Отцом Иисуса. Однако, согласно Корану, Бог не порождает. Это означает, что семя, родившее Иисуса, прибывало внутри Марии. Если Мария несла жизнеспособное семя, внутри себя, то по античным определениям, она была мужчиной, несмотря на внешность, говорящую об обратном. Так что, Коран говорит, что, когда родилась Мария, её мать объявила, что родилась девочка, но Бог знал лучше:

(Коран 3:36) Я создал женщину - но Аллах знет лучше, что он создал - и мужчина не подобен женщине ... Арабский: Rabb, innee wada'tuha unthaa wa Allah 'a'lamu bimaa wada'at wa laisa adh-dhakaru kal-untha ...

* * * *

Александр Великий, несмотра на македонское происхождение, был проводником греческой культуры, которая была наполнена гомосексуализмом приравленным божественный ароматом. Он был не только редким военным гением, но также обладал некоторыми большими политическими и административными качествами. Он любил восточные манеры; носил восточное платье и имел двух восточных королев, но его гетеросексуальность была только прикрытием его восточной политики. Он был гомосексуалистом подобно Грекам, культуру которых любил. Гефестион и Баго - два его известных мальчика. Благодаря ему и его генералам, греческая культура, известная как эллинизм, процветала в Ближневосточных странах. Усиливающим фактом было то, что Александр утверждал, что был богом и ему поклонялись всюду на манер его восточных доминионов. Привычки бога должны иметь быстрое и длительное влияние на характер обычных смертных. Это проникло в нутро персидской поэзии настолько глубоко, что стало живущим эротизмом в мистической форме стихосложения и распространилось по всем мусульманским странам, где процветал персидский язык.

Аравийский полуостров не был исключением. Эллинизм достиг также земель Пророка Мухаммада. Мы находим имя Александра Великого, упомянутое в Коране как Дул Карнайн (Двурогий) :

"Они спросят тебя (Мухаммад) атносительно Дул Карнайн. Скажи: я расскажу вам о нем ....."

Нужно отметить, что имя Александра Великого было на слуху в Хиджазе (стране Пророка). Коран изображает Александра Великого, как справедливого человека, к которому благоволил Аллах:

Мы (Аллах) сказали, "O Дул Карнайн, ты должен отчитать их, или придти к ним с добром "(Пещера XVIII: 85)

Коран не осуждает Александра за его излишества. Вместо этого он показан справедливым человеком, суждениям которого Аллах доверяет и уважает! Очевидно, что его гомосексуализм не имел никакого отношения к благочестию. Этот факт поддержан в уже указанной цитатой Mount LII: 20, которая говорит:

"В то время как они (мальчики) вручают там (в раю) чашу один другому, что не вызовет праздного разговора, и не будет никакого греха, и там вращаясь среди юношей своих, похожих на скрытый жемчуг."

Эти стихи описывают ясно два факта:

1. Все мусульмане в Раю будут иметь "своих" юношей, которые походят на жемчуг, и

2. не будет "никакой причины греха;" это означает, что столь либеральными должны быть законы Рая, что похотливость не должна считаться грехом.

Эта интерпретация коранического стиха подтверждается фактами истории о высоком обществе Аравии во времена его расцвета. Профессор Филип Хитти писал в его известной "Истории Арабов" (10-ое издание, p. 341):

"Почти все слуги были рабами из немусульманских народов, захваченных силой, взятых в плен во время войны или купленных в мирное время . Это были греки и славяне, армяне и берберы. Некоторые рабы были евнухами (хисван), приставленными к обслуживанию гарема. Других называли гайлман, они также были евнухами и получали отличие от своих владельцев, они носили богатые униформы и часто умащали ароматами свои женоподобные тела. Мы читаем о гайлман при династии ал-Рашидов, но они были и при Aл-Амине, который после персидского прецедента учредил в арабском мире институт гайлман для практики неестественных сексуальных отношений. Судья Ал-Маман содержал гарем из четырёхсот мальчиков. Поэты подобные Абу-Нувасу (знаменитый арабский средневековый певец гомосексуализма) не считали зазорным воспевать в своих стихах извращенную страстность, обращённую к мальчикам."

Эти исторические факты подтверждают высоко эротические коранические описания "райских мальчиков", неувядающими, красивыми как жемчуг, украшенными в шелка, парчу и браслеты. Как Ганимед, они прислуживают с хрустальными чашами, наполненными вином.

Персы приобрели любовь к гомосексуализму от их завоевателя, Александра Великого и его греческих солдат. Эта практика была узаконена среди арабов и соответствует кораническим описаниям красивых мальчиков. Аль-Рашид и Aль-Амин были видными правителями и лидерами мусульманского мира, который рассматривал их как модель поведения. Это причина того, что кази (мусульманские судьи), которые должны были вершить правосудие согласно принципам Ислама, содержали гаремы мальчиков.


Мусульманская культура в Индии

Гомосексуализм и, особенно, содомия не был привнесён в Индию мусульманами. Но при мусульманских правителях гомосексуализм вошел в индийскую дворцовую жизнь. Гаремы молодых мальчиков содержались мусульманским и индусскими аристократами в шестнадцатом столетии. Император Бабар писал романтично о его известной любовной интриге с мальчиком Бабери в Андезан в Тазак-ай-Бабри. Дарга Кали Хан, важный чиновник в княжестве Хайдарабада, описал гомосексуальные действия и гомосексуальную любовь в жизни и культуре Дели накануне вторжения Надир Шаха. Его личный дневник времён Шаха Мухаммада содержит те же проблески веселой жизни в течение его трехлетнего пребывания в Дели, между 1739 и 1741.

Хан Азам, один из главных аристократов империи, описан в этой биографии как "педераст, который также любит и красивых девочек. Всякий раз, когда ему сообщают о красивом мальчике или девочке он старается их купить." Так же Мирза Манну, человек знатного происхождения, преуспел в содомии. Он действует как гид для новичка, гордый за свою роль. Он организовывает представления, в котрых используются группы юношей. Его дом - дворец Шаддад (нечестивый король и основатель Баг-э-лрам), полон красивых парней и девушек ...

Двенадцатилетний мальчик, кокетство которого отражается в его танце... Он - бутон, что соперничает с цветами или пламенем лампы, стоящей перед светом солнца. Аудитория желает видеть его неоднократно, и их жажда от лицезрения его красоты не ослабевает.

Миан Хинга в его белом платье выглядит свежим, как цветок жасмина. Он встречает собрание вне стен Имперского Форта... Много известных людей идут на прогулку и, под отговоркой закупки редких товаров, наблюдают, что он выполняет ..., он выглядит столь же свежим, как рассвет превратившийся в росу ... несмотря на многие приглашения, он никогда не посещает никого в их месте жительства. Его поклонники должны посетить его дом, если они желают получить удовольствие. (Меракка-э-Делхи, переведенный C. Шекллар и S. Ченой)

В Исламской литературе Суфиев гомосексуальный эротизм был главным метафорическим выражением духовных отношений между богом и человеком, и много персидской поэзии и беллетристики использовали гомосексуальные отношения, как пример моральной любви. Хотя Коран и ранние религиозные писания показывают отрицательное отношение к гомосексуализму, мусульманские культуры относились к гомосексуализму с безразличием, если не с восхищением. Классические работы арабской поэзии и прозы, от поэта Абу Нуваса до 1001 ночи рассматривают гомосексуалистов и их сексуальность с уважением и пониманием. Арабский язык содержит огромный словарь гомосексуальной терминологии, в котором только для описания различных типов мужских проституток существует множествами терминов.

Эротическое обращение одного мужчины к другому - стандартный приём арабской любовной поэзии; даже поэмы, действительно написанные для женщин часто используют мужские местоимения и метафоры мужской красоты. (John Boswell, Christianity, Social Tolerance, , and Homosexuality)»

@темы: Страшно подумать, Ссылки

---

Третья часть "Сенсации"

Название: Да это ж сенсация, мать вашу! Часть третья.
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Лекс/Кларк
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Рейтинг: NC-21
Жанр: AU, ангст, экшен
Warning: если кто знает, как звали родителей Оливера – подскажите, ради бога!
Статус: в процессе
Саммари: Лекс Лутор очень любит задавать вопросы. Кларк Кент очень не любит на них отвечать.



– Ну и чем ты думал? – сенатор Кент устало смотрел в окно. Потому что на сына он смотреть сейчас просто не мог.
– Папа, – Кларк не сводил глаз с напряженной спины отца. – Пожалуйста. Не мог же я бросить его там?
– Мог бы. А мог бы позвонить Джейсону Тигу. Которому мы платим как раз за то, чтобы он решал такие вот деликатные вопросы. – Джонатан резко разворачивается к сыну, разгневанный взгляд будто прожигает Кларка насквозь. – Мог бы позвонить мне! А вместо этого ты не придумал ничего лучшего, кроме как заявиться в Центральную больницу полуголым с обкуренным дружком на руках! И это после моего заявления, что мы начинаем кампанию по борьбе с наркотиками! Ничего не скажешь, достойная иллюстрация к моему выступлению!
– Отец, он умирал. Каждая секунда была на счету.
Джонатан раздраженно умолкает. Ну что тут скажешь? Что лучше б он сдох, это луторовское отродье? Толку тогда было голосовать за отмену смертной казни…
– Сынок, Лекс Лутор не тот человек, из-за которого стоило бы так рисковать, – Джонатан устало проводит по лицу ладонью, стараясь стереть липкий страх, который до сих пор заставляет подрагивать руки. Страх, знакомый любому родителю, который хоть раз в жизни слышал «Ваш сын в больнице». Даже если этот сын – практически неуязвимый пришелец. Даже если речь в итоге идет не о нем.
– Он человек – и этого довольно.
– А с меня довольно твоего геройства! Думаешь, легко нам с мамой дрожать вечерами в ожидании, когда же ты вернешься с очередной «прогулки»?!
Кларк виновато прикусывает губу. Ну как им объяснить, что он должен? Должен это делать. Потому что может. Он может. А другие – нет. И вывод тут очевиден.
– Папа…
– Хотя лучше уж твои загулы, чем такие вот гулянки! – отец раздраженно махнул рукой.
– Оливер – хороший друг…
– И он тебе как старший брат! Всё это мы уже слыхали! Я в курсе, что он клевый парень. Тебе импонирует его «свобода». И ты не видишь, не хочешь видеть, что эта свобода – не только от предрассудков. Но и от собственной совести. Да-да, Джебидайя спонсировал мою кампанию, и многие благотворительные проекты твоей матери без его поддержки так и остались бы на бумаге… И, наверно, не совсем… этично… после всего этого обсуждать Квинов за их спиной… Но, Кларк, они не такие, как мы. Я не буду говорить, что они лучше или хуже – но они другие. Такие как Квины – хозяева жизни – берут от этой жизни всё. А платить хотят только деньгами. Или платиновой карточкой. О совести там речи не идет.
– Папа…
– Думаешь, Оливер раскаивается? Думаешь, он сейчас дрожит в ужасе, что едва не убил человека? А вот я уверен, что ничуть не бывало!
– Да нет, Оливер… он…
– В таком случае тебе стоит кое-что знать, Кларк, – перебивает его отец. – Например, на чем отец этого парнишки Лекса сделал себе карьеру. Знаешь? – Кларк отрицательно мотает головой. – Ну, я так и думал. На разводе Джебидайи и Керолайн – родителей Оливера. Он подловил старину Джеба на супружеской измене. Поговаривали, что сам он эту измену и спровоцировал. Но я этого не знаю. Зато точно знаю, что планы Джеба баллотироваться в сенат – после всей той грязи, что они с Керолайн вылили друг на друга в суде – накрылись бедным тазом. И половина его состояния тоже. Отошла к женушке. – Джонатан горько усмехается: – По большому счету, нам стоило бы сказать старине Лайонеллу огромное спасибо: если б не он, Джеб спонсировал бы свою предвыборную кампанию, а не искал бы для себя достойную подмену. К его чести, должен сказать, что он никогда не пытался манипулировать мной, не давил на жалость или чувство благодарности. Мы хорошо с ним ладим. Большинство наших интересов совпадает. А что не совпадает – так всегда можно найти компромисс. Но Луторы! О, Луторы для Квинов теперь хуже красной тряпки для быка! И я не хочу, чтоб ты в это лез, Кларк!
– Отец!
– Да-да, не желаю. Не имею ни малейшего желания, чтоб ты влазил в эти грязные разборки между Луторами и Квинами!
– Очень трудно не лезть туда, куда тебя почти силком затолкали. И если я правильно тебя понял, ты имеешь в виду, что Оливер не оставит… Лекса – в покое.
– И не подумает. Впрочем, этот… Лутор… сам его спровоцировал. Приперся в закрытый клуб. Да еще и переодетый бабой! Вот твой Оливер и решил его проучить. Блин, да он, наверно, просто описался от счастья, когда увидел своего врага на собственной территории!
– Он его едва не убил!
– Ну, мальчик ведь не знал, что у того аллергия на афродизиаки?
– И поэтому решил спровоцировать меня на изнасилование?
Чертов довод королей.
Джонатан устало опускается в кресло.
– Конечно, я поговорю с Джебидайей. И я даже уверен, что Оливер извинится. Перед тобой. А ты, если хочешь – а зная тебя, уверен, что захочешь – можешь извиниться перед этим парнем.
– Значит, ты разрешаешь нам… встретиться? – Джонатан удивленно вскидывает глаза, что-то в интонации сына интуитивно заставляет его насторожиться. – То есть, мы можем показаться вместе на людях? После сегодняшней истории… – торопливо пытается исправиться Кларк.
– О, даже настаиваю.
Теперь уже очередь Кларка удивленно пялиться на отца.
– Да никакой истории ведь не было, Кларк. – И видя недоуменный взгляд сына, решает пояснить: – Просто Лекс Лутор – новый стажер «Дэйли-Плэнет», и он брал у тебя интервью. История твоих спортивных побед его так захватила, что он перепутал названия салатов. А там оказались моллюски. На которые у мистера Лутора-младшего аллергия. Но ты тут же доставил его в больницу.
– Голым?
– А вот эту подробность мы благоразумно опустим.
– И врачи приемного покоя тоже?
– Это забота Джеба. Выкрутится. Квины всегда выкручиваются. Особенно, когда хотят избежать обвинений в распространении наркотиков и попытке изнасилования. Что касается нас, то моя забота – пристроить Лекса Лутора в «Дэйли-Плэнет», где за ним присмотрит Перри. А твоя забота – дать ему интервью.
– Интервью?! Я?!
– Нет, блин, давай Лекса попросим! Пусть выступит на шоу своего папочки и расскажет всем, как был твоим тестом на гейство! Перри не возьмет Лекса без этого интервью. А Лекс не будет молчать без должности в этой газете. Поэтому завтра после игры ты даешь ему это чертово интервью! У нас дома.
– Считаешь, за мной теперь нужен постоянный присмотр?
– Считаю, что тебе не помешает домашний арест.

Когда на следующий вечер Лекс переступает порог сенаторского дома, его буквально шатает от слабости. Подумать только, он приехал сюда на такси! 25 чертовых баксов! Но пешком бы он не дошел. Не смог бы. И упустить такой шанс – тоже не может. Все и так будут говорить, что его взяли в газету по блату. Ничего, это он еще может стерпеть. Но заявления, что он не в состоянии справиться с простейшим редакторским заданием – подумаешь, какое-то интервью! – вот этого он уже не потерпит!
Кларк лично встречает его на пороге и провожает в гостиную.
– Мистер Лутор.
– Мистер Кент.
– Как ваше самочувствие?
– Благодарю за беспокойство. Как сыграли?
– Отлично.
Они настороженно замирают друг против друга.
– Можно присесть? – не выдерживает Лекс.
– О, конечно! – мальчишка тут начинает суетиться вокруг. Бессмысленно и бестолково. Но когда Кларк пытается подложить Лексу под задницу диванную подушку, Лутор не выдерживает: – Может, вы тоже присядете, мистер Кент?
– А, может, чаю? Мама испекла рулетики. С персиками. – Еда. Домашняя. Вкусная, наверно. У Лекса бурчит в животе. – Правда, они для благотворительного обеда…
– Тогда лучше не стоит! – Благотворительный обед. Хм. Не настолько Лекс еще нищий. – Не хочется ссориться с вашей строгой мамой.
– Кто вам сказал, что она строгая? – Кларк сейчас напоминает большого обиженного ребенка. И так забавно дуется.
Лекс ловит себя на мысли, что не прочь прикусить эту выпяченную губку. Оттянуть слегка. Скользнуть по внутренней стороне языком…
Надо срочно подумать о чем-нибудь неприятном:
– Старый приятель Оливер рассказывал.
– Вы так часто общаетесь, что исчерпали все темы, кроме разговоров о моей маме?
В голосе Кента проскользнули ревнивые нотки. Лекс это точно расслышал. У него же музыкальный слух. Любопытно, мистер Кент.
– Теперь уже нет. Раньше общались чаще.
– До тех пор, пока ваш отец не рассорил его родителей? – Кларк не может удержаться от «шпильки».
– До тех пор, пока его отец не вышвырнул меня из школы, в которой я учился по программе для одаренных детей. А Олли учился там просто так. Но в выпускном классе именно мне пришлось перейти в обычную школу.
– Я и сам учился в обычной школе. Ничего ужасного в этом нет, – парень чувствует необъяснимую обиду за свою старую альма-матер.
Кларк и в самом деле очень тепло вспоминает те годы. Тогда он еще был… нормальней, чем теперь. И ему не приходилось полночи мотаться по злачным местам, спасая людей – только для того, чтобы заснуть в своей теплой постельке спокойно.
– Нет, конечно, нет. В этом нет ничего ужасного. Если только это не лишает тебя возможности получить стипендию в нужном тебе университете. – Улыбка Лекса заедает оскалом.
– Но вы ведь всё равно закончили университет? Иначе откуда диплом журналиста?
«Он ведь у вас есть?» – спрашивают невозможно синие глаза.
– Мой отец оплатил обучение. К тому времени он уже хорошо зарабатывал.
По напряженной позе, по тону, которым сказана последняя фраза, по холоду глаз – Кларк ясно понимает, что именно этого Лекс Квинам и не простил – отцовской благотворительности. Того, что пришлось принять деньги родного папочки. Подобные мысли кажутся Кенту абсурдными, а семейные отношения – просто дикими.
И сразу почему-то становится стыдно перед собственным отцом. Нет, стоит всё-таки пораньше возвращаться со своих патрулирований.
– Что мы всё обо мне да обо мне, мистер Кент? Может, и о себе что-нибудь расскажите? – Лекс демонстративно щелкает диктофоном.
– Ну, я родился…
– Потом крестился! – язвительно перебивает его Лутор. – Мистер Кент, если мне понадобится ваша биография, я просто скопирую ее с официального сайта вашей команды. Давайте как-то заинтересуем читателя?
– Ну, хорошо, я гей! – стрессы последних дней дают о себе знать: Кларк срывается. На в общем-то ни в чем не повинного парня.
Вот оно! Добился своего, поганый репортеришка!
– Ну, если вам действительно от этого хорошо, я за вас рад, – осторожно тянет Лекс. Черт, у мальчишки и вправду тот еще темперамент. Лутор почти испугался: – Но, видите ли, у нас общественно-политическая газета, а не журнал для сексуальных меньшинств. Может, поговорим о вашей игре?
Из Кларка сразу выходит весь пар.
– Я… да… простите.
– Итак…
– Ну, за 12 сезонных игр я пробежал с мячом 360 ярдов, осуществил 4 тачдауна из 24 попыток, еще 3 тачдауна были сделаны после результативной передачи. 9 из 13 пасов довел до логического завершения…
– Это всё статистика, Кларк. Уверен, ваши фаны ею гордятся, но простых читателей, не двинутых на футболе, больше интересуют ваши эмоции, переживания…
– Я ни с кем не встречаюсь!
Лекс обреченно прикрывает глаза рукой. М-да, тяжелый случай.
– Это заметно, мистер Кент.
Может, и вправду надо было с ним трахнуться? Малыша б попустило, а Лекс воспользовался бы его посткоитальной расслабленностью и выпытал бы всё, что нужно.
– Ладно. Сделаем так. Дайте мне карандаш и блокнот. И тащите рулетики своей мамы. Много рулетиков. Будем писать вам интервью.
– То есть со мной?
– Лучше без вас.
– Но…
– Нет, правда, можете пока сходить куда-нибудь, прогуляться. Я потом дам вам почитать, что получилось.
– Я не могу никуда пойти. Я под домашним арестом.
– А говорили, у вас нестрогая мама.
– Это папа. Но вообще-то он тоже нестрогий. Просто… ну… Я забыл вас спросить. – Кларк отчаянно краснеет.
– Ну?
– Простите меня за тот случай в клубе?
Редко кому удается обескуражить Лекса Лутора. Впрочем, изнасиловать его до вчерашнего вечера тоже никто не пытался. Тот случай с японским якудза – не в счет: Лекс тогда изображал хастлера и это было… ну… частью журналистского расследования, в общем.
– Вот так просто?
– За интервью.
– Которое я сам же и пишу.
– И рулетики. С персиками. Хорошие персики. Бабушка прислала.
Спокойно, Лекс, а то у тебя сейчас будет истерика.
– Ну, разве что за рулетики.
Кларк виновато потупляет голову. Нда, не задалось у него что-то с извинениями.
– Мне правда жаль.
– Что удалось меня спасти?
– Нет, что вы!
– Да ладно, – Лекс решает проявить милосердие, – давай на «ты». И тащи, наконец, пожрать. Знал бы ты, как в этой больнице хреново кормят.
– Я и сэндвичи сделать могу.
– Так и запишем: «ежедневный упорный труд над собой и усердие во всем…»
– Я бы сбегал в магазин за тортиками, но домашний арест…
– «Дисциплина в нашей семье не средство воспитания, а его результат…»
– Нет, просто папа… Не хотелось бы, чтоб он увеличил срок моего заточения…
– «Я всегда могу положиться на близких, их любовь и поддержка…»
– Может…
– Гони за едой и не сбивай меня с мысли!

Стоит признать, это не лучшее его интервью. Впрочем, он ведь и не рассчитывал, что оно таковым будет. Зато это эксклюзив. Мать его и Перри за ногу!
Вся беда в том, что это не тот эксклюзив, который он хотел бы. То есть это странно, конечно, но если бы ему удалось заполучить Кента шантажом, Лекс ценил бы этот материал гораздо больше. И искренне считал бы, что этот гонорар он заработал. А не подставил кому-то задницу – да еще и по дури.
Кстати, о задницах. В редакции все шушукаются у него за спиной, твердят в один в голос, что он получил место, потому что дал сенаторскому сынку. Ну, дал. В том смысле. Не в займы ж до зарплаты! Самое обидное, что все почему-то твердо уверены, что Лекс был снизу. Будто всей редакцией свечку держали, ей-богу! И как не ослепли только от такого количества света?
А Лекс, между прочим, снизу никогда в жизни не был. И под сенаторского сынка ложиться не собирается тем более. Вот разве что тот под него…
Лекс плотоядно облизывается. По ночам, в своей холодной пустой постели он наконец-то может себе признаться: Кларк Кент офигенно красив. И то, что он гей – это действительно хорошо. А вот что еще не с кем не встречается – так это как раз ненадолго.
От этих мыслей у Лекса сводит скулы. Как от концентрированного лимонного сока. Пил когда-то с друзьями на спор. И мысли, и воспоминания – неприятные. И Лекс заставляет себя вернуться к более милым вещам.
О да, Кларк Кент милый! Но в темноте спальни, стараясь забыть от жесткости тюфяка, запуская руку в пижамные штаны, Лекс думает не о его миловидности. Все эти женские романы, описывающие как главный герой запал на красивые глазки – всё это фигня. Вот губки у Кента очень даже! Но будь реалистом, Лекс, вряд ли малыш умеет ими пользоваться. Даже для разговора. Так что оставь губки в покое, вот задок у него – это да! Это нечто! Вот что значит спортсмен. Даже как-то самому в спортзал захотелось…
Лекс половчее обхватывает ствол и начинает плавные неторопливые движения. Вве-е-е-ерх-вни-и-и-из. Вве-е-е-ерх-вни-и-и-из. Вве-е-е-ерх-вни-и-и-из. Ты на качелях, Лекс. С Кларком. Голым. Он сидит напротив и нагло поедает свои рулетики. Зараза! Жадно обхватывает губами, втягивает в себя. Рука начинает двигаться ритмичней. Вторая ласкает промежность, щекочет яички. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз. А Кларк тем временем приподымается на сиденье и начинает насаживаться на деревянную ручку. Блядь, да трахни ты эту заразу! ВВЕРХ-ВНИЗ! ВВЕРХ-ВНИЗ! ВВЕ-А-А-АРХ!!!
После столь горячих фантазий холод в квартире не страшен. И думушки, где же взять деньги на оплату отопления, больше не посещают.

ЛЛ – всё-таки баба. Теперь-то Кларк точно в этом уверен. Потому что ее никогда нет, когда она нужна. К концу недели от отчаянья Кларк даже специально засветился какому-то таблоиду. Фото облетело интернет за час. У желтой прессы Метрополиса был красный день календаря. Количество всевозможных домыслов просто-таки зашкаливает.
А ЛЛ молчит. Именно теперь, когда Кларку так надо отвлечься, занять чем-то свой мозг!
Но ЛЛ молчит. И мозг продолжает буянить. Каждую ночь он преподносит Кларку очередную вариацию на тему «У Лекса не было аллергии – ты сделал, что хотел». Даже во сне он понимает, что это насилие. Но раз за разом продолжает вколачиваться в разгоряченное страстное тело. Иногда это трудно – будто ползешь по наполненному криптонитом туннелю, а туннель так и норовит выпихнуть тебя назад. Иногда легко, будто Кларка качает на волнах. Порою он ласкает Лекса – жестко и грубо, но тот стонет так, что слетает крыша. Но чаще – он просто берет, что хотел. Хотел, казалось, с самого первого взгляда, еще там, в подворотне.
Сны изматывают его. Выедают изнутри, как известь. Вместе с юношеским семенем из него как будто выплескивается частичка души.
В итоге все благие намерения побольше бывать дома идут гулять лесом. Вместе с Кларком. Только до леса он, как правило, не долетает: чаще всего работа ждет его прям за углом.

Вот это точно эксклюзив. Лекса даже не смущает, что для него это уже второй пожар в этом месяце. Зато какие фотки! Какой ракурс! Каковский фокус! А баланс! Да что там баланс? Вы гляньте на освещение!
Даже если не удастся сделать статью (судя по тому, что Лекс успел услышать от погорельцев – это обычная «бытовуха»: кто-то что-то забыл, где-то что-то загорелось), будут фотки стоковые: на огненную стихию всегда есть спрос. А еще на водную, да. Ну так счаз пожарные приедут. А пока можно сделать пару кадров, так сказать, изнутри. Первый этаж вроде не слишком задымлен…
Фотографии и вправду получаются… тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, но они получаются! Лекс впервые за последнюю неделю действительно доволен собой. И снова любит свою работу. По велению сердца, а не в силу привычки.
Он уже почти выбирается наружу, осторожно обходя лестницу, когда слышит этот звук. Ребенок? Или показалось? Дом-то чернорабочий, большинство жителей сейчас на заработках. Могли уйти и бросить. И никто не хватился? Соседи, знакомые – не совершенно же одного они ребенка оставляли. А вдруг мать придавило какой-нибудь балкой? Снова звук. И вправду как плач. Нет, надо всё же проверить. Это как раз тот случай, когда лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, что сделать никогда не сможешь.
Бейсболка не спасает от жара, пот течет с него колючими ручейками. Но Лекс всё равно выбирается наверх, задыхаясь от дыма, обжигая пальцы о раскаленные стены. Кругом плавится краска. Стены, полы, рамы набухают и будто дышат, пускают пузыри, как тот эфемерный младенец. Вот это бы сфотографировать! «Водный огонь»… Нельзя. Слишком высокая температура, фотоаппарат может испортиться.
А еще он может здесь сгореть заживо. Лекс понимает это четко и ясно, когда позади него обваливается лестница. Черт! А казалась такой с виду крепкой. Надо прыгать в окно. Осталось только его найти. Кругом дым и пламя. Кругом всё одно и нет направлений. И огненная стихия уже не кажется Лексу прекрасной. Как может быть прекрасным разрушение? И собственная смерть…
Он слышит крики. Дикие крики. Они ударяют по барабанным перепонкам с силой набата.
И Лекс вдруг понимает, что это кричит он сам.

Нет ничего лучше на свете, чем просыпаться под плеск воды. Шурх-шурх пена. Ссссовсссем-сссссовссссем рядом пульсирует прибрежная галька.
Он на причале.
И рядом этот пятнистый придурок.
Лекс надрывно кашляет, стараясь выдавить из себя всю гаревую гадость. Конечно, воздух в мегаполисном порту – тоже не Альпы. Но ведь всё относительно, правда? По сравнению с тем домом – так просто лечебный горный эфир.
– Ты идиот! Кретин! Придурок! Хоть бы курткой накрылся!
– В неё… кхе-кхе… фото… кхе… фото… кхе-кхе-кхе! Фотик завернут!
– Тебе фотик дороже собственной шкуры?!
– Я застрахован… кхе-кхе-кхе! А фотик… кхе-кхе…
– Идио-о-о-о… О-о-о, какой же ты идиот!
– Какой? – хрипит Лекс, правой рукою нащупывая драгоценный аппарат. И даже не глядя на чудо-героя.
– Жадный!
– Я не жадный… кхе… кхе… Я бедный.
«Может, ему денег дать?» – возникает заманчивое предложение в голове у Кларка.
«На содержание возьми», – ехидничает внутренний голос. Кларк невольно вздрагивает. Его внутренний демон не проявлял себя с той самой роковой ночи. И вдруг… Видимо, на него близость лысика так действует.
– Слушай, а давай я тебе денег дам? – действительно предлагает он.
– Зачем? – от удивления Лекс даже кашлять перестает. – Я б еще понял – наоборот.
– Чтоб ты не лез никуда. А то я твои пожары тушить замаялся. Опять же денег налогоплательщиков жалко. И вообще… пусть стоят себе здания.
– Что я, по-твоему, поджигатель какой?!
– Не, просто в следующий раз я буду спокойно тушить дом. Не отвлекаясь на твое спасение.
– Мог бы и в этот раз не отвлекаться, – обиженно бурчит Лекс.
– Да ты б умер, если б не я! Прекратил свое дурное существование! Ты это хоть осознаешь?!
Вообще-то еще не очень. Но всякая дурь в голову уже лезет. А вот чтоб на его надгробии написали? И сколько бы на прямой трансляции его похорон заработал папа? А что б от него вообще осталось? Хорошие статьи? Сгоревший фотоаппарат? Задроченная простынь? Блин, у него ж даже парня не было. Вот так прожил всю жизнь бобылем… Протрахался со всякой швалью в подворотнях… Самые приличные отношения у него были между его кулаком и призраком Кларка Кента. При воспоминании о Кенте становится почему-то особенно горько.
– Эй, ты как? – Встревоженный затянувшимся молчанием герой осторожно трогает Лекса за плечо.
– Я… Спасибо тебе… Мне надо идти…
– Может, в больницу?
– Неделю как оттуда. Нам с местными эскулапами нужно отдохнуть друг от друга. А то никакой страховки не наберешься.
– Может, тебе правда денег дать?
– А мне потом дом поджигать, чтоб тебе долг вернуть?
– Я могу… насовсем…
– Просто так? – голос Лекса насмешлив, но в нем явственно слышна угроза-предостережение.
Кларк рывком ставит Лекса на ноги и прижимает к себе, чтоб не упал. Ослабевшие ноги и впрямь слушаются Лекса плохо. Зато чувствуют хорошо. И сейчас его правое бедро хорошо так ощущает кое-чей стояк.
– Ага, – понятливо тянет Лекс.
Кларку надо что-то ответить. Просто жизненно необходимо. Он даже пытается – но горло пересохло, а грудную клетку сдавило так, будто поблизости криптонит. Даже внутренний голос молчит.
– Мне показалось, ты – гомофоб.
Левая рука уверенно ложится на член Лекса. Пока еще вялый. Но отчетливо дернувшийся под сильной рукою.
– Гомофобы когда-нибудь ласкали твой член?
– Да нет, только оторвать пытались.
– На память?
Лекс не находит, что ответить. Да и что тут скажешь, когда чужие пальцы так настойчиво нежат твоего «петушка»? Интересно, как много людей на планете трахались с метеоритными фриками? Лекс, например, всего двоих знает. А бог любит троицу.
Лекс уже тянет руку в «ответном жесте» – и замирает на полпути.
Так что, говоришь, от тебя останется?
– Прости, мне правда надо идти.
Голос глух, но решителен.
Наломал он тебя с минетом, парень. Эх, тварь неблагодарная! А, может, сон-то в руку?..
Кларк уже видит: и прокушенную до крови губу, и закатившиеся от боли глаза, и сжатые от бессилия кулаки, и даже «криптонитовый» туннель, высасывающий душу…
И в ужасе почти отталкивает Лекса.
Чтоб тут же кинуться ловить вновь. Потому что лысика еще плохо слушаются ноги.
– Давай хоть до остановки доведу.
Лекс силится разглядеть в темноте выражение лица своего спасителя. Спасителя ли? А потом вдруг решается:
– Хорошо, доведи.
И это самые длинные сто метров в жизни Кларка Кента.

ЛЛ молчит. Как молчит внутренний голос. И заснувший дом. Только где-то в глубине, в самых черных глубинах, бьется и беснуется озабоченный внутренний демон. Кларк силится его заткнуть. Но легче пальцем заткнуть Ниагару.
Книжные определения первой несчастной любви бесят своей наивностью. Да и любовь ли это? Подумаешь, парень не дал! Что ж он, сразу Ромео?
Кларк сидит на кровати, прижав ноги к груди. Он даже не раздевался, только ботинки скинул. Стоило вернуться домой, как накатила волной жуткая апатия. И теперь он сидит, забившись в уголок, и даже не пытается вычислить, сколько еще здесь высидит.
Он слышит камешек даже раньше, чем тот ударяется в окно. Как слышит и то, что сейчас раму атакуют и другие его собратья.
Кто и что забыл в их саду в такое время?
Кларк настороженно выглядывает в окно. Пару секунд уходит на осознание. Еще десять – чтоб поднять дурацкую раму. Сорвав при этом с петли.
– Что ты тут делаешь?
– Хотел узнать…
– Сейчас?!
– Мне надо знать, когда у тебя заканчивается домашний арест?
– Зачем тебе? В интервью такого не было.
Лекс зябко поводит плечами и наконец-то решается:
– Хочу знать, когда смогу повести тебя на свидание.

@темы: Тайны Смолвилля, Да это ж сенсация, мать вашу!, Клекс, Фанфикшен

---

Не зря я ходила на этот фильм!

Вам нужно ИСКУССТВЕННОЕ СЕРДЦЕ.

Вы человек сильных страстей и хорошо знаете, что пороки и добродетели губят сердце одинаково. Поэтому вам нравятся фильмы про Тони Старка, доказавшего, что в жизни есть место для того и другого, а сердце — что сердце? Можно поставить железное, будет горячее прежнего.

Узнать, какого органа вам не хватает

@музыка: Канцлер Ги - Тень на стене

@темы: Страшно подумать

---

Кто б мог представить?

Генератор благородного происхождения

Ваше имя Итак, Вы потомственный... Князь/Княгиня Ваш род насчитывает... 16 веков а в данный момент... у вас множество бедных родственников, периодически проводящих пару... лет у вас в гостях Ваш легендарный предок... был бедным, но честным и работящим... эльфом Ваш родовой замок находится... на пустынном острове посреди океана вдалеке от людей Ваш герб белый медведь на задних лапах в мантии и короне Ваш девиз «Мало стать первым, нужно, чтобы все остальные сдохли!»

все гадания на aeterna.ru

@темы: Страшно подумать

---

Мое сумасшествие прогрессирует...

Я наконец-то разгадала подпись Danita_DEAN и открыла для себя Канцлера Ги. И после этого просто «вышла в окно»!!!!!
Блин, эта группа стоит у меня на плеере вторые сутки рефреном. Боюсь, я просто постираю записи до корня. Но что поделать, если у них каждая вторая песня – просто гимн луторовской жизни! Они так и просятся на клипы.
Вот, собственно, один из них:

Название: Колдун
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Лекс/Кларк, ну и Лана чуток мельтешит…
Дисклеймер: Все права на персонажей принадлежат создателем сериала Smallville. В клипе использована песня Канцлера Ги «Ведьма».
Саммари: Могущественный колдун Александр влюбился в простого деревенского мальчишку. Однако юный невежда не оценил величины оказанной ему милости и предпочел простую сельскую девку великому магу. Но Александр не стал зря расстраиваться и просто взял, что хотел.

@темы: клипное, Тайны Смолвилля, Клекс

---

И небольшая иллюстрация к фику... догадайтесь какому...

@темы: Тайны Смолвилля, Арт, Клекс

---

Продолжение "Сенсации". Не менее сенсационное, как я надеюсь...

Название: Да это ж сенсация, мать вашу! Часть вторая.
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Лекс/Кларк
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Рейтинг: NC-21
Жанр: AU, ангст, экшен
Warning: 1) мне настолько понравилось менять их телами, что на этот раз я махнула их судьбами: знакомьтесь, пронырливый репортер Лекс Лутор и богатый папенькин сынок Кларк Кент!
2) много нецензурной лексики!
Статус: в процессе

Саммари: Лекс Лутор очень любит задавать вопросы. Кларк Кент очень не любит на них отвечать.

 

– Очередной мэр не доложил очередную хрень в очередную дрянь. Ты, правда, хотел меня этим удивить, Лутор?
– Это хорошая статья, мистер Уайт. Мы оба это знаем. Я провел серьезное расследование…
– Бла-бла-бла! Чесать языком я и сам умею! Заруби себе на носу, Лутор, чтобы стать журналистом «Дэйли-Плэнет» не надо писать хорошие статьи. Надо писать лучшие статьи! Мне нужен эксклюзив! Сенсация! Разоблачение века, на худой конец. А разоблачения мэра у нас в каждой газете по пять раз на дню. И то, что твое разоблачение немного отличается от разоблачения «Инквизира» – сути не меняет.
В наступившей тишине слышно, как скрипят зубы Лекса. Впрочем, они скрипят в этом кабинете периодически вот уже полгода. И, похоже, старику Уайту нравится этот звук, потому что он никак не пытается от него избавиться: ни на работу не берет, ни на хрен окончательно не посылает. «Может, ему просто нравится надо мной измываться?» – Лекс просто не видит других причин для столь долгого, сколь и неплодотворного общения с главным редактором вожделенной газеты.
– Может, хватит уже морочить мне яйца, мистер Уайт? Чего же вы от меня хотите?
– Лекс, сынок, – «О, это что-то новенькое!» – я уже давным-давно не даю советов молодежи, но для тебя сделаю исключение. Потому что это действительно хорошая статья. Тема – плохая, а статья – что-то в ней есть. Страницы эдак для двенадцатой-тринадцатой… Ты ж, надеюсь, сразу на передовицу не метил? Так вот, что касается темы. Сынок, с твоей родословной не стоит начинать карьеру с разоблачений. Это будет смахивать на дешевую пародию на твоего же собственного родителя. Оно тебе надо?
Лекс чувствует, как уходит почва из-под ног: такого поворота он не ожидал.
– Хорошо, мистер Уайт, уговорили. Пойду писать детские книжки.
– Не, лучше порнографию снимать – для Луторов самое то!
«Он часом мысли читать не умеет?» – ежится Лекс.
– Какие детские книжки? – раздраженно бурчит Перри. – Что ты корчишь из себя Мадонну? Бюст у тебя для этого маловат, сосунок! Забудь о книжках. Ты хоть для статьи материал наскреби!
– Мистер Уайт, чего вы от меня хотите? – не выдерживает Лекс.
Он второй день на одних чипсах. Сменил три ночлежки. Но это фигня. Ему нечем сменить пленку – вот это проблема.
– Почему бы тебе не начать со спортивной тематики?
– Чего?! Чё я смыслю в спорте?
– Настоящий журналист должен смыслить во всем, – менторским тоном заливает Перри, стараясь не слишком злорадно посмеиваться над трепыханиями Луторовского выродка. Что папаша, что сынок – два сапога пара. Хотя что-то в этом мальчишке всё-таки есть… Что-то от самого Перри в его возрасте. Уайт кривится от одной мысли о подобной возможности. И вдруг решается: – Ладно, давай на чистоту. Завтра наши «Метеориты» играют с абилинскими «Ротвейлерами». Наши выиграют, к гадалке не ходи. Это я тебе без всякого тотализатора сказать могу. По этому поводу у меня уже есть отличная статья. И за фотки я не переживаю. Вот чего мне не хватает для полного счастья – так это интервью с ихнем квотербеком. Ну, сам понимаешь, вся эта лирика о том, сколько усилий они приложили для этой победы. Очередное бла-бла-бла. Это был бы финальный штрих. Тот самый мазок, который превратил дебильно ухмыляющуюся бабу в Джоконду. Но с этим у меня проблемы.
– Что, людей не хватает?
– Хватает у меня людей. У меня штат давным-давно укомплектован, – многозначительно тянет Перри. – Но можно было бы кой-кому и потесниться. Улавливаешь, сынок? – опять этот хитрый прищур. – Проблема в том, что квотербек наших «Метеоритов» – сын нашего любимого сенатора и по совместительству владельца «Дэйли-Плэнет». И этот сынок патологически не любит интервью. Поэтому сенатор Кент не приветствует, когда его же работники расстраивают его же сыночка. Вот поэтому-то я и не могу дать такое редакторское задание ни одному из своих штатных сотрудников. Сечешь, Лутор? Да только престиж газеты для меня важнее хорошего настроения ее хозяина. И поэтому мы с тобой договоримся по-джентельменски: ты достаешь мне интервью Кларка Кента, я тебе – место в «Дэйли-Плэнет». Твое дело – сделать материал. Уламать сенатора на размещение данного материала – это уж моя забота. А теперь вперед и с песней. И без интервью сюда не возвращайся.

Лавки холодные. А чипсы уже не лезут в горло. Но Лекс упрямо сидит на трибуне, силясь в беснующемся перед ним стаде шкафоподобных бегемотов отыскать-таки бегемота кентоподобного. Получается плохо. Точней, не получается вовсе. Да и толку? Этот малолетний придурок отказал в интервью даже Фрэнку Гиффорду. Смешно надеяться, что после этого он даст интервью какому-то выскочке, который даже не знает толком, чем собственно отличается кикофа от панта. Счаз! А потом разбежится и еще раз даст! Промеж глаз.
Не-е-ет, здесь нужен тонкий подход. По-луторвски. В конце концов, Лекс, солнышко, должна ж быть от твоей наследственности хоть какая-то польза?
Тренировка закончилась. Стадо маленьких гиппопотамчиков потопало в раздевалку. Последний раз такой грохот Лекс слышал во время массовых беспорядков в негритянском квартале. Тоже хорошая была статья. Но не лучшая.
Блядь! Как, во имя всего святого, он сможет сделать лучше других то, в чем не фига не смыслит, если даже не может быть лучшим в том, в чем он реально разбирается?! Какое на фиг интервью?!
Спокойно, Лекс. Возьми себя в руки. Здесь не обязательно быть лучшим – достаточно быть единственным. Этот парень некому не дает интервью? Да он просто не знаком с Лексом Лутером…
Зато знаком с Оливером Квином.
Оппачки. Старый дружбан Олли. Какими судьбами? Ах, ну да, ну да! Твой же папочка спонсировал предвыборную кампанию его папочки. И судя по всему сынок тебе за это очень благодарен: вы только гляньте с какой радостью сигает вокруг! Прям ожившая иллюстрация к выражению «Собака – лучший друг человека». И где ты только находишь-то таких, а, Олли? О, какие нежные объятия! Да, вот так, приобними его нежно за плечико! С каких пор ты стал геем, Олли? Впрочем, о чем это я? Оливер Квин не трахает людей, Оливер Квин трахает статус. Он и козла бы трахнул, избери того вдруг Президентом Соединенных Штатов.
Хотя этого мальчишку ты трахаешь вряд ли. Любовники… Это ведь чувствуется. Тогда кто он тебе? И куда это ты собрался везти его на ночь глядя?
Лекс умеет быть незаметным. И пронырливее квиновского Maybach 62. Поэтому через полчаса он точно знает, что голубки собрались…
В клуб. Закрытый ночной клуб. Ай-ай-ай, Кент. Как нехорошо! Накануне ответственной игры… да еще в столь злачное место…
Лутор не в силах сдержать победной ухмылки. Вот теперь у него точно будет одно из двух: либо эксклюзивное интервью, либо разоблачение века. На худой конец.

Лекс любит свою работу. Но это не значит, что он любит абсолютно все ее аспекты. Гримирование, например. Он гей, конечно, но не трансвестит же! Блин, когда он переодевается бомжом – это и то приятней. Хотя был случай, когда ему… хм… пришлось даже… в целях конспирации… на себя помочиться. Но лучше уж ты сам на себя, чем кто-то другой. К тому же, дело есть дело. Тут не то что в бомжа, в Буша переоденешься.
Лекс придирчиво поправляет парик. Ну, в принципе, ничего так бабенка получилась. В прошлый раз была хуже. Хотя в прошлый раз ему нужно было изображать самую что ни на есть шлюху подзаборную. Он тогда писал про судьбу постаревших проституток. Но на этот раз девица нужна подороже. Посолиднее, так сказать.
Лекс скептически кривит губы, разглядывая себя в зеркале. Какой бы штрих придумать, чтоб превратить вот эту дебильно ухмыляющуюся бабу в Джоконду? О! Придумал. Лекс долго роется в рюкзаке. Ну было же где-то… ну точно же было… Блин, только пять минут баба, а уже в сумке ни фига найти не может!
Есть! Маленькая черно-белая татушка. На самый копчик. Благо вырез платья позволяет. Прижимаем мокрым полотенцем… Блядь! Теперь задница полна воды. Ладно, будем считать это приятной гигиенической процедурой. Хотя для кого тут стараться? Трахаться он сегодня не собирается. Ненавидит мужиков, западающих на переодетых парней. Есть в этом что-то лицемерное: любишь мужика – люби и его член. И не фиг стыдливо прятать его под юбкой. Прикидываясь, что «всё почти как с бабой». И не беда, что у этой «бабы» стручок между ляжек в десять дюймов.
Лекс пренебрежительно хмыкает и в последний раз одергивает платье.
– Chico, ну сколько можно? Ты там платье одеваешь или операцию по смене пола делаешь? А если ты так долго выбираешь платье, то операция тебе точно необходима: только бабы так долго возятся со шмотками!
Грасиэлла. Одна из тех самых состарившихся шлюх. Иногда она одалживает ему свои старые наряды. Сама-то в них уже лет десять как не влезает.
А еще она периодически подкармливает Лекса, когда его кишки окончательно прилипают к позвоночнику. Но Лекс старается, чтобы это было нечасто. Потому что у старой бардельерши и у самой уже давно ничего нет, кроме этого трейлера и десятка старых – еще со времен сухого закона – нарядов, которые она хранит на память.
Лекс знает, она живет преимущественно с милостыни. Да еще с того, что отстегивают ей товарки помоложе за съем ее давно прогнившей хибары. Поэтому ему нужно поскорей выметаться отсюда и не ломать Грасиэлле бизнес.
– Уже иду. Muchas gracias, mamá.
– Por nada, chico. Ты заходи на неделе. Угощу отличной паэльей. А то на тебя смотреть тошно: кожа да кости. Ты тоньше, чем я в послевоенные годы, – старая испанка хитро щурит левый глаз, правый заплыл от фингала. – Хотя я знаю немало гринго, которые любят птичьи косточки. У нас в Испании таких, конечно, нет…
«У нас в Испании». Эта песня проходит рефреном по каждому их разговору. Но Лекс уже давно знает, что ничего хорошего в своей Испании Грасиэлла не видала. Первые годы своей жизни она провела на грязной бедняцкой ферме. Потом пару лет – под боком немецкого офицера. Под конец он подкладывал ее под любого, кто попросит. Потом был новый режим и старые проблемы «чё пожрать». Потом эмиграция в сказочную Америку в поисках лучшей жизни. А в итоге нашла она, как и сотни таких же дур, только трейлер да охромевшую ногу. Что у вас в Испании, что у нас в Америке – жизнь не любит неудачников.
– Извини, Граси, мне правда пора.
У Кента ж завтра всё-таки игра. Вдруг он решится выспаться перед столь знаменательным событием? Вот не дай бог! Столько трудов насмарку.
– Помогай тебе бог, мальчик, – шепчет старая путана и крестит Лекса в дорогу.
Нет, всё-таки только в Испании проститутки могут благословлять на дело переодетых в бабу Луторов, отправляющихся добывать материал для шантажа несовершеннолетних парнишек.

Кларк грустно вздыхает: этот клуб ничуть не лучше предыдущих. И зачем Олли его таскает по таким вот местечкам? Если бы Кларк хотел проститутку, уже давно снял бы себе кого-нибудь.
И хорошенько оттрахал под мостом.
Блядь! Это когда-нибудь кончится? Сумеет он когда-нибудь выкинуть эти воспоминания из головы?
Может и сумеешь. Если не будешь каждую ночь бегать к тому мосту. Сфоткал бы его уже себе на память, что ли. Повесил бы в рамочке над кроватью. И дрочил спокойненько по ночам.
Кларк снова вздыхает. Он уже устал спорить с чертовым внутренним голосом. А еще – раз сто, наверное, успел пожалеть, что отказал лысику. Статьи в газете – это ж такая фигня! Тем более что и не о нем-то почти. Да и кто им верит, этим писакам? Зато какой бы секс получился!
Ага. Под грязным мостом. Стоя по щиколотку в отбросах. И нюхая протухшую речечку. А в довершении всего – без смазки и кондомов. Суперсекс!
Голос, ты не прав. Тот пацан же не жаловался.
У того пацана были и смазка, и кондомы. Профессия такая. Да и к речному амбре он давно привык. А если так хочешь того лысого придурка – найди его, затащи в темный переулок (ему не привыкать) и попроси минет в качестве платы за спасение его никчемной жизни.
Кларк столбенеет. Раньше ему ничего подобного и в голову не приходило. Блин, да раньше ему вообще не приходило в голову пригласить хоть кого-нибудь. На свидание. С чего бы вдруг?..
Ой, да заткнись. Достал со своим нытьем. Найди и трахни, я сказал. А розочки ему дарить потом будешь. Хотя… Лучше подари ему фотопленку. Сдается мне, что такой подарок он больше оценит.
Кларк чувствует, как его губы невольно расплываются в довольной лыбе. Музыка как-то сразу перестает действовать на нервы, а люди вокруг – казаться тупыми придурками. Миленький клуб. Может, он даже лысика своего сюда приведет. Когда-нибудь. Если, конечно, с минетом всё срастется.
– Что, присмотрел кого-нибудь?
– Да нет, задумался просто.
– Кларк, перестань! Ты только глянь какие конфетки!
Оливер ему как брат. Вот только он решительно не понимает, что можно отлично прожить и без секса. Ну, такого секса, по крайней мере.
– Господи, да трахнись ты уже! И не ходи такой букой! Вот тогда уж точно будешь уверен, гей ли ты!
Кларк смущено потупляет глаза. И его взгляд невольно натыкается на спину проходящей мимо девицы. Ну, не совсем на спину. Губы невольно кривит усмешка: прикольная татушка. И местечко для нее – в самый раз. Взгляд скользит ниже. Какая попка! Худышка, конечно. Кажется: только тронь – сломается. Но если Кларк осторожненько…
Кент судорожно облизывает враз пересохшие губы.
– Неужто? – хрипло шепчет рядом Квин, интуитивно чувствуя настроение друга. – И кому же здесь так повезло?
– Я… Олли… не думаю, что…
– Ну вот и не думай! Действуй. Блондинка?
– Оливер, нет.
– С тату на заднице. Угу. Горячая штучка.
– Олли!
– Не ссы, квакуха, болото будет наше. – И Квин решительно пробирается вперед, жестом незаметно подзывая охрану.
Чтобы в паре шагов застыть, будто со всей дури стукнулся лбом об стеклянную стену.
Да нет, показалось. Откуда? У этого придурка б духу не хватило б. Ага, зато хватило б дури. Да ты даже и лица-то толком не видел. Так, профиль чуток. Ну, нравятся Кларку мужеподобные бабы, что ж теперь? Хорошо хоть такие нравятся! А тебе показалось, Олли.
Блондинка снова оглядывается назад. На Кларка. И стоящий чуть сбоку Квин до крови прикусывает губу, чтоб не заматериться на весь зал.
Ну здравствуй, сука. Ты попал.

Перед глазами Лекса всё плывет. В горле пересохло. И голова почему-то периодически меняется местами с головкой. Еще чуть-чуть и от этой центрифуги его стошнит.
Кви-и-и-и-ин! Заррраза! Откуда ты взялся на мою голову?! И кто тебя только научил, что уколы в шею без предупреждения – признак дружелюбия?
– Ну как, Лутор? Чувствуешь уже?
Чувствует. Что кирдык ему. Уже.
Чья-то рука властно ложится на лексов член. Довольный смешок.
– О да, уже чувствуешь. Классный афродизиак, правда? Повезло тебе. Хоть я и не для тебя стараюсь. Вот даже раздеваю тебя. Не тот ты подарок, чтоб тебя в упаковке дарить. Хотя, что ты подарок судьбы – я не спорю.
С губ Лекса срывается стон, когда разгоряченной кожи касаются холодные пальцы давнего соперника, стягивая черное платье. Хоть бы не помялось! Граси его прибьет. Платья жальче даже больше, чем ониксовый браслет. Со встроенной камерой. Со включенной встроенной камерой. Когда придурок Квин отбрасывает браслет куда-то в угол, Лекс стонет уже от собственной бессильной злобы. Знал бы ты, сука, сколько он стоит!
– Ну-ну, Лекс. Погоди стонать. Твой партнер еще не пришел.
Квин укладывает обессилевшего Лутора на постель. Лекс снова стонет: шелк – так приятно.
Оливер разводит ноги в сетчатых чулках и устраивается на приятеле сверху.
– Как хорошо, что ты зашел. Сто лет тебя не видел. Да и не думал, что еще раз увижу. А ты возьми и сам припрись, – Квин тянется к стоящему на тумбочке бокалу. Чтобы разбить. Ему нужен осколок – да поострее. Срезать эти чертовы стринги. – Ого! – Оливер насмешливо присвистывает. – Тебе есть чем гордиться. – Чужая рука обхватывает ствол. – Кто б мог подумать, Лекс? Хотя, знаешь, я о тебе никогда не думал. Ну, в этом смысле. А сейчас вот завидую Кларку. Честно говоря, я б остался. Хоть посмотрел бы. У малыша темперамент еще тот! Да и ты блядь не из последних. Но боюсь, парень будет смущаться. – Рука скользит вверх-вниз, и Лекс мечется, будто в агонии. «Чертово зелье! Прибью наркоманов!» – А знаешь, что мы с тобой сделаем? Подождем пока малыш наиграется и встретимся снова. Только ты и я. – Чужой палец резко – без подготовки, без смазки – входит внутрь. Лекс скулит от боли. И наслаждения. «Блядь! Лучше б я еще раз себя обоссал!» – Да не волнуйся ты так! Кларк не останется надолго: ему дома надо быть не позже полуночи. Знаешь, какая у него строгая мама? Впрочем, откуда? У тебя и своей-то никогда не было?
Лекс силится спихнуть с себя эту заразу. Хотя бы оттолкнуть немного. Его тошнит всё сильнее. И не только от ситуации. Просто после долбанутого метеоритного дождя он как-то неправильно реагирует на химию. Когда ему было пятнадцать, медсестра в школе решила промыть ему желудок, когда он вздумал отпроситься с последнего урока (ну да, на свиданку, а что тут такого?) – и Лекс на пару недель загремел в больницу. От простой марганцовки. Ему страшно подумать, что с ним может случиться от этой психотропной херни!
А еще страшней представить – что с ним сделает Квин, если таки до него доберется.
Чужой язык очерчивает скулу. Влажно и гадко. Вот только дрожь по всему телу отчего-то.
Снова смешок.
– Дождись меня, малыш. Как я тебя дождался.

Кларк нерешительно переступает порог апартаментов. Олли сказал, что всё уладил. И судя по стонам, доносящимся с кровати – таки да, тот парень уже на всё согласный.
Парень, мать его! Кларк, ты точно гей, кончай придуриваться. Даже в женском борделе умудряешься запасть на переодетого мужика. Хотя какой же он мужик? Можно сказать, еще юноша. Такая хрупкая лианоподобная фигура. Бледная кожа блестит в капельках пота. Длинные ноги, сминающие простыни. О, как они будут смотреться на твоей талии! Лысый череп…
Лысый?
Малыш, да ты счастливчик! Он сам тебя нашел. Только не вздумай протупить снова! Эй, ты меня слышишь?
Нет. Кларк уже ничего не слышит. И слушать не собирается. У него сегодня будет секс. С его вдруг ожившей эротической фантазией.
Кент скидывает пиджак. Буквально срывает с себя рубашку. Секунда – и он уже на постели. Какой же он горячий!
Даже слишком…
– Эй, ты весь горишь…
– По… помо… ги!
Хриплый каркающий стон. И закатившиеся от боли глаза.
Обломись, Кент. Не будет у тебя сегодня секса.

@темы: Тайны Смолвилля, Да это ж сенсация, мать вашу!, Клекс, Фанфикшен

---

Мое очередное сумасшествие...

Название: Да это ж сенсация, мать вашу!
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Лекс/Кларк
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Рейтинг: NC-21
Жанр: AU, ангст, экшен
Warning: 1) мне настолько понравилось менять их телами, что на этот раз я махнула их судьбами: знакомьтесь, пронырливый репортер Лекс Лутор и богатый папенькин сынок Кларк Кент!
2) много нецензурной лексики!
Статус: в процессе
Саммари: Лекс Лутор очень любит задавать вопросы. Кларк Кент очень не любит на них отвечать.

Один европейский писатель, Оливер Голдсмит так его звали, как-то сказал: «Не задавай вопросов, и я не буду лгать». Сразу видно, умный был чувак, не то что нынешние писаки. Очень уж точно он сумел сформулировать причину, по которой Кларк Кент не любит давать интервью. Просто парень не любит врать, а далеко не всякую правду стоит знать репортерам. Но, как назло, Кларк Кент – сын сенатора Американских Штатов и восходящая звезда американского футбола. Потому желающих взять у него интервью – хоть лопатой греби! Лично Кларк бы – позволь ему воспитание – с превеликим удовольствием огреб бы парочку самых пронырливых этой самой лопатой.
Так или иначе, Кларк Кент не любит интервью. Он вообще не любит, когда о нем пишут. Особенно когда пишут «ЗВЕЗДА». Да, вот так – большими такими буквами. Иногда даже на фоне звездно-полосатого флага, мать их. Кларк Кент не звезда, он просто играет в футбол. А звезды… Ну, звезды – это те маленькие маячки на небе, которые указывают путь темной холодной ночью. Одна из этих звезд – его дом. Может, там даже остались его папа и мама. Ну, родные папа и мама. Ну, понимаете… Впрочем, это долго объяснять. Кларк и сам не до конца понимает. Просто он упал на Землю в метеоритный дождь. И у него есть кое-какие способности.
Кстати, о способностях. Месяц назад он начал использовать их, чтоб помогать людям, попавшим в беду. И теперь пишут о нем намного больше. Причем, намного больше ерунды. Хорошо хоть никто не знает, что Кларк Кент («сын» и «звезда») и Пятно («супергерой» и «суперзлодей») – одно и то же лицо.
Отец, когда впервые прочитал о геройских похождениях в газете, скривился так, будто наткнулся не на заметку о каком-то фантастическом герое, а на фотографию сенаторского сыночка в обнаженном виде на весь разворот. Но «помогать людям, попавшим в беду» – один из главных постулатов его предвыборной кампании. Что он мог возразить сыну в такой ситуации? Ограничился только: «Будь осторожен, сынок». И всё. Летай по Метрополю вальсом. Кларк и летает. В перерывах между учебой в университете, игрой в футбол и благотворительными приемами мамы.
В принципе, игрой в футбол можно было бы и пожертвовать. Ради более великой цели. Но интуитивно Кларк чувствует: не стоит. Футбол недаром назван американским. Любят американцы этот вид спорта. А Канзас – такая же часть Америки, как и Вашингтон. И не стоит так пренебрежительно щурить глаза, мистер! Канзас – это сила. Я вам говорю! Канзасцы любят свой штат. Любят своего сенатора. И любят футбол. Один папин друг даже пошутил как-то, что Джонатана выбрали в сенат, потому что накануне Кларк заработал тачдаун своей команде. Кларк не знает насколько это правда. Но точно знает, что ему не простили бы так легко его «голубого окраса», не будь он «восходящей звездой американского футбола». Поэтому на помощь людям он летает только в «перерывах».
И в глубине души его это бесит. Бесит почти также сильно, как некоторые статейки этих горе-писак. Все их «гипотезы» и «теории» – это же курам на смех! Чего стоит, к примеру, статейка о том, что он – переодетая лесбиянка (ну ладно, тут они почти угадали), которая мстит мужчинам за их шовинизм и пренебрежение к женщинам? Ну разве он виноват, что преступления совершают в большинстве своем мужчины? Это не повод менять ему пол!
Среди бескрайнего моря бесконечной человеческой глупости есть только один островок вполне рациональных «размышлизмов», которые Кларк читает… ну, почти с интересом. Блог «ЛЛ». Единственный сайт, на котором Кларк о себе читает только факты. Единственный сайт, где за электронными символами чувствуется душа. Человеческая душа. Читая ЛЛ Кларк сам хочет быть человеком.
«Лично мне не важно, с какой стороны у Пятна сердце. Гораздо больше меня интересует – о чем оно болит?»
Кларк уверен, что так тонко прочувствовать чужие желания и настроения могла бы только девушка. А что, неплохо бы было! Потому что ЛЛ – единственная девушка, на которой Кларк мог бы жениться. Нет, точно мог бы! И отца-консерватора не попрекали бы больше столь либеральным сыном. Да, было бы неплохо. А если б эта девчонка оказалась еще плоскогрудой и коротковолосой – было б совсем хорошо.
Не то чтобы Кларк сильно мучился из-за своей ориентации… Большинство окружающих эту ориентацию предпочитают в упор не замечать. Вот только всё время так получается, что в душе после игры он моется один. Вроде бы случайно, но всё же… Нет, Кларк совсем не горит желанием любоваться голыми задницами приятелей по команде. Вдруг и впрямь какая понравится? Вот будет кошмар! Просто надоело чувствовать себя прокаженным.
Поэтому он стал этим дурацким Пятном на теле метрополисской преступности. Ему нужен был повод, достойный повод, смыться куда подальше от так называемых друзей и приятелей. Даже от семьи. Которая всё понимает. Но которой было бы лучше – будь всё иначе.
И вот теперь он помогает людям. Раз уж себе помочь не может.
А еще украдкой читает ЛЛ. В надежде, что когда-нибудь она объяснит ему то, что он сам в себе не понимает.

«Свобода слова бывает только на заборах. Во всех остальных изданиях всегда есть редакционная политика и корректорская правка. Поэтому не верьте в свободных журналистов – всё продается. Просто настоящий журналист продается лишь раз».
Эти слова главного редактора «Дэйли-Плэнет» Перри Уайта молодой студент факультета журналистики Метропольского университета Лекс Лутор запомнил навсегда. И мысленно пообещал себе тогда, что лично он продастся только «Дэйли-Плэнет».
Вот только с его родословной нелегко это будет. Отец – ведущий скандальных ток-шоу – это же кара божья! И все окружающие уверены, что раз он пошел в журналистику, то точно «по стопам». И плевать им, что Лекс если и собирается идти по стопам, то только по стопам Святого Михаила – стать этаким соратником воинствующего человечества против сил зла. Не беда, что он не летает, как это чудесатое Пятно. Перо – это тоже меч. И меч этот порою опаснее любой суперсилы.
Так что ни в какие ток-шоу он не пойдет. Его удел – криминальная хроника. Он так отцу на свое совершеннолетие и сказал. И тут же вылетел со съемной квартиры. Потому что папочка прекратил отстегивать деньги непутевому чаду. Лайонелл Лутор не любит вкладывать средства в бесперспективные проекты.
Но Лекс себя еще покажет. Может, его сенсация ждет его за углом? Надо только туда повернуть. А не сидеть сиднем в папином пентхаусе. И не забывать фотоаппарат: сейчас без доказательств никуда.
Поэтому Лекс и мечется по городу день-деньской, перекусывает на ходу и периодически ночует в ночлежках, когда хозяева выставляют его с очередной квартиры за задержку квартплаты. Но Лексу плевать. Ему нужна Тайна Века. И ради нее он готов на всё. Кроме подлога. Потому что если он что и вынес из папиных вакханалий, так это то, что правда – пострашнее любой лжи. Разбивает семьи, крушит карьеры, ломает судьбы. А Лексу нужна правда, карающая преступников.
Конечно, вряд ли он найдет такую правду в горящем борделе… Но, черт, прикольно же! Все эти голозадые мужики и визжащие тетки! Истеричная Мадам, пытающаяся погасить пламя шампанским. И голый дедок, вопящий из окна второго этажа, чтоб ему либо вернули деньги, либо закончили минет.
Лекса разбирает смех. От этого подрагивают руки. Черт, половина фоток будет не в фокусе. Зато в фокусе будет вот эта симпатичная попка. Упругая попка прилизанного верзилы. Ну что поделать, нравятся Лексу упругие мужские попки. Если с репортерской карьерой не выгорит, пойдет снимать порнографию.
Если выживет. Потому что его как раз заметила охрана заведения. А эти не любят журналюг на своей территории. Такие вообще не любят «прессу». Разве что под автомобильным прессом.
Лекс бегает хорошо. Обычно лучше таких вот ребят. Но на Бей-стрит сегодня ремонтные работы. Сегодня здесь тупик. И это хреново. Очень хреново.
– Попался, сученыш.
Черт, лучше пусть разобьют нос, чем камеру. У него нет денег на новую. А без нее он как без рук. Впрочем, кажется, руки ему сейчас тоже оторвут.
– Нравятся мужские зады, педрила? Своим блеснуть не хочешь?
Судя по их похабным ухмылкам, вопрос риторический. Хреновая ситуёвина.
– Ну что, журналист, да? Привык работать руками? – дикий ржач. – А ротиком поработать не хочешь?
Вот еще, не собирается Лекс Лутор брать в рот первую попавшуюся дрянь. А что перед ним самая что ни на есть дрянная дрянь он видит даже без объектива. Поэтому просто заезжать хуком справа тому что слева, а ногою – по яйцам тому что сбоку. Вот только их тут пятеро на него одного. И это, пожалуй, многовато.
Удар третьего отбрасывает Лекса к стене. Он уворачивается от четвертого. На минуту сходится в клинче с пятым, но получает под дых от первого и перестает их считать. Просто раздает удары направо и налево. Вот тут один из них и вытаскивает пистолет.
Мир замирает. Сужается до черной точки. Черной бездны дула. Лекс не трус. Но и не дурак. Сдается ему, что сейчас он умрет. Если не подоспеет чудо.
Мужик спускает курок.
А в следующую секунду перед ним вырастает чья-то обтянутая в кожу спина.
Как там Лекс называл Пятно? Чудесатым? Так это от слова «чудо». Удар у него, правда, поставлен хуже, чем у Лекса. Зато это компенсируется силой. Суперсилой. И суперскоростью. Лекс успевает щелкнуть камерой всего один раз – а снимать-то уже и нечего.
Пятно отступает в тень, так что видны только губы. Но уходить не торопится. Этот лысик весь в фингалах и ссадинах. Вдруг у него еще и внутреннее кровотечение? Может, его в больницу?
– Ты как?
– Корпус чуток поцарапан. Но это фигня. Главное – объектив цел, – Лекс любовно гладит свой Nikon.
– Кажется, ты его сейчас расцелуешь, – хмыкают геройские губы.
– Да я сейчас даже тебя расцелую. Если попросишь, – лыбится в ответ Лутор.
А что? Лексу надо снять напряжение. Сначала голые мужские задницы. Потом драка. У него адреналин в крови бурлит. И требует выхода. К тому же эти губки получше многих задниц. Черт, да они лучше всех задниц, которые Лекс видел до этого. Жаль, попку его разглядеть не успел.
– Если, конечно, ты не переодетая баба, борющаяся за права лесбиянок, – теперь уже Лекс откровенно ржет.
– Нет, я определенно не баба, – губы раздраженно сжимаются в сердитую линию.
– Тогда уговорил, я тебя поцелую, – Лекс решительно делает шаг навстречу.
Кларк уже видит заголовки завтрашних газет – «Наш супергей!», и от ярости у него буквально сводит челюсти. Впрочем, сам виноват: вот что бывает, когда спасаешь журналюг.
– Если тебе так нравится целоваться, что ж ты не поцеловал зад тех придурков, когда тебя так вежливо просили?
Лекс невольно замирает. Его даже не слова задевают. Скорее тон, которым они сказаны: холодный, просто таки арктический. Оказывается, наше Пятно – гомофобное. Черт, как же Лекс ненавидит таких дебилов. «Мы в задницу не трахаемся. Мы ею только думаем».
– Ну и хрен с тобою. – Лекс старается, очень старается, чтобы голос звучал ровно. Но гомофобы – такие как его папаша – выводят его из себя. – Спасибо за помощь. Счастливо оставаться.
И парень просто уходит. Кларк к такому не привык. Обычно эти проныры цепляются за него до последнего.
Черт, а если тому станет плохо за углом? Толку тогда было его спасать. Кларк морщится, но обреченно плетется следом. Вот проводит его до дома – и сам домой.
Но парень не идет домой. За ближайшим углом пасутся мальчики определенного сорта, и репортеришка решительно идет туда. Кларк втайне надеется, что брать интервью.
Надежды разбиваются в прах, когда лысик с приглянувшимся мальчишкой спускается под мост.
У Лекса нет денег на новую камеру. И уж, конечно, протитуты в его бюджете точно не предусмотрены. Но ему нужно выпустить пар. И некогда снимать кого-то в баре. К тому же он знает местечко, где работает парочка ребят, готовых сделать скидку за ласковое обращение. Тони как раз из таких. Повезло, что сегодня он в смене. Лексу вообще везет сегодня на чудесатых мальчиков.
Лысик задирает хастлеру футболку и страстно впивается в сосок. А Кларк почти до крови впивается в собственную губу. На кой он потащился за ними?! С лысым всё в порядке, видишь? Было б не в порядке – вряд ли б он с таким упоением чертил узоры на животе той маленькой шлюшки! А раз с ним всё в порядке, можешь идти домой, Кларк Кент. В свою постельку. Попросишь маму рассказать тебе сказку на ночь.
Или подрочишь в душе.
Чертово суперзрение! Каждую венку на члене видно. И суперслух – хрень еще та!
Развернись и уходи, Кларк! Пока он не вставил тому парню по самые яйца. Пока собственные яйца не заныли от желания…
Черт! Поздно…
Кларк видел, как трахаются парни. И даже в живую. Дружбан Оливер водил как-то в специальный клуб в целях полового воспитания друга. И Кларк хорошо помнит, как парочка таких же слащавых парнишек, как тот которого снял лысик, ублажали друг друга гостям на потеху. Чего они только не вытворяли. В программе вечера даже флетчинг присутствовал. Но всё это было не то. То была игра. Это – жизнь. Этот парень стонет вживую – Кларк готов в том поклясться. Потому что он слышит, как бешено колотится его сердце. Сердце того мальчишки в борделе билось ровно, будто он играет в крокет. Но эти двое, там под мостом, точно играют в игры покруче, для ребят после двадцати одного. Тебе двадцать один-то когда, Кларк? Не рано ли смотреть такое видео?
Но это не видео. Лысик со спущенными штанами. Вколачивающийся в того парня. Ласкающий его руками. Выцеловующий что-то на его лопатках. Там.
И Кларк впитывающий в себя каждый шлепок, каждый чмок, каждый стон. Здесь. Хотя не прочь бы быть там. Вот так же стонать и извиваться под теми руками.
Ты с ума сошел, Кент! У тебя весенний недотрах! Но это не повод ложится под первого встречного под каким-то мостом!
Так они и не лежа, у них и стоя отлично всё получается.
Мать твою, Кент! Кем ты вырос? Мало того, что геем, так еще и эксгибиционистом. Чем ты маму в детстве слушал?
«Кончай, а?» – хочет Кларк попросить внутренний голос. Но получается, что просил он не его. Кончают те двое, под мостом. Почти в унисон. Громко и с матом.
И теперь Кларку точно пора домой. Пятно свое отстирывать. Со штанов.

@темы: Тайны Смолвилля, Да это ж сенсация, мать вашу!, Клекс, Фанфикшен

---

Иллюстрации к "Влюбленный Франкенштейн"

30.05.2010 в 04:08

Пишет  Juliya_Luthor:

Фотошопчиком балуюсь
Вот, вдохновилась я драбблом  dora_night_ru "Влюбленный Франкенштейн".

Кларка я не очень люблю, поэтому другие мальчики в постели Лекса мною очень даже приветствуются. И хоть Лекс любит этого суперменистого (любовь таки зла! ), я до сих пор не уверена, что Кларк лексовой любви достоин.


А это, типа, "иллюстративный материал" к фику от меня.

1024 х 768 (а почему нет?)

Примечание для тех, кто не в теме: в сериале "Тайны Смоллвилля" роль Адама Найта играл Йен Сомерхолдер

@темы: Тайны Смолвилля, Чужой Арт, чужое но интересное

---

Обломись, Лана!

Название: Свара
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: Кларк/Лекс/Лана
Дисклеймер: Все права на персонажей принадлежат создателем сериала Smallville. В клипе использована песня из к/ф. «На бойком месте» (муз. Г. Гладков, сл. Д. Сухарев).
Саммари: ребятки делят Кларка…

@музыка: счаз сами услышите!

@темы: клипное, Тайны Смолвилля, Клекс

---

Зашла я тут к Чеди Даан...

А Вы в этом мире - Хранитель дождевых капель.

Вы - неожиданное счастье, которое поражает, как тёплый летний дождь. Застать врасплох - Ваш коронный номер. Вы друг художников и поэтов, музыкантов и скульпторов. Вы дарите вдохновение людям, своими чистыми каплями Вы вызываете радостную улыбку на их лицах. И пока за окном Ваш дождь - на душе будет тепло и спокойно.

Пройти тест

@темы: Страшно подумать

---

Выклянчила у Чеди Даан ассоциации…

Итак, у нас в меню: работа, Украина, грамотность, стиль, Лекс Лютор, слэш и сериалы. Приступим-с?

1) Работа

Жаль, конечно, я у вас ассоциируюсь с такими негативными вещами, как работа и педофилия. Но уж такая, видимо, у меня доля. Эх!
Мне с детства твердили, что нужно работать над собой. Что это тяжкий кропотливый ежедневный труд. Иногда он у меня получается, порою не очень.
Работа над фиками тоже бывает тяжким трудом. Вот пресловутый «Мой-чужой» я написала на одном дыхании. Присела вечерком на 5 минут – и встала утром. За эти восемь часов отпроситься у вдохновения удавалось только в туалет. Причем знала, что уж лучше не высплюсь, чем буду лежать в постели, мучаясь назойливо крутящимися в голове фразами. А вот пятый драббл по «Грешным желаниям…» я вымучивала из себя по строчке. Закончила исключительно на упорстве. Идей в голове полно, но за окном дождь и спа-а-ах-ать охота!
Работа за деньги подвернулась очень удачно. Грех было упускать. Папин очень старый (в смысле уж очень давно не виделись) друг предложил поработать в рекламном отделе его фирмы. Дело было на похоронах отца. И занавешенные зеркала ясно показывали мне, что пора становится самостоятельной: мать одна меня не потянет. В общем, то предложение было лучшим соболезнованием, которое я в тот день получила. Совмещать работу с учебой оказалось ну очень сложно. Но можно. Пока получается, тьфу-тьфу-тьфу…

2) Украина
Бабушка по отцу – украинка. Поэтому донбасская деревенька – это половина моего детства. Подруги, которых я там нашла, так и остались на всю жизнь. Поэтому я не могу ругать Украину с тем же легким сердцем, как некоторые наши политики. Там такие люди, как мы. Они также любят своих детей, встают к ним по ночам. Плачут из-за разбитой любви. Зачастую плачут ночью… в телефонную трубку… и умоляют тебя сделать ну хоть что-нибудь… И всё, что ты можешь в этот момент: просто напевать им шепотом (чтоб не разбудить соседку по квартире) «Ничь яка мисячна, зоряна, ясная…»

А еще Украина для меня – «Донбасса Арена», лучший стадион, который я когда-либо видела.

 

 

3) Грамотность

Признаюсь по секрету, но учусь я на специальности «Издательское дело и редактирование». Так что грамотность – ни больше, ни меньше, а всего лишь моя профессия. Хотя когда пишешь по ночам, причем регулярно… В общем, за мою грамотность отдельное спасибо стоит сказать еще и Word’у.

4) Стиль
Также как и Чеди Даан я затрудняюсь определить, есть ли он у меня…
Стиль в одежде отсутствует точно. Если этого не требуют обстоятельства, то одеваюсь я исключительно как мне удобней. Хотя на фирме есть определенный дресс-код: ни тебе кожы, ни цепей – скукотища.
Стиль поведения зависит от настроения. И, подозреваю, от имени. Вообще-то в семье меня называют Дорой – в честь бабушки-гречанки по материнской линии. Но мать побоялась, что меня задразнят в школе и в свидетельстве о рождении я оказалась Диной. В принципе, так и различаю, кто звонит: Дора – родня, хоть седьмая вода на киселе, но всё равно; Дина – знакомые и не очень. Так или иначе, но характер у меня оказался осеевской «Динки»: я вспыльчивая, но быстро отходчивая. Лаской со мной можно сделать что угодно (чем бессовестно пользуется мой парень), но если попробовать насилием – упираюсь как баран. И стою как молодогвардейцы – насмерть!
Стиль письма, наверное, есть. У всех есть. Плохой, хороший – это ж уже другой вопрос. А вообще над стилем я не заморачиваюсь: пишется как пишется. Но вы, наверно, уже успели заметить, что любимые стилистические приемы у меня – парцелляция и градация, а из знаков препинания – тире и многоточие…

5) Лекс Лютор
Ну что тут скажешь, люблю я лысых! Можно сказать, лысина – мой любимый фаллический символ. А Лекс в исполнении Розенбаума – вообще очень сложная психологическая личность. Трагическая, можно сказать. Но люблю я его скорее как Марта: по-матерински нежно и самоотверженно. И искренне уверена, что все его злобства – от недостатка любви и недопонимания. Ох, бедный мой Кай, где ж твоя Герда?

6) Слэш
Да, о да! А ведь когда-то я писала гет. Маленькая была, глупая. А теперь слэш – моя главная отдушина. И вообще, если парень – достойный, так пусть лучше достанется другому парню. Там, по крайней мере, всё ясно – ориентация такая, совет им до любовь. А вот за что он выбрал эту кикимору?! Тьфу на неё, тьфу! И камнем по башке для верности!
Хотя парню своему я слэш читать не даю. Мало ли…

7) Сериалы
Сейчас на них катастрофически не хватает времени. Но сериалы действительно люблю. И анимешные, и такие. Правда, преимущественно заморского производства. И, в большинстве своем, фантастику. Вот сейчас от «Грани» балдею. Этот сериал – просто сказка: чем дальше, тем страшнее. А вот если болею – «Альянс серокрылых» замечательно примиряет с враз посеревшей болезненной реальностью…

@темы: Страшно подумать

---

Ну, люблю я голосования…

Итак, мы вышли на финишную прямую в реализации моего извращения. С чем я нас и поздравляю. Осталось только выяснить, кто с кем остался. А, собственно, кто и с кем?
В общем, жду ваших голосов и с понедельника начинаю писать последнюю часть. Комменты только приветствуются!

Вопрос: Какой пейринг вы хотите увидеть в финале?

1. 1. Прибей ты Лайонелла, а? Заипал всех, ей-богу! Мальчики и без него отлично справляются…		5	(45.45%)
2. 2. Не, КЛЕКС – это банально. Убери Лекса. Прикольный пейринг получится…		1	(9.09%)
3. 3. Да Кларк вообще там лишний! В топку его! А Лекс с папаней всё решат по-семейному…		1	(9.09%)
4. 4. Да чё ты заладила: убей да убей? Пусть себе живут… Втроем…		4	(36.36%)
Всего:		11

---

Мы их теряем...

«Петр Чайковский, Фредди Меркьюри, Элтон Джон, Джордж Майкл, Сергей Пенкин, Борис Моисеев… Вы все еще хотите отдать своего ребенка в музыкальную школу?»

Теперь вот и Рыбака потеряли… «Победитель "Евровидения-2009" Александр Рыбак сделал неожиданное заявление на вечеринке в честь очередного конкурса европейских исполнителей в Норвегии.

Неожиданно для всех он признался, что его сердце занято мужчиной, а девушки его не интересуют. Парень объявил об этом во всеуслышание на белорусской вечеринке в честь «Евровидения-2010» и продублировал эту информацию на личной странице в социальной сети Facebook»

 

Кстати, он мне Адама Найта напоминает Только тот на рояле играл...

@темы: Страшно подумать

---

ГРЕШНЫЕ БЛАГИЕ ЖЕЛАНИЯ. ДРАББЛ ПЯТЫЙ.

Название: Грешные благие желания – 5
Автор: dora_night_ru
Фэндом: Тайны Смолвилля
Пейринг: я дождалась – это Клекс!
Дисклеймер: Все права на персонажей сериала принадлежат не мне. Кому – не помню. Но точно не мне.
Рейтинг: NC-17
Жанр: драббл
Посвящение: всем моим читателям – за то, что вы это читаете.
Саммари: как отреагирует Лекс на новое хобби старого друга?


– Понимаешь… Хотя, конечно, это трудно понять…
Кларк чувствует, что физически не готов к этому разговору: всё тело ноет и мышцы как ватные. Ему нужно прилечь. Или хотя бы присесть. Впрочем, нет, его задница считает, что сидеть ему не стоит. Стискивая зубы, он с трудом выбирается из кресла, в которое упал минуту назад, и прислоняется к стеночке. Не замечая как темнеют от ярости глаза Лекса, подозрительно следящего за каждым его движением.
– Я и твой отец…
– Манал я отца! – перебивает Лекс его неуклюжие попытки оправдаться. – Меня не он волнует! – и яростно шипит сквозь зубы: – Ты чё, был снизу?!
Кларк хочет сказать, что ему элементарное уважение к старшим не позволило б залезть на отца лучшего друга, но, кажется, манал Лекс и уважение к старшим – когда речь идет об его заднице.
– Ты позволил этому козлу поиметь меня?!
– Не совсем тебя…
– Ты был в моем теле! Так что не вздумай вычеркивать меня из списка участников!
Точно, это всё-таки была групповуха.
Но Кларк не успевает порадоваться новому сексуальному опыту. Как только Лекс начинает говорить, Кларк понимает, что радоваться он теперь вообще сможет не скоро.
– Ты мне врешь… подставляешь меня… подкладываешь под собственного отца… И при этом заявляешь, что я – твой друг! Ты страшный человек, Кларк. Если ты человек… Если ты так поступаешь с друзьями, мне жутко представить – что ты делаешь с врагами. Впрочем, нет, у тебя нет врагов. Ты истребил их как класс. А если какой и завалялся, его срочно пора заносить в «Красную книгу»…
– Прости меня.
– Слушай, тебе самому еще не надоело? Всё время просить прощения. И при этом не каяться. Сколько раз я спрашивал тебя: «Что случилось, Кларк? Как тебе это удалось?» А в ответ только: «Ну прости, так получилось». И всё опять по-новой. Ты раз за разом делал из меня идиота. Ты любишь дружить с идиотами, Кларк?
– Я не мог сказать…
– Да иди ты в пень! Сколько раз ты требовал от меня честности! Сколько раз попрекал недомолвками! Сколько раз моя луторовская натура становилась тебе поперек горла! А сам?! Почему честным должен быть только я?! Почему я, мать вашу, всем всегда должен?! Должен ради семейной чести! Должен за отцовские грехи! За ошибки молодости – опять-таки должен! Должен за свое спасение! И за то, что тебя едва не прибил – снова должен! Почему никто не считает себя моим должником? За банковские отсрочки для твоего отца! За документы для Райена! За лучших врачей для твоей семьи! И за лучших адвокатов для тебя! За то, что столько времени корчил из себя идиота. Думаешь, легко было каждый раз, подбираясь вплотную к твоей тайне, в последний момент удерживать себя на грани? Раз за разом. С моим интеллектом. С моей натурой. Строить из себя идиота. Оправдывая твое доверие. Ты только вслушайся, Кларк – до-ве-ри-е. Которого не было и в помине.
– Лекс…
– Мне нужно прогуляться. Куда-нибудь не ближе, чем в Монтану. К обеду, думаю, вернусь.
– Лекс!
Но он уже один. Наверно, это его судьба – быть одному.
Кларк ненавидит свою суперскорость. Все свои суперспособности ненавидит.
А больше всего он сейчас ненавидит себя.

А еще он ненавидит выпивку. Напиться вообще было плохой идеей.
Прав был отец: алкоголь ничего не решает. Да и как неодушевленный предмет может что-то решать? О как! На философию потянуло. Генетическая память, видать, в нем бурлит.
И просится наружу. Срочно. Вот в эту вазочку, к примеру…

– Эх, хорошая ваза была. Китайский фарфор. XIX век. Теперь таких не делают. Впрочем, я тоже хорош. Знал ведь, какого вандала в своем доме оставляю.
– Ле-е-е-екс…
– Во-о-о-оды, – передразнивает луторовское отродье. – Угадал? На, держи. Не в моих интересах, чтоб ты помер так легко. Я ж тебе еще даже не отомстил.
Кларк жадно пьет и с каждым глотком клянется себе снова и снова: больше никогда – ни при каких условиях – ни в одном теле – ни капли спиртного.
– Вообще-то я вернулся поговорить. Но разговаривать ты явно не способен. Как и раздавать распоряжения моим ученым.
– Я могу… я всё могу… и объяснить могу…
– Сиди уже! Может он! Ты ж даже слово «когерентность» сейчас произнести не сможешь. А уж в сочетании с «интерференцией» оно и вовсе может стать причиной твоей погибели: удавишься собственным языком. Точней, моим языком. И вместо управления трансконтинентальной компанией придется мне осваивать азы агропроизводства.
– Это нужная вещь…
– Да, да, да! Я ж не спорю. Проспись. Придурок.
Но последнее слово звучит почему-то как-то слишком ласково.

Лекс не простил. Просто закрылся. Нацепил свою фирменную кентонепробиваемую маску. И заперся на огромный замок. Он улыбается. Шутит даже. Приносит попить. И треплет друга по плечу.
Но Лекс не простил. Кларк чувствует это. Как чувствует действие криптонита – чувствует даже когда его не видит. А силы-то высасываются. Досуха. Подчистую. И Кларк не знает, насколько у него еще хватит сил.
И хватит ли их вообще.

– По моей гипотезе, между нами произошел электронный обмен наших мозговых процессов. Более сильный разряд – разряд молнии – выбил наши мозговые волны из их привычного электрохимического мирка. В народе в таких случаях говорят «выбил дух». Потерял сознание, проще говоря. Потеря сознания – частое явление при ударе молнией. Но тут вмешался этот забавный камешек, – Лекс вертит в руках свой любимый булыжник. И хоть Кларк и сидит сейчас в уютном кабинетике замка на мягком диванчике – при виде этой каменюки его снова пробирает дрожь. Он будто снова чувствует жар его плавления. – Камень выступил неким электрохимическим катализатором. Проводником. Сначала притянул к себе наши сознания. А потом вернул назад. Слегка перепутав. Как ему это удалось – этот вопрос ты задашь моим лабораторным крысам. Прям завтра с утра. Но если это удалось ему один раз, значит удастся и снова.
– Предлагаешь бегать под дождем под ручку, да еще и с этим булыжником вместо звездно-полосатого знамени?
– Ты недооцениваешь мои лаборатории, Кларк. Уж что-что, а простенькую молнию они нам устроят. Вот с шаровой пришлось бы повозиться, а обычную – запросто. Всё, идем спать.
– Ты вернешься завтра?
– А я и не ухожу, – ехидно ухмыляется Лекс. Лекс в Кларковом теле. Наверно, тот также ухмыляется под красным криптонитом.
– Ты… остаешься?..
– Надеюсь, ты не выгонишь меня из собственного дома?
– Ночевать?
– Скорее блюсти нашу честь. Охранять от папочкиных посягательств.
– Кстати, о папочке… А как мы ему?
– Скажешь, что после сегодняшней ночи отчетливо понял, что тебе нужен любовник помоложе. И выбрал меня. Учитывая, сколько мы дружим – вряд ли он удивится такому выбору.
– А его не смутит, что ты… ну… с парнем?
– А тебе не кажется, что возмущаться из-за гомосексуализма было бы лицемерием с его стороны? После инцеста-то.
– А твоя репутация?
– А что с моей репутацией?
– Ты и… гей…
– Я встречаюсь с геями, Кларк. Причем регулярно. Они дают мне душевные силы для дальнейших «романов для прессы».
– Ты гей?! Но как?
– Ректально. Правда, до сегодняшней ночи я всегда был сверху. А вообще, постель – это доверие. То самое пресловутое доверие. Которое нам не светит. Не обязательно любить своего партнера до посинения. Но если ты не чокнутый псих, ищущий в постели острых ощущений – то, по крайне мере, должен быть уверен, что любовник хотя бы не придушит тебя в постели. А когда в 12 лет видишь, как мать на твоих глазах душит месячного брата… Женщинам в постели доверять как-то перестаешь.
– Ты никогда не говорил…
– Ты мне тоже много кой-чего не рассказывал.
Кларк до крови закусывает губу. И морщится от боли. Так странно – чувствовать боль. Он почти не знал ее раньше. Но это не значит, что он никогда не страдал душою.
Впрочем, так, как сейчас, он и впрямь не страдал никогда.
– Лекс, давай поговорим.
– Я сказал твоим родителям, что остаюсь в замке ухаживать за тобою. А иначе ты затягаешь меня по судам. Твой отец, видимо, решил, что это я так пытаюсь тебя развратить. Зато Марта встала на мою сторону. Сказала, что ты должен отвечать за свои ошибки. В общем, я уже перенес свои вещи. Пока ты тут травил меня ацетальдегидом.
– Лекс, давай поговорим.
– Я спать хочу.

Заснуть у них не получается. Так и лежат по краям широкой кровати, как два идиота.
«Ну вот, теперь нас – таких идиотов – тут двое. Доволен, Лекс?»
Но на довольного Лекс не тянет.
А Кларк только под утро забывается тяжелым муторным сном. Чтоб уже через минуту начать метаться в кошмаре.
– Нет, Лекс… Пожалуйста… Ну, Лекс… Прошу тебя… Я так тебя…
Даже новый суперслух не помогает Лексу различить последнее слово. Но оно и не важно. По сути, ничего ведь не важно. Когда этот придурок рядом.
Лекс осторожно придвигается ближе. Притягивает Кларка к груди. И тот сразу же затихает.
Сейчас темно, и можно даже сделать вид, что всё нормально. Нет тайн. И это его тело. А это его любовник. Самый красивый мальчишка в Канзасе. И такой невинный. Можно даже сделать вид, что он его… Также сильно, как Лекс.
Этой ночью Лекс Лутор впервые засыпает, обнимая самого дорогого для себя человека.

Вот эту идеалистическую картинку «Я и мой плюшевый мишка» и застает с утра спозаранку Лайонелл Лутор.
Из него будто выкачивают воздух. Весь. И заменяют ядом.
Он проклинает чертовы переговоры, из-за которых не успел вернуться домой вовремя.
Интересно, тем утром чувствовал ли что-нибудь подобное Кларк Кент? Впрочем, нет – неинтересно. Да и что он может чувствовать, этот щенок? Чтоб по-настоящему страдать, нужно осознавать. Всё. А что может знать о жизни 16-летний мальчишка?
Что, мать вас дери, мог найти Лекс в этом 16-летнем мальчишке?!
Судя по тому, с какой нежной улыбкой он прижимается сейчас к его груди – что-то смог.
У Луторов есть гордость. Даже когда не остается ничего другого. Гордость есть всегда.
Поэтому из спальни сына Лайонелл выходит молча. Не замечая злорадно прищуренных синих глаз.

Впрочем, гордости Лайонелла хватает ровно на час. И два стакана виски. А потом он почти бежит искать сына.
Который преспокойно завтракает себе в компании молоденького любовника.
– Нам нужно поговорить, Лекс.
Кларк растерянно замирает. Он слишком привык слушаться собственного отца, чтобы вот так сходу запросто послать чужого куда подальше. Но, судя по злобно прищуренным глазам, Лекс отнюдь не горит желанием оставлять их наедине.
– Давай как-нибудь потом, пап.
Странно, но после совместно проведенной ночи называть Лайонелла «папой» стало как-то легче. Видно, Кларк и впрямь извращенец.
А Лутор-старший – упрямец.
– Это важно, Лекс. Думаю, твой друг, – на этом слове злобно щурится Лайонелл, – сможет доесть и без тебя. Или ты собираешься кормить его с ложечки?
– Отличная мысль, мистер Лутор. Спасибо за идею. Где там наш десерт?
Еще слово – и Лайонелл вцепится сопернику в глотку. Даже Кларк это видит.
– Кларк, давай как-нибудь…
– Ну, Лекс, мии-и-илый, ты обещал провести со мной это у-у-утро.
Кларк готов убить Лекса за противные интонации в собственном исполнении. Сбегать что ли за криптонитом? Заодно откроет другу еще один секрет. А что, тот же просил его быть честным? Если Кларк подсунет приятелю криптонит в фаршированной оливке – это ведь не будет слишком нечестно? Может, и выслушать себя заставит. И с папой объяснится без заморочек.
– Ну, Кларк, милый, я не надолго, – Кент решает не опускаться до «противного кривляканья», и поэтому тон получается каким-то ехидным.
В глубине синих глаз вспыхивает пламя. В буквальном смысле. И Кларк почти бегом вытаскивает мистера Лутора из столовой. За спиной слышится неясный шум. А потом отчетливо начинает тянуть дымом. Кажется, Лекс узнал друга с еще одной – новой – стороны. И судя по мату – вряд ли этому рад.
– Что ты хотел, папа?
– Для начала остаться с тобой наедине.
В двери отчетливо щелкает замок. А Кларк вдруг вспоминает, насколько уязвим в этом теле.
– Может, поговорим в другой раз? Когда ты будешь более адекватен? – «А я не буду тебя так бояться».
Это правда: средь бела дня в замке, полном слуг, Кларк боится цивилизованного Лайонелла сильнее, чем любого метеоритного фрика, с которым когда-либо сталкивался в темном переулке. Это странно. И жутко.
Хотя Лайонелл и не делает ничего… ну, угрожающего. Наоборот, кажется, он само участие.
– Что с тобой, сынок?
Кларк неимоверным усилием воли заставляет себя оставаться на месте, пока к нему приближается отец лучшего друга. Ему даже удается сдержать вскрик, когда тот тянется рукой к его щеке… очерчивает скулу… большим пальцем ласкает нижнюю губу…
Но судорожно сглотнувший кадык выдает его волнение с головой.
– Лекс. Мальчик мой. Нам ведь было так хорошо вместе. Чего ты испугался? Общественного мнения? Никто не узнает. Если мы сами не захотим. Мораль? Она не для Луторов. А может… – Лайонелл склоняется близко-близко. И шепчет прямо на ухо: – А, может, собственных желаний?
И Кларк не может даже себе объяснить, отчего эта дрожь – от страха или возбуждения. А, может, от того и другого?
Ну уж нет! Второй раз он на это не клюнет! А что еще важнее – второй раз он перед Лексом точно отмазаться не сумеет. Поэтому лучше ему исхитриться и уж как-нибудь, но вывернуться.
Вывернуться получится вряд ли. Папины руки впились в свое «сокровище» мертвой хваткой. А взгляд из нежного стал безумным.
Кларк чувствует, как тело сжимается пружиной, будто пытается что-то сказать… намекнуть хотя бы… Ну же, хозяин, согни локтевые суставы! Чувствуешь, как зудят? Уйди чуть-чуть в бок. Правая нога уже напряглась, ожидая нагрузки. Прислушайся к телу, хозяин! Но Кларк – «арендатор». И он не в силах прочитать сигналы собственного тела. Всё, что ему остается – крепче стискивать зубы.
– Отпусти меня.
– Ни за что! Ты мой, Лекс! Ты всегда был только моим! Моя кровь и плоть! Чувствуешь мою плоть?
Чувствует-чувствует. Сложно не почувствовать этакий «ключ от собора».
Лайонелл толкает сына на стол, тяжело наваливаясь сверху.
Только когда чужая рука грубо обхватывает член, Кларк понимает, что Лайонелл каким-то макаром успел расстегнуть его брючную молнию. А, может быть, даже вырвать с корнем.
– Прекрати!
– Боишься, что понравится? – злобно смеется в ответ насильник.
Боится. Действительно боится. Потому что если Кларку и вправду может нравиться такое – он хуже извращенца.
И он точно не достоин Лекса.
Чужая рука мнет нежную плоть. А чужой член трется о бедро.
Кларк почти не сопротивляется. И, в принципе, Лайонелл уже давно мог бы поиметь его без мыла. Но Лутору важно – жизненно важно – чтоб плоть в его руке хоть немного набухла. Пусть сын презрительно кривит губы. Пусть с ненавистью щурит глаза. Пренебрежительно молчит пусть. Пусть. Но он должен откликнуться на его желание! Он должен его хотеть!!! Хотя бы на четверть… на десятую часть… но также как хочет его Лайонелл.
– Не дождешься, – рычит щенок. И плюет ему прямо в лицо.
Тиски разжимаются. Тело отшатывается. Отходит. Именно тело. В котором уже ничего не осталось от владетельного Лайонелла Лутора.
– Сын мой, – хрипит он из последних сил, шаря по комнате невидящим взглядом.
– О да! – Кларк даже не пытается подняться. Каким-то шестым чувством он понимает, что опасность миновала. Это конец. – Именно сын. А не любовник.
– А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!!!!!!!!!!!

– Беру свои слова обратно, Кларк, ты гений. За каких-то полчаса умудрился довести моего отца до нервного срыва. У меня это за двадцать лет не получилось. Ну что тут скажешь? Молодец!
– Он сам себя довел.
Кларк сидит ссутулившись на кровати. Горбится как 90-летний старик. Так паршиво ему было разве что когда Лекса у него на глазах прожарили до нежной корочки. Точно, Кларк, вспомни Бель-Реф! Вспомни, на что Лайонелл пошел, чтобы прикрыть собственные грехи. Ему просто воздалось по заслугам!
Тогда почему так хреново?
Ты сломал человеку жизнь, Кларк. Что правда, его же руками. Но это не суть. Он долго балансировал на краю. А потом появился ты…
И прекратил агонию. Так что кончай заниматься самобичеванием, подумай лучше как вернуть свое тело. А то домой очень хочется… К маме…
– Что будем делать с телами?
– Есть у меня пара идей на примете. Но если ты имел в виду обратный обмен, то пока ты избавлял меня от папочки, из лаборатории как раз доставили нужный аппаратик. Последнее слово техники. С уже вмонтированным в него камешком. Испробуем?
– Черт, что ж ты раньше молчал?
– Ты так красиво страдал. Эстет во мне жаждал насладиться зрелищем.
– Твой эстет – маньяк.
– Но очень сексуальный, – Лекс соблазнительно облизывается. И одним рывком притягивает Кларка к себе. – Для чистоты эксперимента нам нужно испытывать сильные эмоции, – поясняет он. – И чем сильнее, тем лучше. В прошлый раз я был в экстазе от новой находки, а ты на грани обморока из-за предстоящего признания.
– Поверь, Лекс, я волнуюсь достаточно.
– А я нет, – одной рукой Лекс продолжает удерживать друга, а вторая уже змеей скользит ему под рубашку. – Как думаешь, сможешь это исправить?
– Ты чё, трахаться собрался?! Сейчас?!
– Ну, если ты планируешь задержаться в моем теле еще на пару месяцев, то, пожалуй, нам стоит внести кое-какие изменения в мой деловой график.
– То есть сильная эмоция, которую ты предлагаешь нам испытывать в момент эксперимента, это…
– Секс, – согласно кивает Лутор.
– Может, просто ужастик посмотрим?
– Неа.
– Господи, да так и скажи, что ты просто хочешь меня трахнуть!
– Угу.
– Ты нарциссизмом случаем не страдаешь?
– Это, кстати, проблема. Проблемная дилемма, я бы даже сказал. С одной стороны я не могу пустить тебя сверху – у тебя нет опыта. А без опыта в этом деле как без смазки – и не туды, и не сюды. – Лекс наконец отпускает руку Кларка и медленно обходит вокруг него. Судя по масляным глазкам рентгеновское зрение мистер Лутор уже освоил. Лекс замирает за спиной и интимно шепчет в самой ухо: – С другой стороны, это ведь моя попа, – его руки властно ложатся на округлые полушария. – И мне ее жалко даже когда она немного не со мной.
– И как долго ты собираешься решать эту дилемму? – Кларк резко разворачивается, стремясь разорвать контакт.
– Да счаз по ходу и разберемся.
Лекс толкает приятеля на постель. Легонько, но Кларку и этого хватает. И прежде чем он успевает перевести дух и отползти в сторонку, Лекс оседлывает его бедра. Победно ухмыляется. И медленно расстегивает верхнюю пуговицу своей рубашки.
– Лекс… Послушай! Ты ведь не будешь… пользоваться моими… и временно твоими силами… в таких вот грязных целях… Я бы точно не стал!
– Не стал бы? Ну да, точно не стал бы. Как же нам подфартило с этим камнем, Кларк! А то ведь ты, чего доброго, так бы и помер девственником. Предварительно вусмерть затрахав мне мозги.
Рубашка летит в угол.
– Лекс.
– Кларк.
– Может, придумаешь что-нибудь другое?
– А можно я наконец-то тебя поцелую?
А губы у него все-таки блядские. Кларк успевает разглядеть каждую их трещинку, когда они зависают над его лицом. В нескольких сантиметрах от его новых губ.
Разве не этого он хотел? Разве?.. К черту!
– Да.
Всё, на что он способен сейчас, это шепот. Какое счастье, что у его тела суперслух! И какое охуительное счастье, что у Лекса ну просто суперопыт!
Лекс губами раздвигает его губы, язык скользит внутрь. Проводит по нёбу. Щекотно. Кларк расплывается в дебильной улыбке. И в следующую секунду его вжимают в постель. Пока их губы танцуют древний ритуальный танец, чужие руки ласкают член.
Лекс отстраняется, чтобы стянуть с Кларка штаны, и тот, пользуясь моментом, опрокидывает Лутора на постель, взгромождаясь сверху. И провокационно елозит по паху.
– Чтоб тебя, – матерится сквозь зубы юный миллионер.
– Ты уже определился кто будет сверху?
– Прости, Кларк, но ты не умеешь, – очередное движение бедер. – Но учишься быстро.
– Очень быстро. Что ты там говорил про смазку?
– В кармане.
Кларк наносит гель по всей длине. Никогда не видел собственный член под таким любопытным ракурсом. Жаль, времени рассмотреть нету. Ну и кто из вас страдает нарциссизмом? – ехидно интересуется внутренний голос. Заткнись. Когда с Лайонеллом трахались – молчал, вот и сейчас помалкивай.
– Я знаю, как решить твою дилемму, Лекс. Чтоб ты был и сверху, и снизу.
И Кларк решительно насаживается на собственный член.
– Мать твою! Это ж больно! – у Кларка даже слезы на глаза наворачиваются.
– Потерпи, солнце. Еще чуть-чуть… вот так… понемножку… Ты привыкнешь…
– Зато теперь я точно знаю, что у меня больше… чем у всяких там Луторов!
– А еще ты теперь точно знаешь… почему в нашей паре… ты всегда будешь снизу!
– Сво-ох-олочччь…
Кларку наконец-то удается оседлать Лекса до конца. И на несколько секунд он просто замирает, блаженно прикрыв глаза.
– Двигайся, – командует Лутор.
Кларк пытается, да. «Пытаться» от слова «пытка»? Но, если дать телу время, в страданиях тоже есть своя прелесть.
– Наклонись… еще… ближе… – этот шепот проникает в каждую клеточку тела. – Еще…
– Да!
– Поздравляю, ты нашел простату.
Теперь это пытка наслаждением. Снова и снова. Раз за разом. Верх и вниз. Как на качелях. Как… К черту сравнения, Кларк! Заткнись и получай удовольствие!
Краем глаза он замечает, как Лекс тянется рукой – под подушку – к странному аппарату – и сжимает его в руках.
На этот раз оргазм пронзает их в буквальном смысле.

Кларк с трудом раскрывает глаза. Пытается проморгаться. И натыкается на пристальный взгляд зеленых глаз.
– Получилось?
– У нас, Луторов, всегда всё получается. Хоть телами махнуться. Хоть сынка поиметь.
– Ты меня никогда не простишь, правда?
Лекс расплывается в сытой ухмылке:
– Нет, конечно. Мне слишком нравится как ты просишь прощение.

@темы: Тайны Смолвилля, Грешные благие желания, Клекс, Фанфикшен

---

Флэш-моб от vera-nic

Пишет  vera-nic:

26.05.2010 в 13:29

Отмечаетесь у меня в комментариях, я даю вам 7 ассоциаций, связанных с вами, а вы объясняете их у себя в дневнике!

Спрашивали - отвечаем.

1. Джонатан Кент
Вообще-то я «отцов сериала» как-то недолюбливаю: что Джонатана, что Лайонелла. Но первый фик был как раз по пейрингу Лекс/Джонатан. Невиноватая я, так получилось. Просто очередное извращение пришло мне в голову очередной ночью после записи в дневнике у моей любимой Чеди Даан (Хочу фик где: Кларк влюблен в Лекса, но боится даже себе в этом признаться, Лекс тоже влюблен в Кларка, но считает его абсолютно не преступным поэтому спит с Джонатоном, Лайонел хочет затащить Джонатана в свою постель но считает того непробиваемым натуралом, пока не застает вместе с Лексом, и решает действовать. Кларк тоже видит отца с Лексом, поэтому долго и нудно страдает.
Вокруг бегает Джейсон но его посылает все от расстройства он даже помирает. В конце хеппи энд все всем признаться).
Потом был фик «Любовь как ненависть».
Потом меня попустило. В общем, обострение прошло, ассоциации как видно остались.

2. Студенческая пора
Для меня этот период – очень тяжелый. С первого же курса наша группа нарвалась на стерву-преподавательницу. Просто какую-то «домомучительницу». Издевалась она над нами по полной. Именно морально. Потом преподша ушла. Но появилась потребность в работе. И я опять погрязла по уши. В общем, в моей жизни пока не было не студенческих костров, ни шальных гулянок… Разве что в трудовой лагерь как-то летом возили. А, впрочем, какие наши годы?!

3. Разноцветные мелькающие картинки
Киностудия Marvel. Подарившая нам нашего любимого «Супермена». А еще полюбившегося мне «Железного человека»…

4. Безудержное веселье
Невиноватая я. Характер такой. Я ж уже говорила. Причем моим читателям часто бывает смешно там, где я даже и не планировала. Но я считаю, что это и к лучшему…

5. Стихи
Стихи я писать начала довольно поздно – лет в 12. Но как только вступила в универ – будто отрезало. Плакать по этому поводу не плачу, не настолько они были хороши, чтоб по ним истерики закатывать. Но порою вытаскиваю старый блокнотик и перечитываю, мучая собственную ностальгию. Самое обидное – что лучшими считаю как раз те стихи, которые записать не успела. А теперь не вспомню, хоть убей! Закон подлости, чтоб его…

6. Неожиданное сексуальное приключение
Вообще, в моей жизни неожиданных «околосексуальных» приключений хватало. Детство в деревне (природа, рано вымахавшие мальчишки, сочетание строгой морали и свободного воспитания, когда в 5 лет уже знаешь, откуда берутся дети/козлята/телята – рррромантика!). Потом школа (прям-таки шекспировские страсти и сексуально озабоченные одноклассники). Среди дворовых девчонок у меня раньше всех начала расти грудь, что тоже добавило в мою жизнь специй.
А вообще первое сексуальное приключение у меня было с лучшей подругой. А вот первое неожиданное – с парнем. Так что, я считаю, всё поровну и справедливо.

7. Педофилия (не спрашивай )
Ну вот, тебя не спрашивай, а мне-то отвечай.
Вообще-то к педофилии я отношусь крайне негативно. Литературная Лолита – это одно, а эксплуатация детского тела – совершенно иное. Для меня дети – это святое. Когда сноха заявила, что хочет отдать племяшку в модельный бизнес, я громче всех кричала, чтоб она не смела ломать детскую психику. Потому что это действительно ломка. У ребенка должно быть детство. С другой стороны, детство у нас кончается всё раньше и раньше. Современные дети уже лет в 5-6 знают, откуда берутся.
В любом случае, когда читаю про 13-летних мамочек – в дрожь бросает. А ее слова «Я люблю отца своего ребенка» бесят до жути. Чтоб любить – нужно осознавать. И отвечать за себя и свои поступки. А еще – чтоб любить нужен выбор. Тот самый осознанный выбор. А если ребенок просто в силу возраста (отсутствия опыта и воспитания) не понимает своих альтернатив – о любви не может быть и речи.
Единственная педофилия, которую я признаю – в аниме. Нарисовано красиво. И даже типа с моралью…

URL комментария

@темы: Страшно подумать

---

Очередное извращение на ночь глядя...

Пересмотрела я вчера серию «Lexmas». Задумалась. Ведь, по сути, мамаша в очередной раз сломала сыночку жизнь, подсунув в качестве «прекрасного идеала» этакую бомбу замедленного действия. А Лекс поверил маме на слово, что самая подходящая для него девица – именно Лана, и сам себя закопал. Ме-е-едленно, но верно!
Ну почему именно Лана? Не, я понимаю, выбор у мамаши был невелик. У Лекса вообще друзей кот наплакал, а уж женщин среди них днем с огнем не сыщешь. В общем, пришлось брать что дают. Можно было, конечно, жену придумать. Ну там, в очереди за гамбургером с какой-нибудь красоткой закрутил. Но сынуля же у нас скептик еще тот. Номер мог не прокатить. Тем более, что люди – такие твари, которым своя, «знакомая», рубашка/шкура ближе. И подчас слезы родного племянника из-за сломанной игрушки волнуют нас гораздо больше, чем полный тоски взгляд умирающего от голода африканского младенца. В такой ситуации «знакомая» Лана и впрямь единственный вариант. Не Хлою же сватать? Ну ладно, уговорили… Пусть будет Лана.

И вот тут мне в голову приходит очередное извращение. А если бы в качестве «идеальной жены» мама предложила Лексу Марту? А что? Джонатан к тому времени уж помер. Вдову надо было кому-то утешить. Да ей и самой, наверно, хотелось сменить обстановку, встряхнуться. А с Лексом, с ним не заскучаешь. Добавьте сюда материнский инстинкт и желание перевоспитать непутевого мальчика…
Что касается Лекса: если брать стандартную классификацию (жена-мать, жена-хозяйка, жена-стяжательница, жена-любовница, жена-карьеристка), то «жена-мать» и «жена-хозяйка» – это как раз его профиль. Карьеристку ему нельзя (ему и отца-конкурента с головой хватает), любовниц у него выше крыше, стяжательниц – ну, не тот он человек, чтоб пахать на какую-то дуру на дурняк (иначе не развелся бы ни с Дезире, ни с Хелен). Вот «мамочка» в качестве второй половинки – самое то!

В общем, при большой фантазии такое представить всё-таки можно. Развиваем фантазию дальше:
Утро. Столовая. Лекс с Кларком.
– Поешь, сынок. Тебе витамины нужны.
– Некогда мне, папаня, мир спасать надо.

@настроение: стёбное

@темы: Страшно подумать, Тайны Смолвилля

---

О времена, о нравы!

Потратьте минутку своего времени, чтобы посмотреть этот "лакомый кусочек" - и вы поймете за что я так люблю этот сериал!

@темы: Страшно подумать, клипное-прикольное - жаль, что не моё

---

И такие бывают...

А знаете ли вы, что...
в тридевятом царстве, в тридевятом государстве существует

«Попобава (от суахили popo — летучая мышь и bawa — крыло) — вымышленное злое существо или злой дух, в которое верят некоторые жители Танзании. Описывается как карлик с единственным глазом во лбу, маленькими острыми ушами, крыльями и когтями летучей мыши. Согласно верованиям, анально насилует спящих в своих кроватях мужчин.


Присутствие часто невидимого Попобавы может быть обнаружено по резкому запаху или клубам дыма. Иногда Попобава видим каждому, кроме жертвы. По поверьям, это существо днем принимает человеческую форму, но с острыми выдающими его пальцами. После исполнения акта насилия Попобава заставляет своих жертв рассказать всем о случившемся, в противном случае угрожая вернуться и изнасиловать повторно.

Местом обитания этого карлика-циклопа является остров Занзибар. Впервые появился на соседнем с Занзибаром острове Пемба (Pemba) в 1972. О большем количестве нападений сообщалось в 1980-х, затем в апреле 1995 и недавно в 2000 и июле 2001. Нападения, кажется, совпадают с периодами роста политической напряжённости, например, с выборами. В 1972 нападения были спровоцированы убийством президента страны. Но недавние нападения произошли в спокойное в политическом плане время.

В больницах Занзибара были зафиксированы многочисленные случаи переломов рёбер, ушибов и других повреждений, приписанные Попобаве. Один психически неуравновешенный человек был насмерть зарублен после того, как признался, что это будто бы он был тем самым демоном.

В те периоды, когда Попобава терроризирует острова, мужчины многих семейств часто спят вместе перед домом, ища защиты в толпе и веря, что сон в кровати делает их уязвимыми.

Попобава, скорее всего, является африканской версией широко распространенного явления Мара. Джо Никелл, исследователь из CSICOP (Committee for the Scientific Investigation of Claims of the Paranormal), сравнил Попобаву со средневековыми легендами о суккубах (женские духи) и инкубах (мужские духи), которые сексуально домогались своих жертв ночью в их кроватях. В Ньюфаундленде уродливая старуха сексуально домогалась мужчин в явлении, известном как Хаггинг (Hagging). Другие подобные сообщения со всего света описывают вампиров, бесформенные черные капли и инопланетян среди прочих причудливых объектов.

Скептики утверждают, что все происшествия — результат гипнагогических галлюцинаций во время «сна наяву». Паралич, ощущение подвешенности вниз головой, изменчивое восприятие и столкновения с потусторонними существами часто объединяются в этом феномене»

У меня предложение: давайте напишем Майклу, что если он не вернется в "Смолвилль" - натравим на него попобаву! И пусть потом рассказывает нам как это было во всех грязных подробностях…

@темы: Страшно подумать